Главная Рыболовно-Охотничья Толкучка
Бесплатная доска объявлений
 


Общественное Движение "ЗА ТРАДИЦИОННЫЕ ОСНОВЫ РОССИЙСКОГО ОХОТНИЧЬЕГО СОБАКОВОДСТВА"

 

ВОО Росохотрыболовсоюзъ

Виртуальное общественное объединение Российский Охотничий и Рыболовный Союзъ (18+)
Текущее время: 28 мар 2024, 21:20



Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 128 ]  На страницу 1, 2, 3, 4, 5 ... 9  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Литературные страницы. #1
СообщениеДобавлено: 28 май 2014, 19:55 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Почитал очень понравилось всегда любил эту тему думаю будет интересно и нашим форумчанам почитать если у кого есть рассказы и повести об охоте о собаках о природе по данной тематике добавляйте.Выкладываю пару рассказов В.Янковского...жила такая семья интересных людей, сильных охотников у нас в Приморье, затем в Корее......Грабитель



В своей книге «Охотник» известный английский путешественник и писатель Джон Хантер сказал так: «Я один из последних охотников старых времен. События, свидетелем которых я был, вновь пережить невозможно. Уже никто никогда не увидит огромные стада диких слонов, львов, нападающих на скот… Старой Африки нет, и я был свидетелем ее конца».

Примерно то же можно сказать и о нашей семье. В последние десятилетия цивилизация вытесняет крупных хищников, и во многих странах они взяты под охрану. Так и должно быть. Но все зависит от «критической массы» этих зверей в окружающей среде, и еще совсем недавно они являлись страшным бичом для многих народов Востока, чему мы были живыми свидетелями.

Как ни странно, но и в наше время при ослаблении разумного пресса хищники способны стихийно возрождаться. Пример тому — бурное размножение волка в нашей стране, борьба с которым становится серьезной проблемой. И даже взятые под охрану тигры Приморья уже обижают жителей таежных сел — давят коров, лошадей, собак, а недавно мне попалось сообщение: от тракториста тигр оставил на лесосеке один валенок…

Однако то, о чем хочу рассказать я, происходило в довоенной Маньчжурии в конце тридцатых годов.

В извилистой долине, среди невысоких, покрытых старым широколиственным лесом гор, приютился заброшенный, всего в три фанзочки, хуторок. Летом хозяева занимались земледелием, пасли скот и растили свиней, а на зиму выбирались в село, и тогда постройками пользовались только возчики леса да мы, охотники. Возчики-корейцы вместе со своими быками занимали большую фанзу, мы — отец и три брата — маленькую; третьей постройкой был пустовавший зимой свинарник. Домики располагались буквой «П», между ними — глинобитный двор.

Эта зима выдалась на удивление бесснежной. Горы стояли бурыми, даже на северных склонах снежок держался лишь отдельными серыми пятнами, жалкими остатками осенней пороши.

Обильный урожай желудя собрал в сопках много кабана. А как верно гласит старая охотничья поговорка: где кабан, там и тигры. Об их невидимом присутствии говорили остатки задавленных в лесу зверей, бесследно исчезающий скот и отпечатки больших круглых лап на пыли лесовозных дорог, по которым эти кошки-гиганты любят бродить по ночам. Терроризируя все живое, они витали вокруг, чувствуя полную неуловимость и безнаказанность.

Вечерами хозяева торопились загнать скотину домой, после заката солнца люди боялись задерживаться в лесу. Умоляли избавить их от страшной кары, но выследить тигра без снега — дело безнадежное: вне дорог его лапа не оставляет следов.

В первый вечер отец возвратился позднее всех. Пролез в узкую дверь, снял рюкзак и вытянул из кармана перевязанную шпагатом промерзшую желчь и пучок надерганной с хребта кабана щетины. Отлепил ледышки с усов.

— Почин есть. Чушка, пудов на семь. Укрыл надежно, сделал затески до самой тропы; Поктэги с возчиком должны найти без труда.

Ли Поктэги, один из наших опытных помощников, хорошо ориентировался в лесу. Не помню случая, чтобы он не отыскал спрятанного в тайге зверя по примитивной, на клочке бумаги, схеме и оставленным меткам. Но работы у них с возчиком оказалось так много, что очередь первой отцовской чушки подошла примерно через неделю. Однако возчики вернулись разочарованными. Поктэги разводил руками: под кучей хвороста и тяжелого валежника кабана не оказалось. И никаких следов.

Наутро отец отправился с корейцами и был поражен: выпотрошенный кабан будто воскрес, выбрался из-под кучи и вознесся на небо. Невероятно, но никаких следов!

Юрий Михайлович отпустил возчиков и принялся тщательно, кругами обследовать местность. Однако на солнцепечном склоне горы снега не было вовсе, а на усыпанной опавшим листом промерзшей земле не видно никаких отпечатков. Но опыт есть опыт: отыскав сломанные веточки да выпавшие щетинки, отец наконец определил грабителя; постепенно картина прояснилась. Дня три назад семипудовую тушу как кошка мышку, прямо в зубах, унес, нигде не задевая земли, тигр. Причем нес вверх по хребту более километра, где расположился на обед. Тут и жил, пока не закончил пировать. При приближении охотника стая ворон и несколько орлов взлетели и расселись по деревьям, оставив на небольшой площадке возле поваленного дуба начисто обглоданный скелет кабана.

Здесь в лесу сохранилось немного снега, по оставленным следам могучих лап было видно, что отец опоздал всего на несколько часов…

Итак, в нашей долине тигры оставались неуловимыми, а за водораздельным хребтом выпал хороший снег, и там события развивались более драматично. Некрупная, но на редкость кровожадная тигрица за короткий срок прикончила нескольких лесорубов. Одного — на глазах обезумевшего напарника. Пристроившись с поперечной пилой напротив друг друга, они разделывали поваленный кедр, когда что-то мягко сбило с головы пильщика шапку: подкравшаяся сзади тигрица, перемахнув через счастливчика, мгновенно задушила и унесла не успевшего пикнуть товарища!

Вскоре людоедка так обнаглела, что принялась ночью разбирать крышу барака-землянки, где ночевали рабочие. На их счастье, проникнуть внутрь помешали толстые бревна накатника. Однако утром все обитатели в панике бежали на станцию, а руководство лесоучастка обратилось за помощью к властям. Те, имея уже подобный опыт и не веря своей доблестной охране, пригласили группу русских профессионалов-тигрятников. Из деревни Романовки к месту событий приехали со специально натасканной сворой три бородача-старовера: чернобородый, могучего телосложения Петр Калугин, высокий стройный Иван Зубарев и кряжистый, лихой охотник Федор Силитков.

Тигрица, спокойно обгладывая свою последнюю жертву, не думала уходить. По словам охотников, череп лесоруба напоминал аккуратно очищенное яйцо…

Дружная свора атаковала хищницу возле трупа, заставила вскочить на зависший после бури кедр, с которого она и рухнула замертво в снег, сраженная сразу двумя пулями: Зубарева и Силиткова. Казалось, дело сделано, и утром охотники собрались в обратный путь, как вдруг обнаружили ночной след крупного самца, пересекший их вчерашнюю тропу. Скинув собранные в дорогу котомки, все трое немедленно устремились в погоню…

Подробности я услышал от самих участников следующей осенью, когда заглянул в Романовку в надежде приобрести хотя бы одну из их замечательных собак.

Заметно припадая на левую ногу, Федор ввел меня в просторную горницу и, сказав, что они уже пообедали, усадил в углу за небольшой стол. Дородная хозяйка, приветливо улыбаясь, поставила передо мной миску щей, положила ложку, подала хлеб. Позднее я узнал, что то была специальная, для посторонних гостей посуда, официально именуемая «мирской». Среди своих же звалась попросту — «поганой»… Но как бы то ни было, в гостеприимстве им отказать нельзя.

Пока я ел, забежало несколько светлоголовых подростков, очень послушных и почтительных к старшим. Входя, юные старообрядцы, как по команде, сбрасывали шапки, поспешно, часто крестились в левый угол, кланялись старшим и, получив разрешение, скромно забивались в темный угол избы. Потом пришли Петр Калугин и Иван Зубарев. Иван здоровался левой рукой, правую держал в кармане брюк.

Жена Федора наполнила пахнувшей липовым цветом медовухой большие кружки. Их дружно осушили, и мужики заметно повеселели. Уловив подходящее настроение, я попросил рассказать о встрече с тигром, после которой, как известно, двое долго пролежали в больнице.

— Дак чё, — Федор отер широкой ладонью пшеничные усы и бороду, — как увидали след того кота, скинули котомки и айда за ём. Часа через два подняли с лежки, спустили собак, стрелили в воздух, а вскорости слышим — лай. Ясное дело, значит, задержали тигру, надо торопиться, пока собак не порвала. Я бегу впереди, Иван за мной. Снег выше колена. Петро-то у нас чижолый, сразу приотстал. Поспешаю, запыхался, слышу, уже впереди недалеко тигра рычит, мяргает, а не вижу. Выскочил на маленькую полянку в кедровнике, увидал всех сразу: тигра присела, шипит, готовится схватить какая поближе, а собаки — словно блохи супротив ее — гавкают издаля да оглядываются, ждут, значит, нас… Не успел вскинуться, а она прыжком по две сажени — аж снег летит — прямо на меня! Приложился, прицелился в голову — тэрсь! — а она уже вот она — рядом. Попал я, клык верхний пуля выбила, да не свалила. Второй-то раз стрелить нет времени, — я за кедру, за другую, а она за мной: дотянулась, хвать за ногу позадь колена, гадство… Повалился в снег, она на меня. Лежу, вижу — Иван тоже рядом, целится, только клац, клац — осечки. Арисака у его старая, самоделками ладно била, а он на тигру заложил фабричные — боек тот капсюль и не берет… А котяра меня вертит, как мышонка, за шею норовит схватить, но собаки отбивают, мешают, да я и сам верчусь, не даюсь ухватить замертво. Кричу Ивану: «Хватай мой карабин, бей с него!» Не выпускаю ружье, силюсь ему подать. Он услыхал, руку-то протянул, а тигра оглянулась, хвать его повыше кисти и тоже под себя. Все втроем уже кувыркаемся, а Петра все нет…

— Тут бы, верно, нам и крышка, — философствует поджарый русобородый Зубарев, потирая искалеченную руку, — да собаки…

— Ох и Дружок! — сверкнув зеленоватыми кошачьими глазами, перебивает весельчак Силитков. — Видать, крепко хватил кота за самое слабое место — х-ха! — да в сторону. Больно, поди, прикусил, потому как тигра враз за им подхватилась, нас на минуту бросила… Увидал в снегу свой карабин, поднял, дунул в прорезь, тэрсь ей вдогонку — и угодил точно в затылок; тут и растянулась, гадство…

Богатырь Петр Калугин осушил вторую кружку, разгладил каштановую бороду и прогудел, как контрабас:

— Бегу я, поспешаю вовсю, пот глаза заливает. Слышал лай, как тигра мяргала, выстрелы слышал, а потом вдруг все стихло. Подбегаю — один Дружок на ногах, мне навстречу идет, хвостом мотает, а остальные — все лежат: тигра, собаки и эти двое. Оба без шапок, в крове, а смеются: одолели, мол! Ну, надел им шапки, перевязал мало-мало да и побежал за санями — вывозить всех на станцию…

Иван и Федор пролежали в харбинской больнице до весны. Поправились, но Федор на всю жизнь остался хромым, Иван стал левшой.

