Главная Рыболовно-Охотничья Толкучка
Бесплатная доска объявлений
 


Общественное Движение "ЗА ТРАДИЦИОННЫЕ ОСНОВЫ РОССИЙСКОГО ОХОТНИЧЬЕГО СОБАКОВОДСТВА"

 

ВОО Росохотрыболовсоюзъ

Виртуальное общественное объединение Российский Охотничий и Рыболовный Союзъ (18+)
Текущее время: 28 мар 2024, 21:23



Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 128 ]  На страницу Пред.  1 ... 5, 6, 7, 8, 9
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #121
СообщениеДобавлено: 23 июл 2016, 17:32 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Сколько Лапке лет, точно не знал ни ее хозяин - старик Ефимыч, ни она сама. Лет двенадцать назад нашел он ее обессилевшей и тихо, безысходно замерзающей в ельнике, километрах в семи от уральской деревни. Собачка уже ни на что хорошее не надеялась, и только чудом первым на нее наткнулся Ефимыч, а не волки. Участок был дальним, по нему проходила грань, разделяющая два охотхозяйства. Собачка могла быть потеряна заезжими охотниками. В течение трех месяцев, пока старик откормил ее и поставил на ноги, ищущих ее так и не обьявилось. Скорее всего, ее просто списали на волков. Так она и осталась в деревне.

По породе она явно была русской гончей, вот только белая правая передняя лапка выдавала примесь сторонней крови. Но работе это не мешало, и Лапка верой и правдой долгие годы служила своему новому хозяину. И как служила! О том, как работала Лапка, ходили легенды. Нередко, зайдя с заезжими охотниками в лес, Ефимыч подначивал их, что те, и перекурить не успеют, как Лапка побудит косого. И непременно выигрывал спор, а вместе с тем на вечер поллитровку заработанного Лапкой городского угощенья. Конечно, Ефимыч знал, когда спорить, но и Лапка была хороша. Как ровно она гнала, как, почти слету, исправляла сколы. Казалось, для нее все зайцы одинаковы и нет среди них многоопытных, морочащих не один год не одну собаку, "профессоров".
Теперь она стала старой, провисла спина, потускнела шерсть и затянулись синеватой мутью глаза. Но, несмотря на это, Ефимыч не стал списывать ее "на пенсию", как делают многие в таежном краю со ставшей бесполезной собакой. По-прежнему получала она в ее любимом зеленом заляпаном тазу свою ежедневную похлебку, вот только на охоту выбиралась все реже. Ефимыч же, в очередной раз собираясь, как он выражался, "поворошить", зайцев, не неволил ее, а просто открывал собачий угол в крытом дворе и предлагал собаке самой решать: идти или нет ей с ним и пришедшей на смену молодою выжловкой в лес. Лапка не спеша выходила за потемневшую лиственничную дверь из крытого двора на залитую предрассветным молоком деревенскую улицу, втягивала морозный воздух, как бы оценивая погоду. Если та была наиболее подходящей для гона, Лапка подходила к молодой выжловке и тыкала ее носом в бок: иди мол, справишься и сама. Затем, повиляв хвостом Ефимычу и ткнувшись теплым со сна носом в его шершавую, пахнущюю табаком ладонь, уходила во двор, в свой еще не остывший собачий закуток. Но если погода была для гона плоха, то Лапка, не смотря на самочувствие, шла в лес непременно. Шла медленно, не так, как "рвущаяся в бой" молодая, но и Ефимыч не подгонял, помня ее заслуги и уважая ее возраст. Дойдя до заросшего еловым подростом лога, с журчащей подо льдом речкой со странным названием Утка, Лапка преображалась. Куда только девалась ее возрастная медлительность и неуклюжесть. И будь то сухота или глухая пороша, когда зайцы с позавчера не вставали со своих лежек, Лапка принималась за дело. Зайцы же, как бы зная о том, что найти их нелегко в такую погоду, лежат до последнего. Лежат, пока собака не подойдет вплотную и не сунет свой нос под выворотень или в сплошные засыпанные и ставшие непроницаемыми для взгляда нижние ветви небольшой елочки. Но Лапка, умудренная многолетним опытом, знала, где и как их искать, и вскоре лог оглашался ее, с возрастом, ставшим чуть хрипловатым, гоном. Тут же к ней подключалась и молодая. Лапка же, убедившись, что выжловочка идет верно, уступала ей гонный след и уходила к Ефимычу. Там, у стоящего на лежке или другом верном заячьем лазе старика, она садилась и с придирчивым вниманием слушала, как молодая ведет гон. Стоило той, распутывая двойку или разыскивая запавшего зайца, устроить перемолчку больше, чем по Лапкиному понятию было нужно для того что бы вновь найти косого и продолжить гон, Лапка, что-то буркнув, шла на помощь. Разобрав заячьи хитрости и вновь поставив молодую на гонный след она опять возвращалась к Ефимычу.
Так могло продолжаться несколько раз к ряду, пока гон не заканчивался закономерным итогом. Лапке за ее опыт и мастерство доставался "сухарик", молодой - пазанки. И охота продолжалась. Опыт Ефимыча и Лапки и рвение молодой выжловки делали её добычливой и интересной.
Однажды, в февральскую непогодь Лапка не вышла из крытого угла к кормежке. Когда же старик, почувствовав недоброе, подобрался на коленях и осветил темноту угла зажженной спичкой, то увидел ее как бы спящей, уткнувщей в подхвостье нос положенной на белую лапку головы. Но ее здесь уже не было…. Ефимыч сколотил из крепких досок деревянный ящик и уложил в него Лапку. Хоронить пока не стал, не было сил долбить морозную землю, а прикрыв, так и оставил в холодном загоне. Затем, сходив на конец деревни за "паленой" водкой, долго и безутешно пил. Впустив в избу молодую выжловку, он изливал ей свое горе, размазывая по морщинистым щекам скупые слезы.
- Эх, Лапа, Лапочка….
А где-то через полтора месяца не стало и Ефимыча. Так их и похоронили соседи неподалеку друг от друга. Ефимыча на деревенском кладбище, на высоком бугре над рекой, лапку в стороне за оградой. Одному из деревенских охотников, досталась молодая выжловка. В честь знаменитой предшественницы он назвал ее Лапкой. Но, как говорится, Лапка да не та.
-Таких, как говорил Ефимыч, больше не будет. Гончая от Бога.
Не каждому гончатнику повезло хоть раз за свою долгую охотничью жизнь иметь такую собаку, но те, кому повезло, помнят их до конца.

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  

 

"Селигер 2018"

 
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #122
СообщениеДобавлено: 03 ноя 2016, 11:27 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
КУНИЦА
Когда и как родилась в нашем лесу первая песня? Какое чувство привело человека к желанию вдруг запеть?.. Тоска, глубокая, безысходная тоска, о которой надо рассказать другим? Или радость, когда хочется запрокинуть голову к небу и запеть в ответ улыбающемуся солнцу?.. А может, не только тоска, не только радость в отдельности, а сразу вся гамма чувств, переполнивших человека, однажды попросила выхода… Пожалуй, первая песня, спетая в охотничьей избушке, так и была рождена и радостью удачи, и неожиданной грустью по оставленному дому, когда к этому дому лежала долгая таежная тропа по глубоким сугробам…
«С тобой можно зимовать — ты хорошо поешь…» Это была оценка человеку, который уходил с тобой на зимнюю работу в тайгу. Аркадий Кушаков пел хорошо. Может быть, где-нибудь там, где существуют другие оценки качества голоса, мастерства исполнения, Аркадий и побоялся бы спеть, но здесь, в тайге, все было по–другому, здесь просто надо было уметь вовремя вспомнить хорошие слова и не очень громко произнести их вслух.
Какие песни мы пели в ту зиму, когда встретились с Аркадием под одной крышей? Мы вспоминали хорошие песни военных лет, песни про темную ночь, про землянку, про товарища, который дал закурить другому, вспоминали и поздние песни про синий троллейбус, про бабье лето, про снег, про Канаду и, конечно, про звезду рыбака…
О звезде охотника песен, к сожалению, не было, но эта звезда, наверное, должна была светить человеку, у которого звезды были нередко единственным собеседником в долгие зимние ночи…
Собиралась ли появиться вчера наша звезда — не знаю. Я знаю другое — вчера вечером в печи «не стрелило» полено. Если из печки в ночь перед охотой с треском не вылетит уголь, то выстрела по кунице может и не быть. Правда, куницу часто берут в дупле живой, но живая куница, принесенная домой, — это все равно что удачный выстрел.
Вчера вечером печка не обещала нам удачи. Сегодня утром, еще перед голубыми тенями на снегу, мы топим ее наскоро, но жарко. Жар струями течет по стенам, облизывает окно, а со стекла все ниже и ниже спускается лед, оставшийся с ночи.
Жар в избе нужен перед охотой не меньше, чем котелок с супом и густой чай. Жар должен напарить помещение, выстелить его теплыми половицами и ждать нас, чтобы встретить и обрадовать теплом дома. К ночи мы должны вернуться. Мы идем только на день по небольшому кругу — круг замыкается на нашем жилье. Но как он замкнется: пусто или с выстрелом — об этом заранее может рассказать только печь. А когда быть дома: засветло или отемняем — это могла знать лишь звезда… Но ночью не было никаких звезд.
Вчера с вечера повис мелкий сухой снежок. Он медленно опускался вниз на старые следы, и под лапы сегодняшней куницы легла к утру новая рыхлая дорожка… Ночью мы выходили в мороз, видели пустое небо, радовались сухой пороше и очень хотели, чтобы к утру все-таки появилось солнце…
Солнце встретило нас уже в лесу. До солнца мы перемешали корочки рыхлого коричневого льда не на одном болоте, прошагали добрых два часа к реке Индоманке, остудили ноги, не встретили ни одного куньего следа и ни разу не курили.
Курить на ходу на морозе плохо, но стоять нельзя: уйдут ноги, уйдут в холод. Ноги в резиновых сапогах. Резиновые сапоги зимой в тридцать градусов мороза, но без них нельзя: под снегом болота. Снег в этом году лег на мокрую землю, не пустил к топям мороз, и теперь болота будут жить весь промысел и закроют путь человеку в валенках. На лыжах тоже нельзя: лыжам не развернуться в завалах, не перекатить через бурелом. И остаются только резиновые сапоги.
Сапоги без каблуков. Каблуки срезаны сразу после магазина. Каблуки мешают — их может ухватить сук, ствол упавшего дерева, они могут не пустить бежать на лай собаки и даже опрокинуть… Нога выходит из болота блестящей и черной от воды. Но блеск только на первом шаге. Второй, третий шаг — и нога тяжелеет от ледяного лаптя. Болото стынет на сапоге, одевает его свинцом, и, чтобы идти дальше, надо нет–нет да и околачивать прикладом мерзлую корку с резины…
Хочется курить. За спиной мешок, лямки стянуты на груди веревкой, чтобы не тряслись, не мешали за плечами сухари, котелок. Сухари и котелок на случай, если ночь остановит в лесу. На случай в мешке и меховая безрукавка. На тебе свитер и ватник. Варежки в карманах — на ходу жарко, парно, как в бане. Расстегнут ворот, оттянут с горла свитер. Мороз через рукава и ворот поплескивает под одежду; когда идешь — приятно и легко, а когда стоишь — вспоминаешь о варежках. Стоишь недолго — слушаешь собак…
О кунице обычно знаешь еще с лета по рябчикам и глухарям. Куница давит этих птиц, и там, где поселился зверек, выводки порежены, побиты хищником. Летом узнаешь о кунице и по помету, и по лаю собаки. Собака в лесу всегда с тобой и всегда скажет, что куница уже есть за Красовым озером или за Кимболотом… К осени, укладывая подальше летнюю снасть, так, между прочим хорошо и верно вспомнишь, что зверек есть у Сокольего болота, есть и за Лучным озером — и в каждом месте своя оседлая куница. А с первой сухой от мороза тропой уже знаешь, куда идти…
Сегодня мы ушли к реке Индоманке. Река впереди. Снежок лежит чисто и ровно, уже с половины ночи он приготовился оставить на себе след куньих лапок, но следа пока нет… Мы ищем по окраинам болот, по дуплистым осинникам, по ельникам, где в утреннюю рань не преминет побывать куница. И вот лай собаки. Лает Налетка, редко и сбивчиво. Дозорка пока молчит…
На собак в этом году не повезло. Не повезло сначала Аркадию — ослепла Пальма. Пальма честно несла свою охотничью службу и, наверное не рассчитав силы, вдруг сдала. Пальмы нет. Остался Налетка. Налетка хорошо шел за лосем, но к кунице относился холодней — и никак не походил на ту Пальму, которая шла за всем. Для куницы Аркадий взял к Налетке Моряка. Моряк честно принялся за работу, но испугался первой же крови. Моряк подвел, а вскоре подвел и Налетка. Пес оглох… Сезон уже кочевал по области, а собак не было. Правда, надежда у охотника еще теплилась, жила еще и потому, что у ног все смелей и смелей крутился новый молодой кобель — Орешка… Может, подрастет, подтянется хоть к декабрю, подучится у Налетки. А вдруг и пойдет за куницей… Но «вдруг» пришло с другой стороны — в лес заявилась чума, страшная, жестокая, не щадившая ни собак, ни планы, ни работу охотника. Орешка погиб. Чума добралась и ко мне — я тоже остался без собаки. И теперь впереди нас изредка подавал голос глухой пес…
Куница! Мягкие, легкие следы — две сведенные вмятинки–канавки легли у пенька, обошли его, осыпали с упавшего ствола ледяную крошку и добрались до завала. Потом вынырнули обратно и пошли к кустам… Куница жировала, искала пищу. Собака нашла след, узнала запах, обошла осину, куда поднялся зверек, и залаяла… Все позади. Позади дорога по болотам, желание сесть и покурить, снег по пояс, по грудь, сугробы на голову, на плечи с еловых лап… И только лай собаки…
Куница узнала собак и уходила по вершинам елей… Кот, самец! Это успел заметить по следу, по размеру лапок — развод канавок на снегу у кота шире, размашистей… Кот уходил дальше. Собаки держались за ним.
Налетка мог видеть и вынюхивать. Когда кот останавливался, когда не было ветерка, не падал омет с ветвей, Налетка не мог знать куницу. Но рядом был Дозорка. Молодой, сильный, он мог слышать и теперь должен был подменить старика при «молчании» куницы. Большего он не умел — он еще только–только проходил школу, первый раз по–настоящему попав в лес…
Собаки шли за куницей. Шли все дальше и дальше. Куда? На север, на юг?.. Это потом, когда куница станет добычей. Потом из кармана появится компас, и его стрелка при свете спички покажет направление на север… Но это потом. А пока мы уходим за собаками, зная из прошлого, что куница все равно или отыщет дупло, где затаится, ляжет, или получится ее обойти на ходу и остановить выстрелом при прыжке с дерева на дерево. Только бы успеть к ночи! Если куница уйдет в темноту, то сон — у костра, а назавтра почти все сначала.
Лай собак гас в еловых ветвях, тонул под снегом, порой не доходил совсем. Но ты знаешь, чувствуешь, где должны быть собаки, где кот, небольшой быстрый зверек, поднявший чем свет двух охотников, ушедших в лес надолго от детей, жен, уюта и тепла семейного дома… А зачем? За деньгами?.. Восемнадцать рублей пятьдесят копеек охотник получит за куницу, если шкурка пройдет первым сортом…1 А сколько куниц бегает по окрайкам болот, спит в дуплах и ждет тебя, заготовительные организации, пушные аукционы и изящных женщин, созданных для куньих воротников? Сколько куньих воротников принесут два охотника за четыре месяца жизни в тайге, в морозе и нередко без крыши над головой?.. Кружка чаю, ложка в ухе из сухой рыбы, миска сухарей, уставшие ноги, спины, снежная мгла, когда десяток дней не уйдешь в лес, когда нет охоты, когда по ночам выходишь в мороз, выходишь после каждой папиросы и ищешь свою звезду, и даже не звезду, а только просвет на небе, клочок луны, чтобы по нему угадать: будет или не будет завтра день промысла? Или снова, снова и снова ждать вечер, ночь и, может быть, луну на чистом небе… Сколько же останется тогда в лесу рабочих дней от четырех месяцев, отведенных на промысел?.. А сбитые ноги пса? А твои ноги, уставшие месить болота и снег? А случайный недуг? А зверек, перехитривший тебя и собак? Сколько же твоих куниц бегает по тайге?
Да, восемнадцать пятьдесят нужны. Нужны детям, жене, матери, что проводили, помнят, встретят и проводят снова. Проводили первый раз через свою волю, через упрек: «Топором больше бы натюкал». А почему не натюкать топором, почему не остался дома, а вдруг в лес? И только ли за деньгами?
Куница шла по высокому еловому острову, собаки верно держались сзади. Мы обошли собак и ждем впереди.
1 Цена шкурки куницы в 1965 году (сейчас цены возросли).
Курки взведены — вот–вот выстрел. И тогда все, тогда домой с удачей…
Первым исчез голос Налетки, за ним погас звон Дозора. Завтрашний воротник свернул в сторону, не дошел до ружейных стволов, свалился с бугра в глубокую низину, довел собак к следующему острову и оставил их в буреломе. Собаки обошли завал, закружились под елями, ища омет — пленочки коры, иней, оброненные вниз лапками зверька. Нашли нужный запах, снова подали голоса и снова ушли от нас. В этот раз зверек не показался, схитрил или ошиблись мы…
Последний частый лай ожил уже к заходу солнца. Осина торчала седой колонной, высокая и мертвая, без сучьев. Внизу сидели псы. Налетка сидел осторожно и внимательно, а Дозорка вертелся и лез на дуплистый ствол.
Перед осиной зверек спустился на снег, прыжок, другой — и куница ушла в дупло. Она могла войти в любое отверстие — их три. Все выходы на одну сторону — это легче, видней. Нижнее дупло пустое и самостоятельное. До двух других не дотянуться. Рубить осину.
Топор сносит гниль, глыбу за глыбой. Дальше дерево прочней, топор ложится со звоном. Топор в руках у одного. Другой в стороне с ружьем — если выскочит и пойдет верхом, тогда стрелять, не ждать нового дупла — уже поздно, гонять некогда, надо брать, хотя после ружья и не чище шкурка. Собаки тоже ждут, ждут, изредка полаивая… Топор, топор, топор… Папироса в зубах. Папироса мокнет, тут же стынет и леденит губы. Еще, еще… Последняя минута — и конец. Все рады этой минуте, чтобы вдруг не потерять день. Дерево должно упасть чисто, на глухую сторону, отверстиями вверх. Дерево сейчас упадет — и тут же бежать к стволу, тут же закрыть шапкой, варежкой, чем-нибудь, только закрыть дупло. Их два, но нешироко друг от друга — хватит рук дотянуться.
Ствол рухнул, осел снег, но шапка и варежка уже успели. Собаки на стволе — визг, нетерпение… Курить. Мягко спущены курки ружья. И стоим без шапок, горячие… Снег и сутулый огонек спички.
Теперь проще… Дупло вскрывается узко — только- только для прута. Глубокая щель через мороз дышит прелью. Прут уходит туда и ищет. Ищет мягкий, живой комочек. Потом прут загоняет зверька в угол, и тут же щепка, прочней, шире прута, прижмет куницу и никуда не пустит. Дальше нож вскроет осину, вскроет осторожно из-под варежки, чтобы не выскочила, и рука тоже в варежке нащупает животное… Зверек стихнет в мешке, а вечером на правилке вытянется шкурка, снятая быстро и чисто, снятая с когтями лапок, с носиком и ушами… Уши нравится прижимать, чтобы не торчали. Этого не требуют, но нравится самому. Прижимаешь шнурком, полоской коры — и так сохнет… Но пока только щель, и скоро еще раз подтвердится твоя догадка: конечно, кот, самец, крупней, шире кошки. Но кота нет. Прут ищет глубже, дальше, беспокойней… Визжат собаки. Хочется отогнать, крикнуть на них. Нельзя — собаки разные. Налетка осторожный, обидится, не пойдет завтра, не будет настроения охотиться. Нельзя кричать, замахиваться, надо успокоить… Но где кот? Пока нет… Другое дупло! Подождать. Спокойней — можно нагорячить… И снова кота нет!
Уже вскрыты оба дупла, вскрыты широко, уже совсем знаешь, что нет, но шапка еще на стволе, еще закрывает отверстие… Шапка как последнее, что еще поддерживает твою веру в удачный день.
Наверное, вчера звезда охотника все-таки не взошла. Подвели собаки, подвел хитрый кот. Кот запал в дупло, осидел его, оставил после себя густой запах, но ушел, издали узнав собак, ушел верхом, не заглянув на снег. Собаки схватили запах только что оставленного дупла, загорячились, забыли поискать дальше и все потеряли. Потеряли не от плохой работы, не от неумения — наверное, у псов тоже бывает усталость к концу рабочего дня. Погорячились и мы, сразу поверив собакам, и, не видя на снегу выходного следа, не поискали омет с елок, не проверили псов и тоже, наверное, устали…
Звезды появились ярко, не оставив пока надежды на свежий снежок к утру. К завтрашнему утру старый снег вымерзнет, сожмется, станет гуще, льдистей и хуже удержит новый запах. Компас показывает направление на север. Карты с собой нет — карта в голове. Мы к югу от дома, от избушки. Знаем точно, что и немного к востоку. Помним, что шли на Индоманку, а Индоманка не на западе. Куница водила долго. Куда шли за ней? Зверек бежит больше прямо, реже кривит. Уходили за ним тоже на восток, больше на восток, чем к югу. И теперь выходить на север до дороги. Дорога будет как раз поперек нашего пути.
И снова тайга, глухая, перезревшая, из века в век ложившаяся друг на друга. Болота. Ноги в воде. Ноги снова в ледяных лаптях, приклад снова обивает лед с сапога, но удары редкие — некогда, надо выходить, уже поздно. Снег валится на голову, на плечи, на мешок. Снег в ружейных стволах, снег по пояс. Под снегом упавшие деревья нет–нет да и захватывают ногу… Хруст льда под снегом… Быстрей, быстрей — внизу топь, проваливаться нельзя… Который час? А зачем? На часы не смотришь. Бьем дорогу — канаву в снегу. Впереди по очереди. Хочется остановиться, перевести дух, освободить грудь от жара и даже не курить… Наконец дорога. Где мы? До дома далеко, но теперь проще — ясно, сколько осталось…
Сегодня, наверное, был красивый день. Наверное, можно было прийти в шалаш под березой, прийти рано и ждать, когда в кружевах инея закачаются на ветвях густо–черные тетерева… Можно было бы увидеть красную палящую бровь петуха, два белых развода по его хвосту, можно было бы любоваться утром, голубыми тенями, огнем холодного солнца, горящими красками тайги, а потом выйти на озеро и стоять над глубиной в игре бриллиантов, выброшенных из ледяных трещин… Наверное, сегодня был яркий, красивый день… Сейчас от ушедшего дня остались лишь ели на берегу озера, и теперь над черной стеной уснувшей тайги высоко–высоко мерзнут звезды… Одна, вторая, третья… Много–много звезд, далеких, будто падающих вниз…
У дома давно жмутся псы. В дверь первым врывается мороз, врывается густо и широко, мороз хочет забраться всюду и сразу, но тает. Гремят мисками собаки. Собак надо кормить… Коптилка, сброшенные сапоги, дрова, суп, чай, папироса. Чай, и снова чай. И еще один вечер, уже ночь у печки перед огнем в надежде на завтрашний день, на выстрел полена и на звезду…
В домике только редкий постук кружек о доски стола и планы, планы на завтра, на послезавтра, на еще дальше. Планы не на звезду, а на продукты, на себя и на собак. За планами приходит и старая память, а с памятью прошлого встает откровение, мужское крепкое откровение без бранных слов, чистое, полумолчаливое откровение двух людей, взявших себе имя — охотники… Охотники теперь встретились, сошлись вместе, чтобы легче пройти в лес, чтобы удачней взять зверя и побыть у гаснущего огня и памяти о далеком доме…
Детям своим Аркадий не желает дороги в лес. Желает все: от топора до трактора, но не ружье… Жалко жену — она ждет, думает, переживает… Но… Где все то, что должно следовать за этим убедительным союзом?.. И только молчание. Нам ничего не надо объяснять друг другу — мы все давно объяснили себе… Куний воротник? Он мне не нужен… Деньги?
Да, только деньги были нужны тому выродку, который поднял топор на двух охотников, добро принявших его. Беда откровенных людей была лишь в том, что к концу сезона им удалось взять пятнадцать куниц… Куниц убийца забрал, а людей сжег в избушке вместе с собаками. Зверь пытался замести следы, забыв, что лес не умеет скрывать преступления… Двести семьдесят семь рублей пятьдесят копеек — вот, наверное, и ответ на вопрос, сколько куниц могут добыть два удачливых охотника за сезон промысла. У тех двух тоже была какая-то своя звезда…
Я не верю в звезды. А ты веришь, Аркадий?.. Аркадий молчит. Молчат спокойное лесное мужество и верность охотничьему слову… И снова чай. Уже совсем оттаяло окно, и за окном появились звезды, а вместе со звездами пришла и запелась вполголоса неплохая песня:

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #123
СообщениеДобавлено: 19 июн 2017, 20:22 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 16 авг 2012, 21:05
Сообщения: 25634
Откуда: г. Люберцы
Имя: Сергей
Город: Люберцы
Собаки: РЕЛ, НОТ осталось чуть, чуть и классная бретоха...
Транспорт: №11
Оружие: Дрова и СтрадиВаря
ООиР: ЦП РОРС
олег74 писал(а):
Лайка как подружейная собака
Подружейными собаками принято считать легавых всех пород и спаниелей. Они ищут птицу недалеко от хозяина и выполняют все его указания в поиске, даваемые им свистком или жестом руки. Сам термин «подружейная собака» в буквальном смысле наиболее подходит к спаниелям, так как они ищут дичь совсем близко от охотника, в пределах дальности ружейного выстрела. Со спаниелем, имеющим поиск, приближающийся к дальности поиска легавой, охотиться практически невозможно. Такой спаниель большую часть дичи будет поднимать на крыло за пределами ружейного выстрела хозяина. При сравнении добычливости охот с легавыми и спаниелями авторы статей о легавых обычно пишут, что из-за короткого по ширине поиска добычливость охот со спаниелем намного ниже, чем с легавой. Такие утверждения справедливы далеко не всегда. Если охоты проводятся на больших площадях лугов или полей, то при широком поиске легавая собака, конечно, быстрее обнаружит дичь, чем спаниель. При охотах же в зарослях или в лесу широкий поиск легавой будет ее недостатком в сравнении со спаниелем. Такая легавая, стоящая где-то в зарослях на стойке по вальдшнепу или тетереву, доставляет своему хозяину немало хлопот по ее отысканию. Спаниель, работая все время на виду у охотника, несомненно, будет добычливее на таких охотах. Особенно это относится к работам по старым самцам тетеревов и по глухарям, бегущим от собаки без остановки и взлетающим затем в густых зарослях. Незаменим спаниель и при охотах на местных коростелей, которые также (особенно молодые) убегают от собаки и взлетают только при крайней необходимости. В местах обитания коростелей, как правило, имеются заросли (чаще всего лозняка). Нетрудно догадаться, что убегающий от собаки коростель постарается использовать эти заросли, и тогда встреча охотника с легавой с этим «бегуном» так и не состоится. Спаниель с его энергичной подводкой не будет церемониться с таким коростелем, не допустит его до зарослей и поднимет на крыло под выстрел хозяина.
Как любитель различных охот я в свое время держал спаниелей и лаек одновременно. Спаниели полностью меня удовлетворяли при летне-осенних охотах по «перу», а с лайкой я охотился поздней осенью и зимой по пушному зверю. Даже на утиных охотах я использовал спаниелей, хотя все мои лайки хорошо работали по утке, а Дымка I была в свое время единственной лайкой на Брянщине с дипломом I степени по утке. Я не имел никогда столько свободного времени, чтобы на утиные охоты брать поочередно то лайку, то спаниеля. В наших луговых угодьях, осушенных мелиораторами, уток бывает мало, а после открытия охоты вообще практически не бывает. В то же время в этих же угодьях можно с собакой найти коростелей, перепелов, бекасов, а иногда и дупелей. Поэтому я и охотился по птице со спаниелями, а лайки ждали осенне-зимних охот. С вышеупомянутой Дымкой I тридцать лет назад связано мое «перерождение» в «чистого» лаечника, использовавшего впоследствии лаек не только по «пушняку», но и по всем видам дичи. Дымка тогда показала мне потенциальные возможности лаек как подружейных собак, работающих по дичи в стиле спаниеля с плавной подводкой к птице и приостановкой перед подъемом ее на крыло.
Закончив весенние посевные работы на своих дачах, мы договорились с приятелем «промять» своих засидевшихся дома спаниелей. У меня была в то время семилетняя ч. Лада, а у него трехлетний классный Том — внук моей Лады. Дымка, видя, что я беру на поводок только Ладу, так жалобно смотрела на меня, что я не смог тогда ее оставить дома и тоже взял на предстоящий «променаж». К нашим дачам примыкало большое поле с многолетней травой, поднявшейся в конце мая выше колена. Там, где поле отступало от дач, оно переходило в травянистую пустошь с небольшими островками зарослей лозы и кустарниковой липы. В этих местах мы и намеревались «промять» собак. Долго наши спаниели не могли нигде обнаружить дичи. Лайка ушла от нас еще дальше, чем спаниели, и тоже что-то искала в высокой траве. Наконец Том и Лада прихватили запах ко ростеля и энергично заработали на его набродах. Четверть часа мы наблюдали за парной работой спаниелей, но за это время они так и не смогли поднять птицу на крыло. И это собаки, с которыми в сезоны охот были добыты десятки коростелей. Этот же далеко в траве не убегал, крутился и путал собак на небольшой площади поля, зачастую забегая за собак сзади. Траву на этой площади собаки примяли, и коростель бегал теперь под полегшей травой, но взлетать никак не хотел. Я сказал приятелю, что это, скорее всего, коростелиха и у нее где-то здесь гнездо. Пока спаниели гоняли коростеля, я временами смотрел в сторону лайки. Она метрах в семидесяти копала в земле мышей, а когда ей это надоело, явилась к нам. Для порядка я показал Дымке рукой на спаниелей и дал команду «ищи». При этом я и не рассчитывал, что на затоптанной спаниелями площади, где везде были запахи не только коростеля, но и собак, лайка может помочь своим коллегам по прогулке. Дальше случилось невероятное. Дымка подбежала к спаниелям, посмотрела с удивлением на их действия, обнюхивая пространство, повела головой по сторонам, насторожилась и, уставившись в одну точку, осторожно подошла к участку примятой травы. Легким и изящным прыжком лайка передними лапами накрыла этот участок, а из-под него взлетел коростель. Он так перепугался, что на взлете выпустил белую струйку помета и улетел над лиственными мелочами пустоши далеко в сторону леса. Мы, понимая, что у коростеля здесь гнездо, на этом «променаж» собак закончили, Приятелю я пояснил, что лайка так четко и быстро подняла коростеля благодаря не только обонянию, но и слуху. Спаниели, конечно, не могли слышать слабых шорохов коростеля в траве и работали по нему только обонянием. Осенью того же года обе мои собаки погибли от чумы. В то время противочумных вакцин в ветлечебницах не было, а лечение собак стрептомицином, витаминами группы «В» и гамма-глобулином ни одной из собак не помогло. Я остался без всех охот и решил заводить теперь только одну чистокровную лайку. И такое решение я принял тогда не столько из-за финансовой стороны дела, сколько из-за того памятного случая работы лайки по коростелю. Я не ошибся, отказавшись от спаниелей. Все без исключения мои последующие лайки помимо своего основного назначения оказались хорошими работниками по всем видам дичи. Обладая всеми достоинствами спаниеля, они по рабочим качествам значительно превосходят его и уступают ему только в подаче с суши.
За время существования журнала «Охота и охотничье хозяйство» с 1955 г. изредка на его страницах мелькали краткие упоминания о работе отдельных каких-то лаек по пернатой «мелочи». Эти работы описывались как случайные, сопутствующие каким-то другим работам лаек. Исключением в этом отношении была на страницах журнала статья Л. А. Гибет об одной из ее «карелок». Но и в этой статье интересные работы молодой лайки явились для ее владельцев приятной неожиданностью, так как собака не нахаживалась по перу и талант ее первых работ надо относить к ее генетике. У каждой лайки и даже у пользовательской с «размытой» наследственностью генетически заложена страсть к дичи. Не к птице вообще, а именно к дичи. Даже молодая первопольная лайка, гоняющая первое время на полях жаворонков и овсянок, никогда не работает на их следах так, как она это делает, впервые почуяв запах перепела или коростеля. А ведь перепел по размерам чуть больше того же жаворонка, но он уже для лайки дичь, а жаворонок — не более как пернатая забава, которую молодой лайке интересно найти в траве и прогнать. Впоследствии птички уже не интересуют лайку, и она на них не реагирует. Работы молодой лайки по птичке и все ее работы в течение жизни по дичи имеют похожее начало. Но есть при этом четкий указатель работы лайки любого возраста именно по дичи. Таким «индикатором» у лайки, как и у спаниеля, является хвост. У спаниеля, работающего по дичи, вибрирует из стороны в сторону купированный обрубок хвоста, а у лайки чуть с меньшей скоростью весь хвост, завернутый в кольцо или спираль. Благодаря этому при охоте с лайкой никогда не ошибешься, видя, что лайка что-то зачуяла и насторожилась. Если «индикатор» не работает, значит, дичи нет и подходить к собаке не надо. У своих лаек я не мог заметить никакой разницы в страстности их работы по «мелочи» типа перепела и «крупнине» типа куропаток или тетеревов. Накал страстей у лайки при работе по любой дичи практически одинаков. Но бывают и исключения. В связи с этим мне очень запомнились две охоты с последней моей русско-европейской лайкой.