Дружба со староверами длилась много лет, и при следующей встрече уже они слушали о том, что произошло в нашей семье в новом году.

А тогда в нашей долине дела шли своим чередом. В большой фанзе на ночлег остановилась целая артель лесовозов. В кухне бывало очень оживленно. Люди ужинали, потом рубили ножной соломорезкой сечку, заваривали с бобовым жмыхом, кормили волов. В корейской фанзе только большая долбленая колода отделяет стойло от жилой части кухни. Быки, привязанные к колоде сквозь прожженные в борту дыры, стоят рядышком, головами к людской половине. Степенно жуют, хлюпают, время от времени шумно вздыхают, облизывая длинными розовыми языками мокрые носы. В основном они очень миролюбивы. Однако порою быки затевают опасную при таком могучем телосложении свару. Тогда их разнимают, и зачинщики в наказание ночуют на привязи во дворе.

Мы уже засыпали в своей маленькой избушке, когда рев подравшихся быков и крики хозяев заставили проснуться. Было слышно, как двух разбушевавшихся волов с шумом и бранью выволокли за продетые в носу кольца на улицу, отхлестали и привязали к столбам, вкопанным в углу двора. Отец тоже успел побывать на улице и, когда все утихло, вернулся в нашу фанзочку. Он был в приподнятом настроении:

— Ох и темно — огромная черная туча надвигается, вот бы снежок! Настоящая тигриная ночь: как бы кот Васька не попробовал нынче корейского бычка! Чем черт не шутит…

Мы в шутку называли тигра котом Васькой, а тигрицу — Василисой Прекрасной. Однако на отцовское предсказание братья только иронически переглянулись, и младший, Юрий, шепнул:

— Тигром еще и не пахнет, а пучин уже делает угодные ему прогнозы. — И громко: — Ладно, папа, давай спать, ты только холода напустил! («Пучин» — по-корейски отец.)

Пользуясь тем, что отец не смотрит в нашу сторону и, шурша соломой, укладывается на нарах в своем углу, остряк Арсений страшно округляет глаза и приглушенно бормочет:

— Цыц, молчать! Что вы понимаете, шантрапа!.. — Мы с Юрием корчимся от сдерживаемого смеха, повыше натягиваем одеяла.

А в это время тигр уже спускался с горы в километре от хутора. Вышел на тележную дорогу и, бесшумно ступая мягкими лапами по пыльному проселку, против ветра неслышно подкрался к жилью. И залег за свинарником, высматривая добычу. Эта черная ветреная, действительно тигриная ночь была ему хорошим союзником: даже наши чуткие зверовые псы, спавшие на улице под стогом соломы, не услышали и не учуяли смертельного врага. И не будь на привязи двух драчунов, мы, несомненно, потеряли бы кого-нибудь из своей своры.

Было уже за полночь, когда дикий рев во дворе заставил всех вскочить на ноги. Время было лихое, не исключалось внезапное нападение хунхузов, а потому заряженные винтовки всегда лежали под боком, стволами к выходу. Схватив оружие, мы гурьбой кинулись к узкой низкой двери и в темноте буквально заклинились в ней. И хотя от толчка дверь со скрипом распахнулась, какое-то время никто не мог вырваться во двор. А там, в кромешной тьме, творилось что-то жуткое. Сквозь свист штормового ветра истошно ревел бык, что-то нечленораздельно вопил кореец, панически лаяли собаки. Вдруг сквозь невообразимый гам до слуха донеслось:

— Ай-гу! Пеми-я! Пеми-я! (Ой! Тигр! Тигр!)

В этот момент наш затор прорвался. Мы, братья, в наспех накинутой одежде, а отец в короткой замшевой куртке поверх белой почти до пят ночной рубахи вывалились во двор. При свете электрического фонарика и мечущегося пламени факела, вынесенного одним из возчиков, разглядели павшего на колени, хрипящего, с разодранной шеей быка и бледного растрепанного корейца. В руке его дрожала палка. Кровь из раны животного черной струйкой сбегала на утоптанную серую землю двора.

Человек с палкой несколько раз беззвучно раскрыл рот, на время лишившись дара речи; потом вдруг заголосил. Из сбивчивых и бессвязных фраз все же кое-что разобрали.

Услышав сквозь сон приглушенный хрип, мычание и возню на улице, он вообразил, что один из забияк, отвязавшись, снова напал на другого. Опасаясь, что бык может быть покалечен, хозяин схватил палку, выбежал в темноту и кинулся к дерущимся. На дворе свистел ветер, лаяли собаки. Подбежав к быкам, он увидел, что один из них сидит на другом. Решив разнять сцепившихся, кореец завопил диким голосом и взмахнул палкой — ударить того, что был сверху. Но к нему обернулась голова с зелеными сверкающими глазами и страшно рыкнула. Мощный метровый хвост хлестнул по щеке. Он понял, на кого поднял руку, и взвыл: «Ай-гу, пеми-я!»

Палка беспомощно опустилась, кореец в ужасе зажмурил глаза, прощаясь с жизнью…

Однако, ошеломленный хором звуков, страшный наездник не сумел выполнить свой классический прием — свернуть шею и утащить жертву. Бросив упавшего на колени вола, тигр мгновенно растворился во мраке. Вся сцена длилась не более минуты.

Следом за нами из большой фанзы высыпали все ее обитатели. Раненого, глухо мычащего быка завели в помещение, перевязали, пытаясь остановить кровь.

С блуждающим, отрешенным взглядом, без кровинки в лице, оглушенный кореец все подносил руку к щеке, едва слышным сорванным голосом вновь и вновь пересказывая все сначала. А наш упрямый отец уговорил второго возчика оставить своего быка на привязи, укутался в длинный монгольский тырлык и просидел в засаде до зари. Но зверь больше не появился.

Утром всем миром осмотрели израненное животное и пришли к выводу, что положение безнадежно. Кореец опустил голову — он лишался кормильца. Отец похлопал его по плечу, обещая помочь купить другого. И верно, через несколько дней на стане появился новый бык.

А тигры продолжали хозяйничать…............Ещё.....Ахилл



Осень выдалась необычная — несмотря на заморозки, в тайге еще не выпало ни снежинки. Горы оставались рыжевато-бурыми, а небо над ними синим, как в сентябре. Однако ночи стояли студеные, землю не отпускало даже на солнце.

В одинокое зимовье-фанзушку, спрятавшееся в долине туманганского левобережья, наша охотничья семья заехала в полном составе: отец, все три сына и спутник тех лет, кореец Хам Чигони. На многие версты кругом — ни жилья, ни стука топора — чарующая, сказочная тишина…

Провести разведку без снега, да еще по мерзлой земле — дело не легкое. Поэтому в первый вечер на семейном совете решили: лишнего шума не производить, по такой мелочи, как козы, не стрелять; завтра как можно бесшумнее разведать все четыре стороны света. Утром один за другим вытянули из отцовского кулака три спички, четвертая осталась ему. Каждая спичка в зависимости от ее длины означала свое направление; мне по жребию выпал запад.

День выдался тихим и ясным. Опавший сухой лист лежал густым ковром, назойливо шуршал под ногами, в такие безветренные дни особенно мешал охоте. Поэтому я шел осторожно, стараясь все время пересекать поперек небольшие хребты и овражки и, взобравшись как кошка, выставляя из-за гребня только голову, внимательно рассматривал противоположный косогор. Уже несколько раз чуткие косули, рявкая, срывались совсем недалеко, но я даже не снимал ружья.

Время приближалось к полудню, когда странный предмет на вершине противоположного гребня привлек мое внимание. Прежде всего насторожила удивительно правильная округлость и странное сияние вокруг. Навел бинокль. Да, очень странный, необычный бугорок. И трава никогда не отливает такими радужными бликами. Дышит! Мне показалось, что бугор дышит. Кажется? А может, устали руки или от напряжения участилось дыхание?

Протираю запотевшие стекла и опять смотрю пять, десять, пятнадцать секунд совсем не дыша.

Дрогнул! Дрогнуло одно ухо! Да это же кабан!

Но он совершенно спокоен. Он убежден, что со своего командного пункта все видит, чует и слышит. Только на какой-то звук едва заметно среагировало одно ухо-локатор. Но звук расшифрован: то перепорхнул на дубе поползень. Значит, можно продолжать сладкую дрему под осенним солнцем. До него не доходит, что человек умеет подкрадываться как барс, а достать может значительно дальше. Такого опыта ему не хватало.

А мне теперь все стало ясно и даже понятно, в какую сторону направлена его голова. Осторожно, чтобы не звякнуть, убираю в кобуру бинокль и поднимаю винтовку. Теперь мушка находит абсолютно верную точку…

Он только вздрогнул, этот молодой секачишка, и остался лежать на своей последней, так «удачно» выбранной лежке. Случай довольно редкий.

Вечером на таборе выяснилось, что это был единственный выстрел и единственный трофей за первый день охоты. Но поскольку я заметил следы и других кабанов, на завтра наметили вести туда всю свору собак. Дать молодым, необстрелянным щенкам понюхать зверя, а потом пошарить в окрестностях под руководством стариков. Кроме возчика, идти на этот раз решили вдвоем с младшим братом Юрием, нашим главным собаководом.