Из-за невозможности поохотиться на утку после открытия августовской охоты в ближайших угодьях, мы с приятелем поехали на границу нашего района в пойму небольшой речки Ветьмы. Там на лугах были старые торфоразработки, заливаемые весной полой водой. Приехав туда, мы с сожалением увидели, что из-за жаркого и сухого лета все канавы и болотца торфяника высохли так, что донный ил даже растрескался, а заросли рогоза и тростника оказались на суше. Уток, конечно, там не было, но могла быть какая-то другая дичь. Мы договорились, что будем проверять с собаками торфяник вдоль, идя параллельно друг другу. У приятеля впереди челночил дратхаар Ральф, а у меня проверял полосу торфяника русско-европейский Пыж. Зоны поиска собак разделяли канавы, тянущиеся вдоль торфяника. В то лето канавы были без воды и заросли осокой. Так мы ходили по торфянику более часа. За это время приятель добыл из-под стойки Ральфа коростеля, а мой пес в прилегающем к торфянику лиственном лесу поднял на крыло старого косача. Тетерева я видел в гуще ветвей несколько секунд и успел навскидку сделать всего один безрезультатный выстрел. При проверке одной из последующих полос торфяника Пыж прихватил запах какой-то дичи и потянул по ее следу. Его «индикатор» следовой работы заработал так горячо, что я решил, что пес поднимет сейчас на крыло что-то крупное. Но птица не поднималась, а лайка вела меня по следу все дальше и дальше. Когда мы пересекли с Пыжом по чистому сухому донному илу две высохшие лужицы, я засомневался, что собака ведет по следу птицы. Слишком уж страстно она кого-то преследовала, да и птица не должна была перебегать голые «плешины» высохших луж. Я решил, что это след енотовидной собаки, испуганной выстрелами по тетереву и коростелю. Но след в данном случае уже почти остывший, так как собака тянет по нему, как по птице. Летний енот, конечно, меня не интересовал, но я продолжал идти за собакой с ружьем наготове. И вот, когда терпение мое иссякло, впереди собаки вылетела такая дичь, что я своим глазам не поверил. Это была болотная курочка, но величиной с воробья. В жизни таких малюток ни до этого случая, ни после видеть не приходилось. Стрелять я ее, разумеется, не стал, а позже не раз об этом сожалел. Надо было эту малютку добыть и сделать чучело. Оно среди других чучел моей коллекции было бы памятью о Пыже и своеобразным эталоном пригодности лаек даже по таким малюткам. Судя по описанию в определителе птиц, это была курочка-крошка или малый пастушок. В конце той охоты, когда мы выходили с торфяника на поле к мотоциклам, Пыж из крайней периферийной канавы поднял на крыло четырех чирков. Когда они вылетели на торфяник из-за стены высокого ольшаника, отделявшего канаву от меня, то оказались надо мной. Стреляя вертикально вверх, я выбил из этой стайки одного трескунка. Упал он в нескольких метрах от меня. Пыж выбежал на выстрел из зарослей, обнюхал добычу и снова ушел в ту же канаву. Теперь уже мы с приятелем шли дальше вдоль этой канавы к выходу из торфяника с ружьями наготове. Но уток больше там не было, а собака что-то долго там оставалась и не являлась на позывной свист. Пришлось сворачивать с маршрута и через заросли пробираться к канаве. Воды в ней оказалось всего на четверть, а Пыж за неимением уток занялся ондатрами. На склоне берега канавы чуть выше уровня воды он копал уже вторую яму и залез в нее на половину корпуса. Грунт был мягкий, торфянистый, но собаке периодически приходилось задом залезать в воду с обильным торфяным илом, и потому Пыж из бело- черного стал черным. Отмыть его в канаве было нельзя, а другого источника воды нигде не было. Оставалось только кое-как обтереть пучками сорванной травы и везти домой грязного, а дома отмывать в ванне.
Второй памятный случай необычайной по страстности работы лайки по «перу» произошел на охоте по тетеревам в Жиздринском районе Калужской области. Я в тех местах ежегодно охотился на тетеревов в те далекие годы, когда никаких путевок и лицензий не было и с охотничьим билетом можно было охотиться где только пожелаешь. В нашем промышленном районе Брянщины тетеревов в последние годы стало совсем мало, и я решил «тряхнуть стариной» и побывать хоть раз в местах былых охот конца 50-х гг. Один из знакомых купил мне путевку в Жизд- ринское хозяйство, заплатив при этом и за «отработку». И вот 30 км на стареньком мотоцикле по бездорожью с собакой в рюкзаке за плечами наконец остались позади, и я в местах своих былых охот. Места эти я не узнал — так все изменилось здесь за 40 лет. Лиственные мелоча, где держались тетеревиные выводки, превратились в высокоствольный лес, появились новые мелоча, которых раньше не было, большая часть полей заросла бурьяном и лиственной порослью, наезженные полевые дороги между деревнями так заросли, что я их не нашел вообще, и вместо них оказались еле приметные в некошеной траве тропинки. Засеянными пшеницей и овсом оказались всего два поля. К ним вплотную примыкала низина с лиственным мелколесьем, полянками и, местами, моховыми болотцами с лозняком. В таких тетеревиных угодьях я заранее предвкушал удачную охоту. Через овсяное поле тянулась набитая кабанья тропа. А раз уж кабаны здесь есть, то тетерева будут и подавно. Так думал я, но не так все оказалось на деле. За несколько часов поиска собаки, в которой я был уверен, как в себе, мы не нашли не только тетеревов, но даже признаков их обитания в таких прекрасных угодьях. На краю овсяного поля, примыкающего к моховой низине с зарослями, Пыж нашел поздний выводок коростелей. Один из них, спасаясь от преследующей его собаки, пробежал возле моих ног. Он был почти черный и нелетный. В это время заканчивался осенний валовой пролет коростелей, а потому ни матери этих малышей, ни других взрослых особей уже не было. Коростелята стали заложниками судьбы из-за своей нерасчетливой мамаши. Сожалея об этом, я отозвал собаку и увел ее от этого места. Нам с Пыжом осталось проверить засеянные поля и можно было собираться в трудный обратный путь домой. На пшеничном поле собака ничего не нашла, а вот на овсяном, наконец, у нее заработал «индикатор» дичи, и заработал очень энергично. Птица убегала от собаки по густому и высокому овсу, виляя из стороны в сторону. Я был уверен, что это старый косач, и спокойно ждал его взлета. Но вылетел из-под собаки не тетерев, а перепел. Еще пять таких же ярких следовых работ дала лайка на этом поле, и везде взлетали перепела. Я даже и не подумал стрелять по ним. После всех трудностей с путевкой и дорогой стрелять по перепелам, которых при желании мог найти на своих пригородных полях, я не мог. Уж слишком дорогая была бы им цена. Одно меня порадовало в этой неудавшейся охоте — страстная и красивая работа лайки как подружейной собаки. Видя, что перепела из овса взлетать не желают, Пыж делал в их сторону несколько прыжков и в последнем из них выбрасывался всем корпусом на полметра в воздух выше овса. После таких «свечек» перепела сразу взлетали. Описать такую красивую и стильную работу лайки трудно — это надо видеть собственными глазами. А для настоящего охотника красивая работа его собаки всегда ценнее трофеев самой охоты. Ну как при таких работах по дичи лайку не считать подружейной собакой? И это та же собака, которая в осенне-зимних охотах с не меньшим мастерством и в своеобразных стилях работает в уже обычном поиске по разным видам пушных зверьков или крупному зверю. Но она так работает только тогда, когда ее владелец заинтересован в этом и охотится с ней по разным видам зверей и птиц. К сожалению, сегодняшняя селекция лаек «на злобность» с присуждением «полевых» дипломов по вольерному зверю и, тем более, дипломов высших степеней грозит уже очень скоро превратить лайку в «травильную» собаку типа бультерьера или мастифа с потерей у лайки ее разносторонности.
В охотничьей литературе и на страницах журнала «Охота и охотничье хозяйство» не так уж редко авторы статей о различных породах собак, характеризуя достоинства своей породы, указывают исключительное чутье собак этой породы. Но при этом предпочитают не сравнивать дальность чутья описываемой породы с другими породами. Получается как в пословице, что «каждый кулик хвалит свое болото». А истина, как известно, познается в сравнении. При многолетних охотах с приятелем, имеющим дратхаара, я не один раз имел возможность сравнить дальность чутья немецкой легавой с обонянием своей лайки. Обычно мы охотились на полях рядом, и наши собаки в поиске на параллелях сходились друг с другом, а за упавшей после выстрела птицей нередко устремлялись обе. Каждая из них старалась первой подобрать птицу и отдать ее своему хозяину. Пыж, не подающий трофеев с суши, в таких случаях подавал мне птицу не хуже Ральфа. В таких ситуациях между собаками не раз начиналась грызня, и нам приходилось их растаскивать. При таких парных работах Пыж много раз внезапно прекращал поиск и, подняв голову, спокойной рысью устремлялся по прямой вперед на ветер. Я уже хорошо знал, что в таких ситуациях впереди нас куропатки. Поднимал выводок Пыж далеко от нас, на расстоянии до 100 м. Прогнав куропаток по инерции метров 30, лайка возвращалась назад к месту подъема выводка и начинала искать в траве оставшихся, но их, как правило, там уже не было, так как, в отличие от тетеревов, куропатки при их первоначальном подъеме взлетают дружно всем выводком. В обычных ситуациях Пыж птицу не гонял, даже если она садилась в траву у него на виду. Анализируя данные случаи, можно отметить следующее. Пыж в сравнении с другими моими лайками по обонянию от них не отличался. Ральф также имел нормальное для своей породы чутье. Куропатки на кормежке в траве, естественно, разбегаются и дают на ветер широкую полосу запаха значительно более сильного, чем одинокая птица. По ветру эта полоса запаха расширяется по фронту во много раз, но запах от птиц, достигший собак, становился настолько слабым, что легавая его не причуивала. Вот какая дальность обоняния у лаек. Если к обонянию лаек добавить слух, которым они пользуются при работе на коротких и средних дистанциях, то станет понятно, что добычливость охот с лайкой по дичи значительно выше охот со спаниелем. При совместных охотах с приятелем я с лайкой добывал дичи, как правило, больше, чем он с легавой. Уровень качества стрельбы у нас был одинаковый.
Нахаживать лаек по дичи желательно в первый же год их жизни. Лайчата, как никакие другие породы собак, уже в раннем детстве реагируют на запахи живой дичи и начинают работать в силу своего детства именно на необходимом для этих охот коротком поиске. В дальнейшем, при нормальном послушании собаки, этот «подружейный» поиск у них при охотах на дичь сохраняется на всю жизнь и нисколько не влияет на дальность поиска при зверовых охотах. Что касается гоньбы взлетевшей птицы, то лайки сами постепенно отвыкают от этого. Интеллект лайки таков, что она сама поймет бесполезность попыток догнать и поймать летящую птицу. Свою нынешнюю «западницу» Весту, родившуюся в конце января, я закончил нахаживать по перепелу и коростелю в конце мая. В четырехмесячном возрасте она уже прилично работала по дичи, а в августе и сентябре я с ней уже успешно поохотился и начал нахаживать ее в лесу по белке.
Два года назад в «Комсомолке" были опубликованы результаты специальных исследований интеллекта различных пород собак. По интеллекту на третьем месте в мире оказались наши лайки. Их опередили две иностранных породы, одна используется в Испании для пастьбы овец, надо думать, без участия человека. Наша лайка — уникальная порода собак, заслуживающая самой высокой оценки.