Ни отец, ни второй брат — Арсений, ни я не любили пользоваться собаками без крайней необходимости. Слишком много они производят лишнего шума, путают следы. По хорошему снегу куда приятнее, строже идти по-волчьи: выслеживать, высматривать, замечать первому… Мы пользовались сворой, в основном только преследуя раненого зверя или в погоне за крупным хищником.

А Юрий любил ходить с собаками на кабана и уделял им много внимания. Подбирал их среди приглянувшихся корейских лаек, длинношерстных легавых и даже среди способных, подающих надежды дворняг. Растил и натаскивал щенят. Очень удачным оказался последний опыт. От великолепной, белой как снег русской борзой красавицы Вьюги и крупного самца немецкой овчарки родились все как один стройные, поджарые, очень резвые дети. Масть — палевая, уши стоячие. Реакция, чутье и цепкость овчарки. Словом, при резвости и легкости борзой это было золотое сочетание для натаски на крупного зверя. Брат очень дорожил своими собаками, и было чем дорожить. Этой осенью от всего помета в своре оставалось только два братца: Парис и Ахилл. И оба подавали большие надежды. Парис был ярче окрашен, более рыжих тонов, изящнее, легче. Ахилл — серо-бурых оттенков, сложен мощнее брата. Оба очень ласковые.

Вообще собаки были у нас в почете. Многие не раз выручали, предупреждая внезапное нападение хищника или разъяренного секача-кабана. Мы в свою очередь, как могли, защищали их во всех переделках, холили, ласкали. И все же, как ни берегли, лишь редкие доживали до глубокой старости; каждый год погибало несколько, обычно самых храбрых, самых горячих. И каждая потеря была тяжелой: погибал преданный, в своем роде неповторимый друг.

В эту осень свора состояла из шести собак: старого Комы (от корейского «коми» — медведь); необыкновенно талантливого самородка, крупного маньчжурского пса Самани; молодой низкорослой серой овчарки Ральфа; умного черного полупойнтера Ларго и упомянутых щенков, которым едва исполнилось по восемь месяцев.

Часам к десяти утра добрались всей компанией до укрытого грудой веток убитого накануне молодого секача. Дав Парису и Ахиллу как следует обнюхать и покормив всех осердьем, уложили кабана на корейские сани-волокушу, крепко привязав морду к передку. Возчик развернул бычка, обхватил шею и, помогая тормозить на крутом спуске, заскользил под уклон в долину. А мы с братом, свистнув собак, начали подниматься в гору.

Засветло описали большой круг. Без снега шагается легко, а с собаками нет нужды идти осторожно. Остановки происходят, только когда псы исчезают из поля зрения. Тогда охотники обращаются в слух: не гавкнет ли где? Не забасит ли отрывисто, красноречиво сообщая: «Он здесь, держим, подбегай!»

Но за весь этот день мы не встретили ничего интересного. Молодые несколько раз с визгом кидались преследовать выпорхнувших быстроногих коз, старики только вопросительно оглядывались: не решат ли хозяева добыть козла «на котел»? Они по опыту знали, что сегодня косуля — не объект охоты. Присаживались под дубами и ждали.

Вернувшаяся с вываленными языками, задыхающаяся молодежь получала за ослушание розги. В меру жесткими прутиками хлестали с приговором: «Назад, назад, кому говорили — назад?!» Провинившиеся взвизгивали, поджимали хвосты, старались разжалобить искренним раскаянием. А старики поглядывали удовлетворенно: так, мол, им, дуракам, и надо! Ничего, подрастут — поумнеют; будут знать, кого положено преследовать и что такое «назад»!

Солнце начало садиться за ставшие фиолетовыми горы, когда мы повернули к дому. Вышли на старую лесовозную тропу, круто спускавшуюся к нашей пади.

Все порядочно уморились за день. Собаки бежали впереди, не сворачивая с тропы; мы бесшумно, легко шагали под уклон, тихо переговариваясь. Казалось, охота закончена без выстрела, поэтому, когда свора скрылась за поворотом, не обратили на это внимания. Как вдруг басовитый отрывистый лай слева на горе возвестил — собаки кого-то обнаружили.

Мы остановились. Помню, прислушавшись, я сказал небрежно: «Куницу на дерево загнали, наверное…» Повторяю, я плохо знал все тонкости «собачьей охоты». Юрий некоторое время молчал, внимательно вслушиваясь в понятные ему интонации лая.

— Нет, держат крупного зверя, бежим!

Уже на бегу договорились, что я лезу прямо на голоса собак, а он забегает ниже, в обход, на случай, если зверь вырвется из окружения и начнет уходить дальше. Это старый, испытанный прием, подстраховка.

Прямо от тропы начинался крутой подъем, поросший высоким золотистым ковылем; дальше шел старый дубовый лес. Лай нарастал, становился все более призывным и тревожным, я карабкался вверх изо всех сил. Тяжело дыша почти достиг вершины холма, когда услышал топот приближающихся прыжков. В то же мгновение передо мной вырос взъерошенный серый Ральф: шерсть дыбом, зрачки расширенные, зеленые, светлая грудка и морда с белыми подпалинами в крови! Почти столкнувшись со мной, он встал как вкопанный, тонко взвизгнул и, развернувшись, помчался назад. Стало ясно: дело серьезное, он бежал, чтобы предупредить об опасности, и, доложив, тотчас вернулся на выручку к своим.

В несколько прыжков я преодолел вершину бугра, и передо мной открылась незабываемая панорама. Пологая травянистая поляна упиралась в кромку старой дубравы, косые лучи заходящего солнца красноватым светом озаряли эту опушку. А на нижних ветках одного из самых мощных корявых дубов, переливаясь оранжево-черными пятнами, извивался огромный барс. В багряных лучах заката он был ослепителен!

Медленно, как удав, разворачиваясь на дереве, он неотрывно, гипнотизирующе смотрел вниз, готовясь к прыжку. А под дубом, уже в тени, одна за другой из бурьяна вдруг появлялись черные, серые, рыжие головы собак; подскочив и гавкнув, голова скрывалась, а рядом выныривала другая… Азарт и «чувство локтя» вселяли в собак храбрость. Они с минуты на минуту ждали нашей поддержки.

Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить обстановку. Внезапно атакованный леопард инстинктивно вскочил на дерево, но теперь, оглядевшись, готовил ответный удар. Он выбирал, с кого начать, уже нацеливался.

Медлить было нельзя, приближаться — тоже. Заметив меня, он ринется сразу, растерзает одну-другую собаку и в надвигающихся сумерках уйдет сквозь заросли безнаказанным. Юрка где-то внизу, от него сейчас помощи ждать не приходится…

Нас разделяло около сотни шагов. Сделав глубокий вздох, я поднял свою английскую винтовку 303-го калибра. Мушка поползла и уперлась в пестрый бок позади лопатки. Сухо треснул в вечернем воздухе выстрел.

Зверь упал не сразу: оступился и повис на толстой ветке головой вниз. Казалось, висит на одном когте задней лапы. Собаки неистовствовали: теперь они выпрыгивали из кустов чуть не на полкорпуса! Гремели хором.

Дальше все случилось очень быстро. Второго выстрела я сделать не успел — барс рухнул прямо в кучу собак. Я передернул патрон и кинулся на выручку, временно потеряв всю группу из виду. Но, пробежав разделявшее нас расстояние, замер: вдоль маленькой ложбинки в лесу с визгом, хрипением и рычанием на меня катился живой клубок черных, рыжих и пестрых сцепившихся и переплетенных тел! Окровавленные листья, клочья шерсти, оскаленные, впившиеся во что-то живое пасти… Барс буквально вез на себе собак, причем три старых пса вцепились ему в загривок и кувыркались вместе с ним. Молодые ехали позади. Он драл их когтями и изворачивался, пытаясь захватить клыками. Бой шел на смерть! Я видел, что каждое лишнее мгновение может стоить кому-то жизни, но стрелять в это сплетение тел было безрассудно: одной пулей можно было поразить сразу нескольких.

Однако существовала магическая команда: «Собаки!» Мой окрик был для них приказом, который они выполнили мгновенно: отскочили в стороны, дав возможность свободно стрелять в зверя. Но освобожденный хищник, как отпущенная пружина, развернулся в мою сторону шагах в пяти. Желтые клыки ощерены, глаза — как два огромных изумруда! Только сейчас собаки уже не прикрывали, мы оказались один на один. Я не ждал такого оборота, полагая, что зверь агонизирует, ведь пуля пробила его возле сердца, лишь чуточку выше. И было мгновение, когда я подумал: «Не поторопился ли разогнать собак, успею ли?»

Но барс был потрясен потасовкой и ранением, потерял быстроту реакции — я успел. Чтобы не оставлять дырки в черепе, выстрелил в основание шеи, и он ткнулся головой в сухие листья у моих ног.

Псы снова вцепились в длинное, мощное пятнистое тело, и только в этот момент я обратил внимание, что их всего пять. И почти сразу же увидел шестого…

Ахилл подползал к убитому барсу сбоку. Он полз на одних передних лапах, но тоже пытался укусить зверя; безжизненные задние волочились за ним, оставляя на примятых листьях бурую полосу: позвоночник был перебит, бок разорван. Темная кровь струилась как из маленького родничка, но храбрый молодой пес, еще щенок, все полз вперед, не желая отставать.

Я услышал шаги, тяжелое дыхание, из-за деревьев появился Юрий:

— Что? Убил? А как собаки? — Он очень опасался за своих подростков. И только глянув: «Ахилл!» — поднес руки к вискам и добавил глухо: — Добивай, он не жилец. Я не могу… — И зашагал куда-то в сторону.

И вдруг умирающий поднял на его голос уже помутневшие глаза и шевельнул слабеющим хвостом; в наступившей тишине отчетливо зашелестели опавшие листья… Ахилл как-то подтянул волочившиеся ноги и присел на них: он очень старался держать голову прямо, но она клонилась, как у засыпающего, то влево, то вправо… Пес вздрагивал и снова с усилием поднимал ее: он хотел видеть любимого хозяина!