В.Аристов

Вот это рассказик настоящего лаечника! :clap:
Ай Олег молодец, порадовал, не все еще лаечники в мясники переквалифицировались...
С ув.

_________________
"Никакое происхождение собаки не прибавляет дичи в угодьях и ума владельцу" - / Хохлов С.В./
Каждый упрощает все, до своего уровня понимания, и это в принципе правильно, только нельзя это навязывать другим ...


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #124
СообщениеДобавлено: 19 июн 2017, 21:03 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 01 янв 2013, 21:32
Сообщения: 4921
Имя: Анатолий
Город: Иваново
Собаки: РЕЛ-2
Транспорт: МПС, квадро
Оружие: гладкоствольное: Сабатти 12 кал., Геко 16 кал.
ООиР: Везде
С.В. писал(а):
Вот это рассказик настоящего лаечника! :clap:
Ай Олег молодец, порадовал, не все еще лаечники в мясники переквалифицировались...
С ув.

Утро...4часа...моросит мелкий дождь...поеду,раз собрался...луговина,пойма реки...легкий "южак"...почти штиль...птичка "дергает"...сука РЕЛ 8 мес.засуетилась в набродах...челночит...свечка...угонка...свечка...прыжок...и вот он "лаптежник"-маленький,зелененький Фокевульф-190...собачка в замешательстве встала...оказывается лягушки летают...стою думаю...чтобы не стать "догхантером"-пойду в "догпойнтеры"-то то С.В обрадуется...еще одним "настоящим лаечником" прибавилось,дожил бля...Бианки хренов :lol:

_________________
Собака без Человека - все равно Собака, Человек без Собаки - все равно не Охотник.


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #125
СообщениеДобавлено: 19 июн 2017, 22:57 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 16 авг 2012, 21:05
Сообщения: 25634
Откуда: г. Люберцы
Имя: Сергей
Город: Люберцы
Собаки: РЕЛ, НОТ осталось чуть, чуть и классная бретоха...
Транспорт: №11
Оружие: Дрова и СтрадиВаря
ООиР: ЦП РОРС
Толян 37 писал(а):
Утро...4часа...моросит мелкий дождь...поеду,раз собрался...луговина,пойма реки...легкий "южак"...почти штиль...птичка "дергает"...сука РЕЛ 8 мес.засуетилась в набродах...челночит...свечка...угонка...свечка...прыжок...и вот он "лаптежник"-маленький,зелененький Фокевульф-190...собачка в замешательстве встала...оказывается лягушки летают...стою думаю...чтобы не стать "догхантером"-пойду в "догпойнтеры"-то то С.В обрадуется...еще одним "настоящим лаечником" прибавилось,дожил бля...Бианки хренов :lol:

:D :D :D

_________________
"Никакое происхождение собаки не прибавляет дичи в угодьях и ума владельцу" - / Хохлов С.В./
Каждый упрощает все, до своего уровня понимания, и это в принципе правильно, только нельзя это навязывать другим ...


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #126
СообщениеДобавлено: 20 июн 2017, 10:37 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Толян 37 писал(а):
Утро...4часа...моросит мелкий дождь...поеду,раз собрался...луговина,пойма реки...легкий "южак"...почти штиль...птичка "дергает"...сука РЕЛ 8 мес.засуетилась в набродах...челночит...свечка...угонка...свечка...прыжок...и вот он "лаптежник"-маленький,зелененький Фокевульф-190...собачка в замешательстве встала...оказывается лягушки летают...стою думаю...чтобы не стать "догхантером"-пойду в "догпойнтеры"-то то С.В обрадуется...еще одним "настоящим лаечником" прибавилось,дожил бля...Бианки хренов :lol:

МАЛАДЭЦ :clap: :clap: :clap: Красная дичь наш пилотный проект,нэма золотого запаса на покупку 1 по всему :lol:

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #127
СообщениеДобавлено: 14 ноя 2017, 14:35 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 16 авг 2012, 21:05
Сообщения: 25634
Откуда: г. Люберцы
Имя: Сергей
Город: Люберцы
Собаки: РЕЛ, НОТ осталось чуть, чуть и классная бретоха...
Транспорт: №11
Оружие: Дрова и СтрадиВаря
ООиР: ЦП РОРС
Рождение соболятницы

Собаки, они как люди – у каждой характер свой.

Шпана — дебошир и забияка, которого все мы в своей жизни встречаем, в первых классах школы особенно, пока родители и учителя в смирительную рубашку его не поместят. Надев её на его непосредственность своими нотациями и неудом по поведению, навсегда, быть может, убив в нём зарождавшуюся личность.