Это очень тяжело — стрелять в собаку. Да еще когда знаешь ее с первых дней жизни, когда она была пушистым игривым комочком, пахнувшим каким-то «угарчиком» и молоком… Но положение было совершенно безнадежным, здравый смысл подсказывал, что милосерднее прекратить страдания.

Я зашел сзади, чтобы Ахилл меня не видел, и с болью, сжав зубы, выстрелил ему в затылок. Он распростерся рядом с барсом… В то же мгновение я понял, что совершил непростительную ошибку: до этого довольно равнодушно и спокойно зализывавшие раны собаки вдруг вскочили! Они глядели дико и растерянно. Потом, опустив хвосты, разбрелись, залегли по кустам, выглядывая оттуда недоумевающе и подавленно. Я понял их состояние. Еще бы: в их понятии охотник и винтовка были самыми надежными друзьями, защитниками и вдруг из ружья убили одного из них!

Очевидно, надо было сделать как-то иначе: отозвать их подальше в сторону, что ли, но мы сгоряча это не сообразили. И хотя эта жуткая подавленность длилась недолго, она оставила очень тягостное ощущение.

Мы положили их рядом — Ахилла и барса. И каким маленьким и жалким показался довольно крупный пес рядом со старым мощным леопардом.

Их укрыли молодыми дубками с неопавшими листьями, сверху тяжелыми валежинами — от пернатых и четвероногих хищников. Постояли в молчании и спустились на тропу.

Обычно приподнятое после добычи редкого зверя настроение было омрачено. Без радости возвращались мы на стан.

Наутро тот же возчик привез обоих на своем бычке. Барса ободрали, шкуру очистили, растянули и высушили. Череп тщательно обработали, позднее он украсил длинную полку нашей домашней коллекции. Очень жирное розовое мясо хищника постепенно скормили собакам — для храбрости, как уверял суеверный Чигони. Мясо отведали и очень хвалили и хозяева и сам повар.

Погибших собак у нас не оставляли на съедение всякой нечисти. При малейшей возможности выносили из леса и хоронили. На новое кладбище, устроенное в долине Чопанджи, Ахилл ушел первым.

Юрий долго задумчиво бродил у подножия сопки позади нашей фанзушки, затем позвал нас с братом: он выбрал на затишном солнцепеке средь старых дубов красивый холм. Там мы и закопали первую жертву этой осени, водрузив на бугорке конической формы замшелый камень-памятник.

В тот день мы не думали, что скоро вокруг этого камня, увы, встанут другие…

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  

 

"Селигер 2018"

 
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #2
СообщениеДобавлено: 28 май 2014, 20:27 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 11 апр 2013, 09:44
Сообщения: 2639
Откуда: Тверская обл. Осташков Селигер
Имя: Надежда
Город: Осташков Селигер
Собаки: РОС. ЗСЛ пока две:), почти 3
Транспорт: УАЗ ХАНТЕР., МЛ Днепр на веслах, пятнашечка
Оружие: ИЖ 27. Browning gold
ООиР: РООиР
РевуT_T

_________________
А характер-то у меня - замечательный!
Это просто у них всех нервы какие-то слабые.

. Я девушка милая, добрая, всем всё прощаю...До тех пор пока не придумаю как отомстить!


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #3
СообщениеДобавлено: 28 май 2014, 20:47 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Валерий Юрьевич Янковский родился 28 мая 1911 г. во Владивостоке. В 1922 г . вместе с семьей эмигрировал в Северную Корею. Окончил гим­назию, затем лесной техникум в Пхеньяне. С 1928 по 1944 гг. про­фессионально занимался охотой и пантовым оленеводством. В ав­густе 1945 г ., вскоре после начала войны между СССР и Япони­ей, вступил добровольцем в Советскую Армию, служил перевод­чиком с японского и корейского языков. В 1946 г . был арестован и осужден «за оказание помощи международной буржуазии». Пос­ле освобождения в 1952 г . работал горным мастером на прииске «Южный» (Чукотка), затем в Магаданском лесничестве. Реабили­тирован в 1957 г. С 1968 г . жил во Владимире. Валерий Юрьевич Янковский автор многих книг, в том числе «В поисках женьшеня», «Нэнуни-четырехглазый», «Полуостров», «Долгое возвращение», «Тигр, олень, женьшень», «От Гроба Господня до гроба ГУЛАГа», «Охота», «Корея. Янковским», «Новина», «13 разбойников».
Являясь в течение ряда лет сопредседателем, а затем почетным председателем Владимирского регионального отделения Россий­ского общества «Мемориал», вел работу по увековечению памяти жертв политических репрессий.

Член Русского географического общества.

Награжден орденом Великой Отечественной войны II степени, медалью «За победу над Японией».

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #4
СообщениеДобавлено: 28 май 2014, 20:52 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
наденька писал(а):
РевуT_T

???

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #5
СообщениеДобавлено: 28 май 2014, 21:04 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 11 апр 2013, 09:44
Сообщения: 2639
Откуда: Тверская обл. Осташков Селигер
Имя: Надежда
Город: Осташков Селигер
Собаки: РОС. ЗСЛ пока две:), почти 3
Транспорт: УАЗ ХАНТЕР., МЛ Днепр на веслах, пятнашечка
Оружие: ИЖ 27. Browning gold
ООиР: РООиР
Собачку жалко

_________________
А характер-то у меня - замечательный!
Это просто у них всех нервы какие-то слабые.

. Я девушка милая, добрая, всем всё прощаю...До тех пор пока не придумаю как отомстить!


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #6
СообщениеДобавлено: 28 май 2014, 21:18 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
наденька писал(а):
Собачку жалко

Увы так бывает.

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #7
СообщениеДобавлено: 28 май 2014, 21:42 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Шатун