Забияки, они без повода ни одну бузу не затеют, для них главное справедливость. Им порядок нужен такой, каким он им видятся, а не таким, как принято. Отсюда и гавканье, которое многим не по нутру, и тумаки. Но добра в той душе куда больше, чем откровенного зла. Да и Шпана не человек — они его перевоспитать даже не пытались.

Вулкан из тех, которых с одного взгляда чувствуешь, что этого лучше не трогать — пусть он сам по себе живёт. Таких людей среди людей не любят, хотя и видят, что он крепкий хозяин и любую работу сделает на совесть, какую ему не поручи. Перед таким, если при власти он, некоторые заискивают, но ждут, когда он должность потеряет, чтобы плюнуть вслед. Но на это ему самому наплевать – он себе цену знает. Лишь душевное тепло в них отсутствует, но не просят и они его для себя, для них только работа в счёт, а все эмоции и сантименты – побоку.

Умка – сама непосредственность. Её душа для всех нараспашку. За всё хватается, но тяжелых дел никак не может доделать до конца — всегда её что-то отвлечёт, как, впрочем, и многих женщин. Но для всех она своя, и все её любят. Да и сама она во всех души не чает. А азарта в ней хоть отбавляй, иногда, правда, бестолкового.

Вот Загря был парнем правильным. Таким, на которого можно во всём положиться. Из преданности, надёжности, послушания и доброты к людям состоящий. Охота для него всю жизнь была главным делом — тем, к чему он был готов всегда. А ума в голове, казалось, побольше было, чем у некоторых двуногих индивидуумов.

· · ·

Сергей Лайку отцу на день рождения подарил, послав самолётом щенка от рабочей собаки. И увидел её, когда она была уже взрослой, окончательно познакомившись с ней только в аэропорту, когда они ждали вертолёт, чтобы лететь на промысловый сезон.

Лайка выросла похожей на свою мать — не очень высока была в холке, тело имела слегка вытянутое, хвост кольцом и, может быть, чуть тонковатые ноги. Её по-женски небольшие, немного удлиненные лапки были собраны в тугой комок, и всё обличье говорило о том, что перед тобой сука, то есть собака женского рода, и кобелём она никак быть не может.

Окрас Лайки был чёрно-белым, более типичным для русско-европейских лаек, чем более разномастный окрас восточников, которые обличьем своим и могучестью на лаек бывают вовсе не похожи. Из белого на ней была только яркая на фоне общей черноты манишка; зайчиком играл кончик хвоста, и как будто специально надетые белоснежные носочки на лапах, передняя левая из которых имела ещё и небольшое рыжее пятно. На её узкой по-лисьи мордочке, как раз над глазами, просвечивались два небольших светло-желтых пятна, говорящих, по поверью старых сибирских промысловиков, о её «двоечутости», что являлось исключительно добрым признаком хорошей рабочей собаки.

Всем своим обличьем и характером она была похожа на школьную отличницу, у которой и в портфеле, и в тетрадках всегда был неизменный порядок, форма чиста и тщательно выглажена, уроки сделаны, и у которой было стыдно попросить списать домашнее заданье. Она вызывала лишь уважение, а не насмешки и откровенное отторжение класса, в силу того, что являлась иногда его единственной совестью.

Столь странная, может быть, кличка Лайки произошла от названия речки, в системе которой расположены их угодья, но первый слог – «ка» — быстро исчез.

Два сезона она уже отохотилась и вышла из тайги живой благодаря тому только, что была сыновьим подарком.

— Шкуру, однако, привезём, — лаская её рукой за ухом, не очень серьёзно и спокойно произносит сидящий на поддоне с их грузом Петрович в тот момент, когда собака, млея от счастья, вся вжимается ухом в его колено, на которое поставила свои передние лапы. При этом её светло-карий умный с грустинкою взгляд, весь наполненный любовью, останавливается то на глазах Сергея, то Петровича.

— Она у нас только белочков лает, а соболишков совсем признавать не хотит, — продолжает отец, и Сергей понимает, что это вовсе не шутка, и ему тяжело и жалко распрощаться с собакой, которую он растил со щенячьего возраста, на которую возлагал надежды. Но жизнь не даёт выбора ни собаке, ни им. Такова непреложная данность тайги и даже её закон, где ради любви никто собаку кормить не будет, и ей придётся сказать: «Прости!».

— Ты будешь, дурочка, соболишков искать? Будешь?

Теперь он несильно стучит костяшками пальцев по голове собаки, а та в ответ неустанно машет хвостом и блаженно щурит свои глаза.

Они долго сидят молча, думая о дальнейшей судьбе собаки и той участи, которая, скорее всего, ждёт её в тайге. Хорошо понимая, что лайка-сучка, не начавшая работать на второй год, скорее всего, работать не начнёт никогда. Такой застой можно было ещё простить кобелю, хотя и его они бы так долго не держали.

Начало сезона проходит в безостановочной работе с главным для тебя словом «надо», которое даже некогда произнести вслух. Надо перетаскать все вещи от далёкой вертолётной площадки до зимовья. Успеть наловить рыбы до ледостава. Заготовить на зиму дров. Настрелять на еду и на наживку рябчиков, пока ещё, в бесснежье, они идут на пищик. И ещё десяток разных «Надо!»

Предзимье исчезает быстро, и вскоре его звенящее в ожидании зимы затишье со стылыми морозными ночами и хрустящим инеем на мёрзлой траве по утрам, с невидимыми от прозрачности заберегами по курьям и плёсам реки сменяется сначала лёгкой крупой, а затем основательным снегом. Начинает снежить и морозить, еженощно выпадает пороша, обнажая следы зверей, и зима капитально вступает в свои права.

Время пришло — охота началась.

В тот год с её началом снег повалил такой, что они уже через неделю встали на лыжи, и казалось, что соболей не добудут вообще. В ловушки те пока не шли, а Шпана нашел всего пару. Но вот погода повернула на лад, и тут загуляла Лайка. Ещё с чернотропа она старательно носилась по тайге, выискивала и облаивала белок своим тонким, далеко слышимым фальцетом. Полаять соболей она Шпане, как всегда, помогала, но на следы внимание обращать категорически не желала.

С течкой Лайки для Шпаны началась охота другая. Теперь он носился позади неё, помогал облаивать белок, а если и пытался бежать за соболем, то скоро возвращался, понимая, что для его подруги они неинтересны. А все попытки охотников заставить собак идти по собольим следам ни к чему не приводили.

В базовое зимовьё с обхода они вернулись в грустном настроении. Собачья любовь должна была продолжаться ещё неделю, но за это время могло навалить столько снегу, что охота с собаками обещала закончиться, так и не начавшись. Предстояло принять решение, и сложившаяся ситуация, казалось, выбора не оставляла.

— Но она же их лает, когда Шпана находит, — говорит Петрович. — Да ещё как лает!

Но Сергей и сам знает, что она их лает, и знает, почему отец ему об этом говорит. Он не может принять решения, и приговор должен вынести сын.

— Она ведь белок не только на слух и верхним чутьём берёт, но и следы и деревья нюхтит! – вновь рассуждает отец, вынуждая Сергея дать ответ, но тот долго молчит, обдумывая тот последний шанс, который завтра собирается предоставить Лайке.

— Надежда умирает последней,— после продолжительного молчания, спокойно отвечает отцу. — Завтра! Примем решение завтра.

— И что ты надумал?

— Завтра я в наглую поставлю её на след, — говорит он ему, но тот скептически морщится и, глядя сыну прямо в глаза, отвечает:

— Ну, попробуй, попробуй! Только, думаю, толку не будет! День потеряем.

Завтра рождалось морозным, солнечным и безоблачно тихим.

Утром, сразу после кормёжки, пока собаки суетно дожидались выхода на охоту, Сергей привязал Лайку на коротком поводке к ближайшему дереву, а сам пошел собираться. Перемолвившись несколькими фразами с остающимся на днёвку отцом, собрался, бросил в котомку только котелок с обедом и топор, и скоро уже был на лыжах, с ружьём и котомкой за спиной и собакой на поводке.

Лайка, не привыкшая ходить на привязи, то, задыхаясь, тянула его по лыжне со страшной силой, то сходила с неё и останавливалась, пытаясь поймать своим полным волнения взглядом человечьи глаза, не в силах понять, что происходит. Но хозяин лишь покрикивал на неё и безостановочно гнал вперёд. Обезумевший от любви Шпана, не страшась таяка, ежеминутно пытался воткнуть свой нос под хвост подруги, и приходилось кричать на него и топтать его лыжами, тот при этом отскакивал на метр и бежал сбоку, рыча и бросая на Сергея полные ненависти взгляды.

След ночника попался километра через полтора, и Сергей повернул по нему, крикнув Шпане заветное: «Вот он! Вот он! Вот он!». Отчего в глазах кобеля безумие любви сменилось, как всегда, суетным азартом, и он будто бы безудержно бросился по следу, но вернулся очень быстро, потому что страсть любви переборола страсть добычи.

А Лайка по следу идти и не собиралась, постоянно сбиваясь в сторону. Но Сергей, как заправский каюр, направлял её по следу таяком, несильно поколачивая то с одной, то с другой стороны. Каждый раз, когда она пыталась обойти какой-либо куст, под который подныривал соболь, он вновь устремлял её точно по следу, срубая ветки одним или несколькими ударами топора, освобождая себе дорогу.

Что от неё требуется, она поняла довольно скоро, и потянула охотника за собой. Позади оставались чистины, мелколесники, кустарники и снова чистины, — соболь шел по широкой дуге, и через час они врубились в бурелом, фотографии и рисунки которого пестрят в учебниках и книжках, олицетворяя собой настоящую непроходимую тайгу.

Здесь висели, стояли и лежали огромные и не очень деревья. Упавшие недавно и рухнувшие много лет назад, покрытые толстым слоем мха. Вертикально торчали моховые щиты свежих и растопыренные гигантские пальцы старых корней, обнажив интимно скрывающиеся под тонким плодородным слоем светлые суглинки, плитняки и щебень земной мантии. И всё это густо поросло разновозрастными пихточками, ёлочками, кедрушками, пихтовым стлаником и разными кустами.

Идти по этому бурелому с собакой на привязи было невозможно, и Сергей было подумывал её отпустить, но его выручил Шпана, который, казалось, стал понимать, чего хозяин добивается. Самостоятельно по следу до самого бурелома он так и не пошел, а всю дорогу болтался сбоку Лайки.

Его непонятные взвизги и гавки сначала смутили охотника, и он подумал, что тот соболя уже отыскал, но, хорошо зная, как он ведёт себя при нахождении около их убежищ, понял, что он просто зовёт Сергея за собой. Он уже нашел выходной след соболя из этого бурелома, а теперь требует, чтобы они с Лайкой к нему пришли!

Сергею пришлось снять лыжи, и они перебрались к нему, не единожды при этом пересекая нарыск соболюшки, который здесь всё основательно избегал. Лайка каждый раз утыкалась мордой в соболий след, но Сергей всё оттаскивал её и тащил к Шпане. Тот сидел прямо на выходном следе, задирал вверх голову и вопил почём зря, всем своим видом выражая нетерпение, но по следу один идти не собирался.

Едва дождавшись, пока хозяин наденет лыжи, собаки вместе рванули вперёд. Лайка, задыхаясь от верёвки, тащила его точно по следу, а Шпана страховал её сбоку. Такое поведение опытного кобеля для сознания Сергея было за рамками простых инстинктов и удивляло и веселило не меньше, чем если бы он услышал, как тот с ним заговорил!

Через четверть часа они подлетели к широкой полосе гари, в которую соболь и ушел. Стоячих деревьев, кроме отдельных огромных лиственниц и редких сосен, на ней не наблюдалось, а все деревья, когда-то росшие здесь, засохли на корню и упали, закрестив своими стволами всё обозримое пространство. Такие беды несёт тайге простой низовой пожар, лишь потому, что ели, пихты и кедры имеют корни, горизонтально стелющиеся по земле, а корни лиственниц и сосен уходят вглубь её и способны такие пожары переживать неоднократно.

Сдерживать охваченную азартом преследования Лайку Сергей больше не стал, и отцепил её. Шпана нетерпеливо дождался этого момента, и они вместе замелькали среди стволов лежачих деревьев.

Собаки взревели ещё до того, как Сергей прошел, обходя завал по чистому сотню метров, и то, что собаки ошалело заметались у корча в глубине гари, увидел сразу. А в том, что соболь именно там, уже не сомневался.

Подойдя зелёным лесочком как можно ближе к собакам, Сергей снял с себя лыжи с котомкой, а с ружьём и топором полез к ним, то подныривая под высокие, то перелезая через низкие, упавшие лесины.

То, что соболь в валежене, он убедился сразу, отогнав собак и сунув в дупло срубленный на ходу хлыстик. Соболюшка фыркал, урчал и кусал его конец. Выгнать его оттуда можно было, лишь прорубив ещё одну дырку в конце дупла, к чему не мешкая охотник и приступил. Соболь несколько раз быстро высовывал в прорубленную дырку головку, но выстрелить по ней возможности не давал, а ещё больше мешали это сделать не умолкающие ни на секунду собаки. Ни петельки, ни крючка, ни дымовушки в карманах у Сергея не оказалось и, поскольку всё это было в котомке, сразу направился туда, предварительно растащив собак по разным отверстиям. Но, не успев пройти и нескольких шагов, вдруг услышал сменивший визги и писки яростный лай и, оглянувшись, увидел стремительно взбирающегося по ближайшему листвяку соболюшку.

Щёлкнуть его пулькой по голове труда не составило, и вскоре он держал в руках первого Лайкиного соболя, и отдал его собаке, чтобы она им потешилась, удерживая при этом Шпану. Но Лайка, ещё волнуясь, лишь аккуратно прикусила зверька и, слизнув кровь на головке, смиренно подошла к хозяину.

Он сидел на валежине и ласкал, почёсывая за ушами, обеих собак, которые с разных сторон, положив свои передние лапы ему на колени, головами вжимались в него. Рядом лежал соболь, на которого они не обращали внимания, и все они были счастливы оттого, что непоправимого не случилось. Этого не случилось!

Пока он добирался до своей котомки и лыж, там уже стояли, склещившись, его собаки.

К зимовью они возвращались по речке, чтобы не идти по пройденному месту. Петрович ждал сына у избушки и еще издали спросил, как он сходил. Но Сергей, напустив на себя нарочитую серьёзность, подходит молча, снимает лыжи, втыкает их в снег, не спеша стягивает с себя котомку и ружьё, вешает его на стену зимовья, краем глаза примечая, что отец не сводит с него глаз.

— Ну, чё молчишь-то? Скажи хоть чё-нибудь! – ещё раз напряженно задаёт Петрович свой вопрос, но сын, не говоря ни слова, расстёгивает побольше ворот своей куртки, незаметно для отца достаёт из-за пазухи соболя и неожиданно, но несильно, чтобы тот успел приготовиться, из-под низу кидает его прямо в руки. Отец успевает соболя поймать, а Сергей, потрясая над головой кулаками, что есть мочи кричит на всю тайгу, пугая своим ором вновь склещившихся собак:

— Ро-ди-лась! Ро-ди-лась со-бо-лят-ница!

Отец внимательно смотрит сначала на него, а потом на соболюшку, лукаво щурится и, посмеиваясь, произносит:

— Ну, молодец, раз так! Чё скажешь? Ну и к добру!

Но, чуть задумавшись, добавляет:

— А чё соболишка-то такой бусый? Почернее-то там не нашлось, чё ли?

Родилась соболятница, их «беда и выручка», которая, встав на след, бросить его была не в состоянии. Она являлась той работницей, за которой надо было постоянно следить. И не потому, что она работала плохо, а потому, что работала слишком хорошо. Единственным её недостатком было то, что она могла, идя за соболем, сколоться на видимую белку. Что, впрочем, случалось редко.

На охоте с собаками случаются странные моменты, когда они не желают идти по какому-то даже совершенно свежему следу. Со временем ты перестаёшь этому удивляться, понимая, что значит: «Этот соболь не наш!». Но Лайка шла за любым.

Они выдёргивали её за хвост, почти задохнувшуюся, из собольих «запусков»; дожидались, прислушиваясь, — не пришла ли? — ночами; находили охрипшей на соболе к вечеру следующего дня; возвращались за ней обратно к зимовьям, из которых уходили вчера, и постоянно стремились подрезать её след, если она не приходила отметиться.

Вся её натура старательной собаки доставляла им немало хлопот ещё два года, кроме того сезона, когда она всё же их покинула.

Лайка заболела. У неё, как часто бывает у сук, рано лишившихся щенков, возникла опухоль в паховой области, переродившаяся в рак. Следующий сезон она ещё отработала, имея в промежности вывалившийся белёсо-розово-пятнистый, состоящий из плотных шаров, исходящий сукровицей курдюк. И казалось, что он ей нисколько не мешал, хотя основательно изодрался об ветки. Но это, скорее всего, было только видимостью, потому что каждую свободную минуту она ложилась на снег и начинала его тщательно вылизывать. Попытки обратиться к ветеринарам и хирургам в посёлке заканчивались единственным предложением: «Собаку усыпить!».

Перед отлётом на её последний сезон все, кто был в аэропорту, смотрели на них с Лайкой либо с сочувствием, либо как на последних стяжателей, либо как на идиотов. Но для них это была не та собака, которую можно было запросто лишить жизни. И ни в коей мере не возникало желания ради наживы до последней возможности эксплуатировать смертельно больное животное. Теперь, кроме Шпаны, с ними было ещё два кобеля, идущих на промысел по второму году и мастерски работающих всё – от белки до медведя и сохатого.

Они вновь сидели на поддоне со своим бутаром, вновь ласкали, как и два года назад, Лайку, и снова думали о её судьбе. Помочь ей могли только они. Только они могли дать ей ещё один шанс.

Операцию Сергей делал сам, тщательно к ней подготовившись, а отец ему ассистировал. Она происходила днём, прямо у зимовья, на прибитых к высокому пню лодочкой досках, чтобы собаке было удобно лежать, а им стоять у стола.

Он вырезал ей весь курдюк, пораженный метастазами, уходящими внутрь живота, который теперь уже свисал до самых колен. Удалось аккуратно обойти все сосуды до скальпельной остроты наточенным и продезинфицированным над огнём и спиртом ножом. Вся операция длилась больше часа и шла без анестезии — «по живому», поскольку им нечем было Лайку ни проколоть, ни усыпить. За всё это время она ни разу ни дёрнулась и даже не всхлипнула, а лежала так, как они её сразу положили, удерживаемая Петровичем. И только слёзы текли из её глаз.

Она вновь неутомимо искала соболей и белок, бегала на полайки кобелей, ластилась к хозяевам, и в ней ни на йоту не убыло жизнелюбия, азарта и трудоспособности, и только глаза налились непроходящей болью и тоской. От беспрестанной работы, цепляясь за кусты, она пару раз распускала нитки брюшного шва, и они, подшивая их, видели, что их хирургическое вмешательство избавило её лишь от неудобств, но не от самой болезни.

· · ·

За час до отлёта в город Сергей подошел к собачьему вольеру. Лайка протянула ему через решетку свои комочки лап, за которые он ухватился, долго и неотрывно смотрела в глаза и вдруг зевнула коротким зевком, махнув по воздуху розовым лоскутком язычка, и, закрывая рот, улыбнулась Сергею. Вся тоска её глаз вмиг исчезла, и они брызнули тёплыми лучами любви и доброты, кои ты можешь увидеть лишь у людей, которые тебя понимают.

Он улетал, увозя с собой «скорохвата» Вулкана и Лайкиного со Шпаной сына, будущего профессора Загрю. Но сама Лайка в их памяти осталась вот такой — скромной отличницей, готовой в любую минуту встать, спасая авторитет своего класса, да и самого учителя тоже, выйти к доске без приглашения и ответить урок, которого сегодня не знает ни один ученик.