Не заладился сезон этого года для Кузьмича с самого начала. Перед выходом в тайгу под колесами автомобиля погибла любимая лайка Умка. Хотел уж было плюнуть на все и не выходить на промысел, а тут вспомнил, что одному товарищу пару лет назад подарил кобелька из помета Умки. Колебался долго, а потом все же позвонил и рассказал о своей беде.
- Какие разговоры, Кузьмич, бери, пожалуйста, если он пойдет с тобой,- согласился тот. – Правда, я его не обучал ничему такому… Кстати, зовут его Кучум, помнишь, как Федосеева.
- Видишь ли, мне живая душа нужна рядом, а там видно будет,- обрадовался Кузьмич.
В общем, правдами и неправдами увел-таки кобеля в тайгу, а приручить не смог. Пес оказался слишком своенравным. К себе не подпускал, от еды первое время вообще отказывался. Ежедневно с рассветом уходил в тайгу, а потемну являлся, ложился под облюбованным ельником, сворачивался калачом, и только глаза поблескивали в лучах фонарика. Ни ласковые слова, ни уговоры не помогали заманить его в избушку. Смотрит, бывало, своими умными глазами на Кузьмича, и такая тоска в них читается, – прямо душу разрывает. Только не скажет: «Зачем ты меня привел сюда?»
Бился, бился Кузьмич, а затем бросил это пустое занятие. «Хорошо хоть, не уходит совсем, какая-никакая, а все же собака рядом», – отступился наконец он, но чашку с едой уносил в ельник регулярно. Так и жили.
Спустя недели полторы, когда уже добыл двух приличных соболей и, казалось, дело пошло на лад, неожиданно обнаружил следы росомахи. С присущей ей аккуратностью обследовала она саймы и кулемы, поедая приманку и пойманных зверьков. Злодеяния ее повторялись с завидным постоянством – через каждые три дня.
«Надо избавляться от этой напасти, иначе считай сезон оконченным досрочно»,- размышлял Кузьмич. В очередной обход путика разглядывая в бинокль ближайшие гольцы, случайно обнаружил кровожадную гостью. Решение пришло сразу. Сошел с путика, затаился, прижавшись к дереву у ближайшей саймы, вставил в ствол патрон с картечью и передвинул предохранитель. «Не застрелю, так, может, отобью охотку шариться по ловушкам».
Тем временем росомаха подошла к ловушке, сунула морду вовнутрь и пошла дальше по путику, пережевывая сворованную приманку. Хлестко прозвучал выстрел, закувыркалась воровка в снежной пыли. Удовлетворенный удачным выстрелом и еще не веря глазам, на всякий случай переломил одностволку Кузьмич. Эжектор, как и положено ему, исправно выкинул стреляную гильзу далеко в снег. «Ну дьявол, – недовольно проворчал он. – Где ж это я найду ее в таком снегу? Так и без патронов останусь совсем».
Всякий раз перед стрельбой забывал Кузьмич отключать эжектор, а с каждой утраченной гильзой не забывал отпускать крепкие слова в адрес конструкторов. Привычно снял шкуру с росомахи, покурил с наслаждением и, окончательно успокоившись, с чувством исполненного долга потопал в сторону избушки. Теперь-то, казалось, ничто не сможет помешать удачному промыслу.
Случилось непредвиденное. Ночью резко потеплело, и к утру пошел дождь. Помрачнела, очистившись от снега, тайга, ощетинились острыми уступами скалы. Речки и маленькие ручьи, еще вчера мирно дремавшие под снегом, мгновенно вздулись, поломав лед, необузданные потоки грязной воды вперемежку с глыбами льда крушили все на своем пути. Ничего подобного, да еще в разгар зимы, не помнил Кузьмич со дня своего рождения, а докручивал он без малого шестой десяток. К концу второй недели дождь наконец перешел в снег и вот уже несколько дней кряду валит не переставая. Зима как бы торопилась исправить допущенную ошибку, спешно укутывала белизной все вокруг. В такую погоду хороший хозяин собаку не выпустит из дома, а охотнику-промысловику просто необходимо идти в тайгу. Считай, полмесяца не проверялись снасти. Вот такие невеселые мысли и подняли Кузьмича среди ночи. Подкинул дровишек в печку, вышел на воздух. Небо немного очистилось от туч, посветлело. Кое-где в разрывах замелькали светлячками далекие звезды.
«Слава Богу, погода, кажись, устанавливается», – вздохнул полной грудью охотник, отыскал лопату, пробил тропинку к ручью, очистил окно от снега и довольный вернулся в избушку. «Теперь нужно идти», – решил окончательно и бесповоротно. Проверил крепления на лыжах, налил чай в термосок, прихватил банку тушенки с краюхой хлеба и решительно толкнул плечом дверь. С первых же шагов почувствовал, что идти будет нелегко. Влажный снег оседал и комками тянулся за ногами, налипая на лыжах, каждый шаг давался с трудом.
«Правильно поступил, что не стал ждать утра, может, хоть полпутика протопчу к вечеру», – подумал вскользь и привычно двинулся дальше. Скоро показалась знакомая береза. Поваленная когда-то ветром, она коромыслом изогнулась, касаясь вершиной земли, со временем ветви ее потянулись вверх, образовав как бы естественный шатер. Отсюда начинался охотничий участок Кузьмича, здесь была срублена в свое время первая сайма, а ниже, вдоль по ручью, стояли настороженные кулемки, плашки и капканы. Кузьмич соорудил когда-то под ее ветвями что-то наподобие лавочки и всегда, прежде чем принять какое-либо решение, закуривал присаживаясь. Теперь же береза была полностью укрыта толстым слоем снега, и он потянул лыжню поверх ее к ближайшему ельнику, там и решил перекурить. Незаметно подкрадывалось утро, все отчетливей проявлялись очертания заснеженных холмов, снег обильно припорошил ветви елок, принарядил, прижав их к земле, отчего елочки и в самом деле напоминали сказочных персонажей. Залюбовался Кузьмич, расслабился, и все невзгоды, идущие последние недели по пятам, стали вдруг такими ничтожными и незначительными по сравнению с окружающим миром, что он, чего раньше не позволял себе, замурлыкал под нос какой-то давно забытый мотивчик.
За поворотом горы открывался ельник, а там и до первых кулемок рукой подать. Отогнал Кузьмич навязчивую мелодию, бросил взгляд по сторонам, как бы сверяя расстояние, и на одном дыхании добрался к закрайку. Взлохмаченные елки с осыпавшейся кухтой, словно нагие девицы, стояли среди заснеженных соседок.
«Похоже, кто-то основательно орудовал в ельнике»,- отметил опытный глаз. Тщательно осмотрев подходы, обнаружил входной и выходной следы. От догадки неприятно засосало под ложечкой.
«Видно, затянувшаяся непогода подняла-таки косолапого из берлоги». Такое случается иногда. Таежные охотники знают об этом, хотя и не всегда могут объяснить причину.
«Что будет, если он не ляжет досыпать, а начнет бродить по тайге? Эти навязчивые вопросы назойливо сверлили голову Кузьмича, и ответ на них он знал. Это разрушенные саймы, это постоянный страх ожидаемой встречи с шатуном со всеми непредсказуемыми последствиями, и еще Бог знает, каких бед может натворить изголодавшийся зверь. Не успокоили и пара глотков чая из термоса. С тревогой в душе двинулся дальше топтать путик, ведь план добычи пушнины ему никто не отменит, чтобы там ни случилось.
Зимний день короток. Бывало, по утоптанной лыжне возвращался в избушку глубокой ночью, а при таком снеге хотя бы к темноте поспеть. Тревога ржавым гвоздем вошла в сердце и не давала покоя, а потому спешил Кузьмич и гнал прочь мысли о шатуне.
Обратный путь казался бесконечно долгим, хотя давался значительно легче. Какая-никакая, а лыжня все же была, да и снег немного уплотнился за это время, так что к избушке он подходил еще в сумерках. На углу привычно снял лыжи с бутыл, очистил камус от снега и только тогда заметил, что прихожка разворочена, дрова валяются как попало в снегу, дверь в избушку приоткрыта. Вспомнил про ружье, сдернул с плеча, передвинул предохранитель и тут же опустил его. Ижевка 28 калибра, заряженная дробью, была бесполезна сейчас. Носил ее Кузьмич по тайге, чтобы рябчика или тетерева попутно подстрелить, другой раз белку снять с дерева, а иногда и соболя приходилось стрелять, если затаивался на вершине пихты, да что греха таить, легкое и удобное ружьецо для промысловика. Раздражал, правда, эжектор, но тут он сам виноват, забывая, как всегда, отключать его перед выстрелом. Машинально выхватил нож, воткнул прикладом в снег ненужное ружье и рывком распахнул дверь. Пахнуло в лицо еще не совсем выветрившимся теплом и дымом. Лучом фонарика обшарил углы и облегченно вздохнул.
«Кажись, все в порядке, дым, видно, отпугнул косолапого» – первое, что пришло в голову. Пошевелил золу в печке, подкинул дров, отыскал несколько стреляных гильз, выставил на столике и лихорадочно принялся разряжать дробовые патроны. Дробь ссыпал в банку из-под тушенки и поставил на плиту. Еще не знал Кузьмич, что предпримет в следующую минуту, но то, что необходимо изготовить несколько пуль, знал точно. Сухие березовые дрова схватились быстро, через несколько минут покраснела чугунная плита, в банке зашипел остаточный жир, дробь осела, расплавившись. Ловко подхватив банку плоскогубцами, вылил свинец в подготовленные гильзы и немного успокоился.
«Что же делать? – соображал Кузьмич. – Коль медведь напал на избушку, значит он уже бродит больше недели и теперь не ляжет совсем, нежелательная встреча может произойти в любой момент, и тогда… Даже представить страшно, что будет тогда. Без собаки да с таким ружьем мне с ним не сладить. Надо топать к лесорубам, пусть сообщат в охотинспекцию, иначе, если промедлить, задерет кого-либо из охотников шатун». Кое-как почистил ножом остывшие свинцовые болванки, подгоняя под пули, зарядил четыре патрона, на глаз усилив порохом, перекусил на скорую руку. Потом, как будто что-то вспомнил, схватил фонарик и выскочил из избушки. Под пихтами, где всегда спал Кучум, блеснул знакомый отблеск в глазах.
«Так вот почему шатун не разворотил избушку? Дым бы его, конечно, не остановил». Кузьмич не хотел верить в чудо, но чем пристальнее вглядывался в следы, тем больше убеждался в этом.
- Кучум! – тревожно позвал он в темноту.
«Наверное, ранена собака, а я слюни распустил», – ругнулся про себя и решительно направился в ельник. Пес тут же поднялся и, как всегда, отошел на почтительное расстояние. «Да почему же ты, глупый, ведешь себя так, нам ведь обоим плохо сейчас. Куда же ты пошел?» – просительно заговорил охотник. Однако Кучум не шевельнулся и стоял как изваяние. Расстроенный Кузьмич отыскал под снегом посудину, вернулся в избушку, перемешал тушенку с лепешкой и отнес на прежнее место.
«Теперь как-то до утра перебьюсь, а чуть свет двину»,- с такими мыслями влез на нары, положив рядом заряженное пулей ружье. Уже засыпая, подумал вскользь: «А кобель, надо же, отогнал медведя».
Проснулся от холода. Машинально подскочил, закинул за спину рюкзак с ружьем и нырнул в ночь, забыв по привычке окликнуть собаку.
Лыжню потянул к речке, там меньше кустов, да и обзор получше. Уже перед спуском в долину оглянулся назад и глазам не поверил: следом, метрах в пятидесяти, шел Кучум. Повеселело на душе, и, не стесняясь нахлынувших чувств, крикнул Кузьмич: «Ты очень замечательная собака, Кучум, слышишь? Теперь нам с тобой сам черт не страшен». Пес остановился, присел на снег, внимательно наблюдая за охотником.
Часто останавливался Кузьмич на отдых, тяжело давалась лыжня в рыхлом снегу. По расчетам уже половину пути протопал, горы постепенно отступали, редела тайга, впереди открывался выход в долину, к речке, а там уж и рукой подать до лесорубов. Незаметно светлело. Кузьмич остановился на очередной перекур перед решительным броском в долину. Вдруг громко и часто застрекотала сорока в дальнем осиннике. Кузьмич вздрогнул и взглянул на Кучума. Тот, как всегда, присел на снег и спокойно уставился на Кузьмича. Спокойствие его передалось и охотнику, он поправил ружье, прикурил, прислушиваясь. Сорока беспрерывно стрекотала, перелетая с дерева на дерево, явный признак присутствия зверя. «Но ведь она с таким же успехом будет стрекотать по колонку или лисице», – с затаенной надеждой убеждал себя Кузьмич. Однако опыт подсказывал: рядом была опасность. Выплюнув в снег недокуренную сигарету, он сильно оттолкнулся койком, и лыжи, нехотя набирая скорость, понесли его к реке. Вот и знакомый поворот, теперь ходьбы осталось часа полтора-два. У самой речки вышел на заячью тропу, идти стало легче, и уже не оглядываясь, он добавил скорости. Яростный лай Кучума настиг в долине. Кузьмич мгновенно оглянулся и обомлел. На махах приближался здоровенный медведь. Ослепленный яростью, разъяренный зверь не обращал внимания на собаку, он видел человека и катил прямо на него. Страх смешался со злобой, руки машинально сдернули с плеча ружье. Глубокий снег сдерживал бег зверя, да и Кучум в какой-то момент ухитрился удержать его на секунду-другую. Выстрел прозвучал, как щелчок кнута. Кузьмич услышал, как, глухо шлепнув, пуля вошла в грудь медведю. Зверь на мгновение остановился, ударом лапы смахнул с себя ненавистную собаку и с леденящим душу ревом кинулся к охотнику. По инерции переломил ружье Кузьмич, привычно взвизгнула выброшенная эжектором гильза, загнал очередной пулевой патрон и, падая на спину, выстрелил в открытую пасть зверя. Предсмертный рев потряс распадок. Медведь как подкошенный, зарываясь в снег, рухнул у самых лыж охотника. «Вот тебе и эжектор»,- пронеслось в голове.
Неистово затрещала сорока. Кузьмич вздрогнул, возвращаясь к действительности, трясущимися руками достал сигарету и только тут услышал слабое повизгивание собаки.
«Однако кончил пса зверюка. А я-то чего разлегся?» – укорил себя. Кучум лежал под кустом черемухи и слабо повизгивал. На задней ноге зияла глубокая рваная рана. Кузьмич ощупал ногу, убедился, что кость цела. Кучум пастью захватил руку охотника, слегка придавил зубами. «Ничего, Кучумка, полечимся малость, и заживет, как на собаке, – некстати пошутил Кузьмич и, ласково поглаживая голову пса, приговаривал: – Я тебя, мой дорогой, ни за что не оставлю здесь, даже если сам пропаду. Мы еще повоюем, Кучум»

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #8
СообщениеДобавлено: 29 май 2014, 08:37 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Последняя весна
И пролились не ко времени ранние весенние дожди. Терпко запахло в борах смолевым духом — живицей, лиственной прелью и пьянящей свежестью талого снега. А среди залитых водой клюквенных моховин защелкали, заголосили в надрыве глухари, охваченные страстью продолжения рода своего древнего.


Глухарь щелкнул неуверенно раз, другой и тут же поперхнулся. Подавшись к стволу сосны, он по-куриному наклонил голову набок и стал всматриваться в чернеющий у дерева бугорок.
Седьмой десяток разменял в эту весну Николай Васильевич Рогожин. Но не усидел он по-стариковски дома, хотя и соблазняла его супруга Настасья блинами, а как всегда по весне, пришел сюда на последний, может быть, в этих местах глухариный ток. Ружьишком Николай Васильевич не баловался давно. Да и как стрелять-то последних петухов? Повыбивали птицу, а где и разорили токовища селениями да дорогами лесовозными.


Николай Васильевич вздохнул и тяжело опустился на сучкастую коряжину, лежавшую поперек тропы. Коряжина просела и, чавкнув во мхе, выбрызнула ледяную жижу, пахнущую багульником и клюквой. В боровых прогалах мутнел рассвет.


— Нелегка дорожка, припоздал, заря-то уже занялась. Да и куда мне, старому, по болотам-то шастать? — неповоротливо думалось Рогожину. — Права Настя, вышло уже время мое.
Вспомнилось, как еще пацаном «увел» он висящую на стене отцовскую курковку и первым же дурным выстрелом свалил на току веерохвостого глухаря. Отец тогда вытропил его, Кольку, по следам и, потыкав сгоряча носом в мох, отдал ружье на владение. Глухарь помог…


Много охотиться не пришлось, время было тяжелое и смутное. А дальше судьба затянула Рогожина в мясорубку Великой Отечественной, показала боль и кровь, смерть и измену, отвагу и страх, научила ценить дружбу и правду, а проверив на крепость, зацепила для острастки горячим осколком и с Победой отпустила домой. В пути и нашел Николай свою Настасью.
Видать, судьбой было определено остановиться эшелону у полустанка без названия. На переливы гармони да на хохот вперемешку с забористым солдатским матюганом потянулись из деревеньки, что виднелась за посадкой, бабы, а за ними и девчата. Бабы — кто своих встретить, кто на солдат поглядеть, повыспрашивать, весточки ожидаючи, а по вдовству и перемигнуться с кем — соскучились по крепкой ласке, по мужским рукам. У баб бутылки поблескивали с мутным «пузодером», а девчата несли в лукошках разную снедь.
— Эй, солдатик, купи грибочков на закуску! У тебя, небось, трофеев богато? Или все немкам раздарил? — прихохатывала голоногая девчонка, дразня Николая солеными рыжиками, которых он не едал с довоенных лет. Дерзко синела она глазами, из которых сыпались чертенята, смешно выпячивала еще совсем девичью грудь и тянулась к вагону-телятнику.
С рыжиков все и началось. А поутру вместо свадебного марша ревуном заголосил паровоз, увозя их, сплетенных судьбой, в родные Николаю места. У Насти в деревне только две родные могилы и остались…


Еще застал Николай дома постаревшую за войну мать, а отца не пришлось — снесли его на деревенский погост перед самым приездом сына. А вскоре и мать рядом с отцом легла: не выдержала потери да радости…


Тяжело было на пустоши: родная деревенька захирела без дорог и промысла. Хватили нужды Николай с Настей, а потом перебрались в город. Но и там, на городской окраине, где устроились они, разносолов для них не припасли. Всем жилось тяжело. Тогда-то и вспомнил Николай про отцовское ружьишко, а попутно и в рыбную ловлю втянулся. Баловство вроде, а кормит…
Приметилось ему еще в те годы лесное озерцо, красивое, как в сказке, но вместо Бабы-яги жил на том озере старый филин-отшельник, хохотавший ночами веселее разной сказочной нечисти. Дуэтом с неясытью у них хорошо получалось. Озерцо было неглубокое, но рыбное. Водились в нем пудовые щуки, окуни, лини, да попадалась озерная сорога, темноспинная, с отливающей золотом чешуей.


Озеро окружал старый сосновый бор, и жила в том бору древняя птица глухарь. Жила вольготно, не потревоженная лесными пожарами и набегами лихих людей. Ходили к тому озеру люди не жадные — взять только на прокорм, не больше. Да и не унести много на плечах, а дорог к озеру не было.


Со временем вгрызлись в сосняк хищные пилы, загадились боры порубочными проплешинами, от которых разило соляркой, и пролегли дороги уже вблизи озера. Потянулся в эти места самый разный народ: кто с добром и страстью охотничье-рыбацкой, а кто — с острогой и взврывчаткой. Все чаще встречал Рогожин на своем пути пьяные компании людей, палящих по пустым бутылкам и по всему живому, что попадалось на глаза. Все чаще находил стреляную и колотую на нересте щуку, ушедшую в агонии от человека, но доставшуюся воронам и мухам.
И разор сказался на озере. Откатились глухариные токовища дальше в боровую крепь, и все скуднее были с каждым годом трофеи и уловы честных охотников и рыболовов. Казалось, никогда не выбить дичь и не вычерпать рыбу, каждый год воспроизводящую потомство, но как раз и не давали ей этого делать глупые, недальновидные, корыстные люди, перекрывающие наглухо сетями речушки-нерестилища и отстреливающие глухарок, не успевших вывести птенцов.


— Да поставь ты сетёшку в сторонке, чтоб пустым не уйти с капризного озера, но дай пройти рыбе отметать икру, дай птице позабавиться с детишками! А тут еще электроудочку придумали... Ведь эти ловцы и детям своим ничего не оставят. Божатся в оправдание, что если, мол, не я, то другой подсуетится, из-под носа вырвет. Тьфу ты! — передернулся Николай Васильевич от припомнившихся ему пакостных речей. — Вот она, натура-то наша человеческая — что ведро помоев, накрахмаленной салфеткой прикрытое! Пойми ты, чудак-человек! Да, худо сейчас, особенно на окраинах российских. Но сохрани себя, пронеси сквозь лихолетье, не испачкайся торопливой алчностью и завистью!


Так, в тяжелых раздумьях и спорах с кем-то невидимым не заметил Николай Васильевич, как дошел до места. Озеро открылось светло и выстуженно. Посередине гуляли волны, холодные даже на вид. Небо тоже было холодное, контрастное, в алых зоревых подтеках, на фоне которых верхушки сосен казались вырезанными из жести. Летом теплые потоки струятся над горизонтом и, размывая утренние краски, создают ощущение благодатного покоя. Сейчас же озеро, подобно красивой мачехе, глядело строго, без теплинки.


Тревожная эта красота и свежий ветер с озера бодрили, заставляя Рогожина дышать и двигаться, как в прошлые годы. Хрустко ступая по тропе, шел он к истоку речушки — нерестилищу. Хотелось ему, может, в последний раз подсмотреть трущуюся в истоме икряную щуку, а если удастся, так надергать красноперых горбачей на мормышку с червяком. Окуни здесь стоят прямо под берегом, под переплетением корней. И удилище-прутик можно тут же срезать. Переночевать у костра, как раньше, а перед зарей надо уже на току быть. Если получится, подобраться к матерому под его песню, прыгая по моховым кочкам под глухариное «скирканье». А там приложиться к плечу воображаемым прикладом да «пукнуть» ртом, словно из ствола, да гикнуть вслед, чтоб осторожней был краснобровый в следующий раз…


Выйдя к месту, Рогожин обомлел: речушка была наглухо перегорожена плетнем-заколом, а в проходе между жердями по-хапужьи раскинулись руки-сетки большого крылена. В самой «морде» виднелись два окунька. Щука еще не шла, но снасть хищно ждала своего часа.


— Ох враги, ты смотри, что сделали! Для мелкого озера смерть это неминучая! Нерестилищ тут раз-два и обчелся, загибнет озеро!..
Николай Васильевич, задыхаясь от торопливости и боли душевной, кинулся к заколу. Подняв раструбы болотных сапог, он зашел в ледяную воду и взялся за первый шест. Крылен пока не трогал — оставил на самую злость, чтобы в лоскутья изрезать сетку охотничьим ножом.




Выстрел саданул откуда-то из прибрежного березняка и сразу отдался резкой болью в левом боку Николая Васильевича. Охнув, он завалился в воду, еще не веря: «За двух окунишек?» Полыхнуло в голове кровавое марево и, застлав глаза, перешло в тяжелую дурноту. Чувство войны вернулось отчетливо, и, как тогда, в Рогожине проснулся инстинкт самосохранения. Он подволок онемевшую ногу и рывком закинул ее на низкий берег. Ухватившись за торчащие из берега корни, Николай Васильевич подтянулся и упал на траву. Боль притупилась. Лишь кружились перед глазами сосны и звенело в ушах. Сквозь этот звон хрипло выстервенились голоса:
— Кретин, ты что наделал?!
— Да не в него я! Пугануть хотел только! От воды, видать, срикошетило.
— Вот тебе и срикошетило — сухари запасай теперь!
Голоса приблизились. Николай Васильевич с трудом поднял голову: увидеть бы хоть — кто? Но те береглись, кружили где-то рядом, шурша прошлогодней листвой.
— Живой он, Витюха, вишь, зыркает. Может, в больницу отправим, а?
— В больницу? В тюрягу захотел? А семью потом кто кормить будет? Сматываемся! Да поскорей ты, охламон!


Торопливые шаги забухали по тропинке и растворились в шелесте леса. Спустя несколько минут неподалеку заскрежетал-залаял стартер машины.
Николай Васильевич попробовал встать, но земля, вздыбившись, опять швырнула его на мох. «Не дойти, — пришла ясная мысль, но охватила не ужасом, а горестью, да так, что горше некуда. — Плохо вот так-то, неприбранным уйти. Ждет ведь Настасья. Обидно!»