Андрей Карпов

_________________
"Никакое происхождение собаки не прибавляет дичи в угодьях и ума владельцу" - / Хохлов С.В./
Каждый упрощает все, до своего уровня понимания, и это в принципе правильно, только нельзя это навязывать другим ...


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #128
СообщениеДобавлено: 21 ноя 2017, 17:37 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 16 авг 2012, 21:05
Сообщения: 25634
Откуда: г. Люберцы
Имя: Сергей
Город: Люберцы
Собаки: РЕЛ, НОТ осталось чуть, чуть и классная бретоха...
Транспорт: №11
Оружие: Дрова и СтрадиВаря
ООиР: ЦП РОРС
Рассказы забайкальского писателя и охотника Алексея Егорова3

Спасительный яр

Алексей Егоров 2

Рассказ – быль

Невзирая на многолетний стаж промыслового охотника, не устаю удивляться разуму, хитростям и находчивости «братьев наших меньших». Приходилось сталкиваться с «мурым»* колонком, который, игнорируя всяческие законы логики, умудрился трижды миновать один и тот же капкан. В «хатку» с «привадой» он проникал не через лаз, а раскапывал стенку с тыльной стороны строения, лакомился приманкой и уходил, не задев капкана. Пришлось выставить добавочный самолов, потом добавить еще один, но хитрющий сородич куницы пробирался в другом месте. Всё же труды охотников не были напрасными. Попался рыжий!

Полёвка, обнаружив кладовую бурундука, напавадилась шастать за орешками, но была застигнута на месте преступления хозяином и наказана. Умный бурундук «казнил» вора и положил трупик у входа на «обозрение». Из-под выскаря к кладовой протоптана мышками целая тропа, но, обнаружив погибшую подружку, ни одна из них не рискнула повторить кражу чужих запасов. Каким мышлением руководствовался бурундук в данной ситуации, остаётся лишь догадываться…

…Как-то на пади Ереминой стрелял лисицу. После выстрела зверек закрутился, закувыркался. «Всё! Попал по месту!» — подумал я и, обрадованный, устремился к, казалось бы, готовой добыче. От нахлынувших чувств собственной значимости, даже ружьё не перезарядил. Однако трофея на месте не оказалось, а лишь строчка следов, тянувшаяся в глубь пади, говорила о прибывании хищника. Осмотрел снег вокруг: ни капли крови, ни шерстинки. В бинокль разглядел этого самого лисовина, преспокойно мышковавшего без намёка на ранение…

Всех интересных случаев описать невозможно, но чудеса, произошедшие на островке Онона в Акшинском районе, не поддаются объяснениям. Расскажу по порядку и постараюсь не упустить нюансов.

К брату Николаю я приехал тёплым августовским вечером. Канун сентября не отразился на природе и прямые, асфальтированные улицы райцентра утопали в роскошной зелени палисадников. По Акше сновали нарядные ребятишки: с утра начинается новый учебный год. Степенные сельчане кивали мне головами, здоровались. К приятному удивлению, акшинцы на редкость уважительный и добрый народ. Малознакомого или вовсе неизвестного человека обязательно поприветствуют. Трудолюбивый, хозяйственный и незлобивый новосёл, конечно не сразу, но, несомненно, заслужит уважение среди старожилов. Потерять же весь авторитет можно в одно мгновение: хамов, лоботрясов и прочих подобных типов на этой земле не любят. Краем уха уловил диалог пожилых женщин, что и побудило в душе гордиться старшим братом:

— Михаловна, это чей-то парень-то будет? Чой-то не припоминаю…

— К Николаю, сапожнику нашему, приехал. Брат малой.

— А-а! Надо к Коле заглянуть как-то. Холода на носу, а у меня обутки не подлатаны.

— К иму грех не обратиться: шкуру не дерёт, а делат браво.

—————————————————————————————————————— мурый *— опытный, хитрый. Зверек уже «знакомый» с капканами. (забайк.)

выскарь (искарь) — дерево, сроненное ветром вместе с корнями и околокорневым грунтом (забайкал.)

В ограде меня встретил свирепым лаем Дозор. (Признал «родню» только часа через полтора). На крыльцо вышел брат, в клетчатой рубашке и брюках-афганке.

— Но, с приездом! — Обнялись, как-никак, а почти год не виделись. — На рыбалку сгоням?

Николай выжидающе смотрит, с хитроватой улыбкой в тёмных усах.

— Ты ж знашь, Коля, я не рыбак, но компанию составлю.

— Вот и ладно! Пошли чай пить, да баньку затопим. Париться-то не разучился ишо?

Рубленая баня расположена в конце огорода. Над трубой клубится дым. Просторная парная с жаркой печкой-каменкой и высоким гладким полком зазывает томным ароматом березовых веничков и чабреца, неравнодушного к пользительному «самоистязанию», сибирского мужика. Колин сват бухтит:

— Но, паря, чо это за баня?! Потолок высок, парилка больша…

— Как сдавать-то? Как себе или по пол-ковшичка сойдет?! — Брат озорно блестит глазами.

— Чо по полковшика-то?! Давай, сват, как себе!

Раскаленные камни зашипели, заурчали, поднимая к потолку седые клубы сухого пара, заполняя каждую щель помещения нестерпимым жаром. Через минуту сват уже был на полу и, матерясь, выскочил в предбанник. Мы дружно захохотали.

— Тебя-то, Лёшка, жар с полка за задницу пока еще не сдергиват?

— Да, нет. Можно повторить.

— Добро.

Адским пеклом дохнула печка. Работая веником, я, то и дело, окунал поочередно руки в алюминиевый бак с ледяной водой.

— У-у! Без рукавиц сюды лучше не соваться. — пробормотал я, а Коля нахлёстывал «берёзовичком» свою сухопарую фигуру, хохотал, подвывая от удовольствия. После трех заходов в парную, мы вошли в дом, похожие на Михаила Евдокимова – с красными мордами. Выпили по кружке холодного морса…

…Ночь проспал без всяких сновидений, точно убитый, а уж как светать начало, мы бороздили «Омегой» бурное течение Онона. Над рекой парился густой туман. Осенняя прохлада бодрила, смывая остаток сна. Выставили сети, закидушки, причалили к берегу, к яркому трескучему костру, попить крепкого душистого чая. К табору подошли двое парней с ружьями. Один из них невысокий, черноволосый, коренастый. Другой же напротив – высокий, худощавый шатен. Обеим не больше двадцати пяти лет.

— Садись, паря, чай пить, — соблюдая таёжное гостеприимство, пригласили охотников к столу.

— На том острове уже третий год живет гуран*. — Высокий указал на длинную полосу суши в середине реки. — Сколь разов загоны гоняли – не можем взять и всё тут. Идёт на номер, потом сворачиват в сторону и исчезат. Куда деётся – не понятно. Чо тока не пробовали – бесполезно. Чудеса! Скажи, Макс?

Коренастый кивнул курчавой головой.

— А щас чо собираетесь делать? — спросили мы. — Уток погонять?

— Нет! Загон ишо раз попробуем. — Помолчав, парень добавил: — Приехали-то вдвоем. Вас увидали. Макс грит, давай подойдем к имя, послушам, може чо и видели, да Гошку подождем.

— А вы откуда будете-то?

— С Нарасуна. Меня Толяном звать.

Смуглый бросил окурок в костер, поднялся. В тальнике застрекотал мотоцикл

— Гоха едет. Мужики, у нас лодка малая, все не поместимся. Вы одного из нас перебросили бы на остров, а?! — попросили охотники.

—————————————————————————————————————— гуран* — дикий козел, самец косули. (заб.)

— А чо, переправим! Делов-то… — брат пошел подкачивать резиновое плавсредство.

Переправившись через водную преграду, троица браконьеров удалилась в заросли ивняка. Мы же поплыли проверять сети. На острове длительное время торжествовало безмолвие. Вдруг послышались голоса:

— Вон он! К тебе идёт, Гоха, к тебе идёт…

— Макс, стреляй!

Бух! Бух! Выстрелы эхом прокатились по Онону и затихли в высоченной скалистой сопке.

— Ты чо, олень?! — В кустах кто-то рьяно матюгался. — Стреляй!

— Я его не вижу! Куда делся?

Коля задел меня за плечо и взглядом указал на обрывистый берег острова. Мы поперхнулись, сдерживая смех: над яром топтались трое браконьеров, а под яром, прижавшись всем корпусом к песчаной круче, притаился здоровенный гуран. Горе-охотники не догадались заглянуть вниз, это и спасало животное. Козёл, казалось, не дышал. Его мускулистое тело слегка подрагивало от напряжения и испуга. Копытки, взрыхлив песок, медленно сползали в воду. Изящные, бугристые рожки на запрокинутой голове, едва не касались спины. Черносмородинные глаза умоляюще зыркали на лодку: «Не выдавайте меня». Предать хитреца не позволила совесть, мы отвернулись, выпутывая из сети водоросли и рыбу, украдкой наблюдали за происходящем. Парни потоптались еще немного, ушли в заросли, и вскоре их лодка заскользила к берегу. Самец косули выждал, когда голоса охотников смолкнут, сделал несколько жадных глотков холодной ононской воды и одним прыжком, точно пружина, вскочил на яристый склон. Белёсое «зеркало» козьего зада пару раз мелькнуло в увядающей зелени кустарника и бесшумно растворилось в глубине острова.

Меня поразила отчаянная хитрость зверя. Как ловко он обвел вокруг пальца деревенских браконьеров. Умственным способностям гурана можно только позавидовать. Понятно, что таковой трюк неоднократно спасал ему жизнь, а сколько раз спасёт еще? Бог знает!

_________________
"Никакое происхождение собаки не прибавляет дичи в угодьях и ума владельцу" - / Хохлов С.В./
Каждый упрощает все, до своего уровня понимания, и это в принципе правильно, только нельзя это навязывать другим ...


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 128 ]  На страницу Пред.  1 ... 5, 6, 7, 8, 9

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 8


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Перейти:  
cron
Наши друзья

Объединенный пчеловодческий форум Яндекс.Метрика


Создано на основе phpBB® Forum Software © phpBB Group
Русская поддержка phpBB