Николай Васильевич пополз. Оттаявший мох пружинил, и руки зарывались в него, как в губку, насыщенную студеной водой. И при виде пролитой крови насторожился лес, от ее душного, далеко разнесенного ветром запаха захрипел вышедший на тропу старый лось, скакнул в кусты заяц-беляк. На краю приозерной болотины желтозубо ощерился волк. Его пупырчатые ноздри вытянули запах человечьей беды, но он был сыт и осторожен, зевнул с тоненьким всхлипом и улегся вылизываться.


Перед глазами Рогожина качались сохлые лишайники на буграх, прошлогодние палы, вновь без конца и края тянулись моховые болота. Исступленный, муторный путь его прерывался все более частыми остановками, когда сил оставалось лишь на то, чтобы вжать в мох ладони и наполнить их бурой водой. Пить хотелось постоянно. И с подступающей дурнотой не отличал он уже явь от забытья, утро от вечера.


— Стоят. Опять они? Спокойней, Коля, спокойней. Вот стук, опять. Да никак глухарь запел? Нет, не может он сейчас петь. Не рви душу, прочь! Настя, Настасьюшка! — Рогожин пополз, выхаркивая тягучую слюну с кровью.


Звезды тускнели. И словно впитывая их, бледно набухала заря. Заседели инеем моховые болота, и в их знобком дыхании зарождался еще один весенний утренник-заморозок.
Старый глухарь нетерпеливо переступал на суку мохнатыми лапами. Он ждал соперника, но ток молчал. Птичий глаз уловил легкое движение у дерева, возле которого чернел бугорок. Но время шло, а бугорок больше не шевелился. Совсем неопасно, не нарушая лесной тишины, вдавился он в мох. И глухарь, перестав обращать на него внимание, развернул хвост-веер.
Чок-чок... Горловой клекот, учащаясь, вылился наконец в ликующий вскрик-скрежет. Звоном ответили инистые кроны сосен, и эхо, раскатившись по борам, угасло в хмуром поутру осиннике…

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #9
СообщениеДобавлено: 29 май 2014, 08:49 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Как я стал охотником
День 2 мая 1956 года запомнился мне навсегда: я стал охотником, поскольку впервые стрелял по дичи и добыл тетерева. Мне тогда было двенадцать лет. Отец любил меня – первого сына в семье – и охоту. А чтобы объединить эти два чувства, брал меня с собой в лес лет с пяти.


Я и белок помогал выслеживать, и за гончую работал, но чаще всего просто ходил по пятам, благо успеть за отцом было нетрудно: он сильно хромал, так как ногу в коленке перебило разрывной пулей в феврале 1942 года при наступлении под Москвой. Бывало, разбудит меня отец ночью на тетеревиный или глухариный ток, сядем в шалаше или придем к глухариному токовищу – и отец слушает, а я уже сплю. Он толкает меня: «Ты спи, да хоть не храпи!»

К двенадцати годам я уже трижды выстрелил из ружья. Это всегда было в присутствии отца, да и стрелял я по газете, но с ружьем обращаться умел, даже чистил его, когда отцу было некогда, и, естественно, вскидывал незаряженное ружье к плечу и целился из него в какой-нибудь неодушевленный предмет. Что раз в году и палка стреляет, отец внушил мне с раннего детства.

Помню, он рассказывал, как на войне один начинающий солдат случайно ранил в ногу сидящего напротив товарища, после чего первого арестовали, а второго отправили в госпиталь. Раненый сокрушался: «На передовой был – ничего не случилось, а здесь, при переформировании, от своего пулю получил!»

Накануне того дня мы определили место тока, днем поставили шалаш, предполагая сесть в него утром. А вечером отец пошел нарубить жердей и кольев для изгороди; часть из них он хотел принести домой, и я должен был ему помочь. По давней привычке он прихватил с собой ружье. Путь наш проходил мимо тока, и тут у меня возникла мысль посидеть в шалаше одному. Отец вначале не соглашался, но потом уступил и дал мне три патрона.

И вот я в шалаше с ружьем. Солнце еще не село. В шалаше на землю постелены лапки, тепло. Шалаш сделан на двоих, так что я в свои двенадцать лет свободно в нем лежал, вытянув ноги. Солнце медленно склонялось к лесу, где отец рубил жерди. Я лежал и мечтал, поглядывая на ружье.

В те годы тетеревов было много. Сначала где-то вдали запел один петух, другие то тут то там откликнулись. Вот и на моем поле, метрах в 150, как раз против солнца, сел тетерев. Он пел и пел, постепенно приближаясь к моему шалашу. Другой тетерев сел с другой стороны шалаша и тоже далеко, – чувствовал что-то неладное.

Удивительное явление – тетеревиный ток! Как важно расхаживает тетерев, как он красив, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону в лучах заходящего солнца, как таинственно шипит, как страстно бормочет! То вдруг одновременно с чуфыканьем взлетит вверх, хлопая крыльями, то побежит навстречу противнику, то повернется к нему небрежно задом... Третий петух сел со стороны леса, когда солнце уже заходило. Звуки неслись отовсюду – пел сам весенний воздух. Вот третий, последний петух перелетел поближе к моему шалашу.

Садясь в свое укрытие, я не очень-то рассчитывал на выстрел. Вначале положил незаряженное ружье на развилку ветвей и прицелился. Понаслаждавшись таким образом, решил зарядить ружье и вновь поцелился, но курки не взводил... Однако становилось темно, и надо было стрелять. Петух пел метрах в сорока. Я набрался смелости и взвел правый курок.

Лежал, целился, не касаясь гашетки. Рука была коротка – палец едва доставал до спускового крючка. Ружье твердо лежало на развилке, приклад был прижат к плечу, мушка стояла на черном пятне, в которое превратился с заходом солнца красавец-тетерев. Я тихонечко нажимал гашетку, тянул – отпускал, снова тянул и снова отпускал. И вдруг – выстрел! Я выбежал из шалаша и на бегу взвел левый курок – откуда только смелость взялась? – и тетерев хлопнул передо мной крыльями. Чудо! Этого красавца добыл я! Я – охотник!

Помчался с добычей к отцу. Он встретил меня на опушке, причем топор бросил в лесу – очень испугался за меня, подумал: как бы я не застрелился. Увидев меня с тетеревом, обрадовался не меньше меня: «Молодец, будешь охотником!»

Помню наше возвращение домой. Я вошел, в руке тетерев, мать повернулась к нам, а отец, закрывая дверь, объявил: «Мать, надо покупать второе ружье!». Через три года это ружье было мне куплено.

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #10
СообщениеДобавлено: 29 май 2014, 23:49 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 16 авг 2012, 21:05
Сообщения: 25634
Откуда: г. Люберцы
Имя: Сергей
Город: Люберцы
Собаки: РЕЛ, НОТ осталось чуть, чуть и классная бретоха...
Транспорт: №11
Оружие: Дрова и СтрадиВаря
ООиР: ЦП РОРС
Олег, спасибо, хорошие рассказы...
С ув.

_________________
"Никакое происхождение собаки не прибавляет дичи в угодьях и ума владельцу" - / Хохлов С.В./
Каждый упрощает все, до своего уровня понимания, и это в принципе правильно, только нельзя это навязывать другим ...


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #11
СообщениеДобавлено: 31 май 2014, 08:21 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Вот еще с просторов инета. Два дня из жизни деревенских браконьеров
Рассказ основан на реальных событиях. Имена героев изменены.


Анатолий сошёл с электрички, когда солнце уже спрыгнуло за близкую в этих местах кромку леса. Она здесь везде близкая – лесной край. А когда «отошли в мир иной» колхозы и совхозы, постепенно лишился этот край и тех лугов и полей, которые были раньше сенокосами и пастбищами да родили, хоть и не больно богато, но исправно овёс, лён, рожь и ещё кормовую кукурузу, и свёклу. Оставшись без заботливых людских рук, они зарастали теперь бурьяном, березняками вперемешку с сосняком да обезумевшим от безнаказанности борщевиком. Леса подступали к околицам деревень, поднимались уж и на бывших картофельных усадах, приближая линию горизонта вплотную и стремясь ещё до отведённого коротким вечером срока накрыть своей плотной тенью людские мирки.

Октябрь баловал сухими солнечными денёчками, но темнело по-осеннему быстро. До деревни, где у Анатолия был старенький рубленый домишко, используемый в качестве дачи и охотничьего домика, от станции ещё километров пятнадцать, преодолеть которые предстояло в полной темноте, но Толика это даже радовало, хотя и был он жителем городским. И, собственно, лишь для друзей - Толиком, а вообще по жизни уважаемым человеком за сорок пять с учёной степенью КТН, Анатолием Васильевичем. Но жила в его городской душе нежнейшая и глубокая любовь к лесу, с которым он сроднился совершенно и мог бродить по нему в одиночестве, хоть с ружьецом, хоть с грибной корзинкой, в любое время суток и при этом без риска заблудиться. Потому и дачу себе организовал в лесном районе области, подальше от пригородных людских ульев – садоводческих товариществ.
Ему повезло: у сельского магазина его подсадило проезжавшее мимо на легковушке семейство дачников, спешащее в другую, ещё более отдалённую от станции деревню. Через десяток километров Анатолий поблагодарил добрых самаритян и сошёл у моста через речку, от которого теперь можно было рассчитывать только на свои ноги. До его деревни теперь было два пути – либо по плохонькой, но исправной ещё лесной асфальтированной дороге, которую колхоз-миллионер (мир его праху !) почти двадцать лет назад успел отремонтировать в аккурат к концу перестройки, либо по очень глухой, потаённой грунтовке в глубине того же леса, зарастающей, временами превращающейся в тропинку и в паре мест пересекающей влажные низинные луговины. Эти два пути шли параллельно друг другу, но разделённые несколькими сотнями метров мрачной, труднопроходимой преимущественно еловой тайги, дарили совершенно разные впечатления.
Толик не был бы самим собою, если бы выбрал асфальт. Хищного зверья тут не было, людская преступность колебалась в пределах статистической погрешности и ограничивалась незаконными порубками леса, мелким браконьерством да пьяными драчками и ДТП типа падения с мотоциклом в болотину, так что лесные дороги и тропы были вполне безопасны днём, а ночью, для понимающих в том толк, уж тем более. Через километр от моста наш любитель приключений свернул на грунтовку, исчезающую в чаще, и бесшумным охотничьим шагом пошёл по ней. На резонный вопрос «зачем» он ответить бы не смог, а на вопрос «почему», не заботясь о том, будет ли понят, сказал бы коротко: «Потому что душевно!». Шагал он налегке, с одной полупустой сумкой на плече, так как на даче был запас продуктов, и ружьё со всей амуницией тоже осталось там с прошлых выходных.
Анатолий долго шёл посередине старой колеи, только памятью угадывая её рельеф, почти не спотыкаясь и даже не помышляя о том, чтобы достать фонарик. Смотрел он больше вперёд и вверх, чем под ноги, так как видимый на фоне сероватого неба просвет над дорогой между чёрными деревьями указывал направление и его границы. Оказавшись примерно посередине пути, он сошёл с колеи к кромке леса, нащупал ветхий пенёк и удобно уселся на него. Пенёк, не ожидавший на старости лет такой фамильярности, крякнул под человеческим весом, но устоял. Прикрыв глаза, упиваясь запахами осеннего леса и ощущением лёгкой ночной жути, путник достал из сумки бутылку пива и стал медленно пить, смакуя каждый глоток и глядя на редкие звёзды. Ночной осенний лес всегда был для него благодатью – и умиротворял, и при этом потягивал нервы объёмной, обволакивающей тишиной, в которой было слышно падение каждого листочка, каждой иголки.
Где-то далеко за левым плечом, в глубине чащи, раздался пока ещё далёкий, но такой тяжёлый хруст, что Анатолий при всей силе своего характера вздрогнул и насторожился, чувствуя, как холодные мурашки хлынули по груди и спине. Поскольку медведей здесь не ведали уже лет пятьдесят, то либо лось, либо кабан. И скорее последний, так как лось тоже был великой редкостью, а вот кабаны многие поля и лесные поляны в округе, словно плугами перепахали. Но не ходит кабан так шумно ! Что за чёрт ?
Хруст приближался неудержимо и быстро. В треске ломающегося под чьими-то ногами валежника и свистящем шорохе раздвигаемых еловых лап угадывался ещё какой-то странный, очень знакомый звук, который Анатолий всё никак не мог идентифицировать. Этот тонкий, постоянно возникающий то ли звон, то ли дребезг никак не вязался с поступью животного и от того нагонял страх.
Толик отступил под крону ели и присел на корточки за её стволом, пытаясь хоть что-то разглядеть в чернильной темени еловой чащи. Треск, дребезжание, а к ним ещё и невнятное бормотание заполнили собою всё пространство и в трёх метрах от ели, под которой укрылся кандидат технических наук, из чащи на дорогу, почти строго перпендикулярно ей выломился Колька Семечкин, Толикин деревенский сосед, покосившийся и убогий дом которого стоял окна в окна с Толиковой избушкой. Разглядеть лицо и детали одежды человека было, конечно, невозможно, но Анатолий сразу узнал его по голосу. Колька был пьян в дрова, тихо разговаривал с каким-то отсутствующим собеседником и за «рога» пёр сквозь чащу велосипед, спицы которого, цепляясь за ветки и хворост, и издавали тот самый звук, который озадачивал и пугал больше звериной поступи.
Обалдевший от такой невероятной встречи Анатолий вышел из-под ели, но не успел поздороваться, так как сосед, не меняя азимута и не замечая человека в двух шагах от себя, так же перпендикулярно вошёл в стену леса справа от дороги и исчез в ней вместе с велосипедом, как будто в другое измерение канул.
- Колян ! Слышь… А ты чего не дорогой-то ?! …
С таким же успехом он мог задать вопрос звёздам. Послушав немного удаляющуюся какафонию, издаваемую Колькой и его «верным конём», и чувствуя себя не совсем в своей тарелке, Анатолий поспешил покинуть романтичное местечко и уже через час сидел у себя в домике, с наслаждением слушая потрескивание поленьев в русской печке, поедая горячую яичницу с колбасой и помидоркой и запоздало догадываясь, что Семечкина ночью через лес погнали горящие «трубы», ибо ближайший шинок был в соседнем селе. А состояние, близкое к белочке, сбило Колюшу с дороги и повело чащей, для верховой езды на велосипеде неодолимой…




Из благостного состояния его на этот раз вырвал резкий, грубый стук снаружи в окно, прикрытое чистенькой занавесочкой. Фактор внезапности подбросил на стуле и, опускаясь обратно, Толик больно ткнул вилкой себе в нёбо. Душевная деликатность и брутальность были двумя контрастными и неразрывными составляющими его цельной натуры. К тому же вырос он в рабочем районе и аристократичностью манер не отличался.
- Да…вас всех и … ... через коромысло! – яростно и витиевато заорал он в оконную темноту, - Вы что, …, сговорились сегодня, что ли, …., мать вашу, … доконать меня, чтобы я обделался ?!
- Василич, ты чего ?! – раздался приглушённый двойным стеклом испуганно-изумлённый голос другого соседа, Мишки Яшина, - Ни хрена себе, интеллигенция умеет матом крыть, я аж присел ! Ты чего злой-то какой, я тебя таким не видывал ?! Выдь-ка, дело есть…
- Какое, Мишаня, дело в два часа ночи ?!
- Выдь…
С Мишкой у Толика отношения были вполне приятельские, так как оба были заядлыми охотниками, а жили и работали в областном центре, и бывали довольны, когда случалось приехать в деревню одновременно – Мишке, чтобы навестить живущих здесь стариков родителей, а Толику, стало быть, на дачу. Случайная встреча здесь давала возможность и посидеть вечерком за беседой с парой-другой стопочек водки, и на утином перелёте вечером постоять, и самотопом утку в пойме поискать – вдвоём оно радостнее, чем в одиночку. А то, что боровой охотой по перу Мишка не увлекался, было к лучшему - такая охота любит одиночество.
В общем «посылать» соседа было неудобно, и Анатолий, недовольно шумнув стулом, вышел в сени. Щёлкнул выключателем, зажигая свет на веранде и в палисаднике, скрипнул ступеньками крыльца… Они, как всегда, сильно, от души пожали друг другу руки, присели на лавку у дровяного сарая.
- Ты чего взъерошенный такой ? Ну, думаю, случилось чего, раз Василич так на меня налаял.
- Нет, просто душевное настроение мне два раза сбили, сначала Колька, потом ты.
Выслушав рассказ о Колькином спортивном ориентировании с велосипедом, Яшин понимающе похохотал, потом сразу перешёл к делу.
- Я знаю, под каким деревом за рекой кабан живёт.
- И ?
- Айда вдвоём, сбраконьерим его. Из местных не хочу никого звать, одно горе, а не охотники, с тобой лучше.
- Вот именно – не охотники. Вы тут все браконьеры, а не охотники, ты сам-то недавно только на утку стал сезонки брать.
- Да ладно тебе, я знаю, что ты весь из себя правильный, но тут святое дело – охотхозяйство на кабанчика наказать, они оборзели уже. Да не дрейфь, ты же знаешь, что егеря на той стороне и не показываются почти, тем более в ночь. У них тут рядом всё, и воспроизводство, и прикормка, и вышки… Жалко только ты без машины, вытаскивать тяжело будет. Где «нива»-то ? Я на двор пошёл, смотрю – у тебя свет в окне, а как машина прошла, не слышал.
- У сына с понедельника отпуск, оставил ему семью сюда привезти .
- Ясно. Так чего, пойдёшь ? Давай, не отказывайся. Сядем вечером в засаду над тропами, стрелять будем сверху.
Толик с минуту смотрел на очень красивую дымную поволоку, поднимающуюся на фоне звёзд из трубы его дома, вдохнул её аромат, сползший с крыши под неслышным напором предутреннего тумана с реки.
- Погоди, по стопочке вынесу.
Принёс по запотевшему «полтиннику» и по бутерброду с килечкой, проложенной колечками маринованного лука. Немного чистой холодной водочки октябрьской ночью под изящную закусь – что говорить ! Внутри мягко потеплело, вкусно хрустнули киличьи хребты и лучок. Мишка тихонько закурил.
Молчали. Анатолий обдумывал предложение и с точки зрения его допустимости для себя, и с точки зрения техники исполнения. Мишка-то периодически браконьерил тут с детства. Наряду с другими коренными местными охотниками, считавшими, что окрестные леса со всем их содержимым – их народная собственность, он и в прежние времена не всегда заморачивался соблюдением сроков и получением разрешений, за что иногда наказывался. А после того, как один бизнесмен из облцентра на законных, разумеется, основаниях ухватил часть бывших УОП и угодий районного общества и организовал здесь охотхозяйство, Яшин на все эти путёвки «забил» уже вдвойне принципиально. После десятка лет «войны» с егерями охотхозяйства – такими же местными мужиками из соседнего села, он стал, наконец, получать разрешения и путёвки, чтоб хотя бы само появление с ружъём в угодьях не давало повода для очередного скандала и протокола, но по-крупному платить, как он полагал, «дармоедам» за дичь не собирался.
Анатолия деятельность хозяина угодий тоже не восхищала. Проблема-то собственно, была по нынешним переломным временам типичнейшая. С одной стороны, как человеку, любящему порядок, ему нравились появившиеся у егерей справная амуниция, новенький снегоход и серъёзно доведённые до ума уазики. Мог он понять и бухгалтерию, и трудности этого дела. С другой…Охотиться не своим личным гостям хозяин разрешил только в одной, малой части угодий, документов на воспроизводственный участок категорически никому не предъявлял, хотя и нашлась пара умников, требовавших подтвердить законность размещения соответствующих опознавательных табличек, а самую лучшую территорию вокруг ВУ неофициально тоже сделал как бы запреткой – как писал кто-то из классиков «не запрещено совершенно, но и не разрешено вполне». Егеря, выполняя хозяйскую установку, оттуда мягко выдавливали, не давая спокойно охотиться своим присутствием и навязчивым контролем. Про кабанов и говорить нечего. Женщины, собирающие землянику на своих привычных, десятилетиями знакомых лесных полянках, уже не удивлялись, когда из подлеска вдруг высовывалось рыло сеголетка, а то и секачика. Хотя пугались ужасно, особенно городские. Логично вспомнился сегодняшний ночной эпизод – одно дело пьяный сосед с велосипедом, другое дело, если бы взрослый вепрь... н-да…
Договориться с хозяином об охоте на хрюшек, конечно, можно было бы, тем более, что Анатолий был, что называется, не без связей, но загонную охоту хозяйство не практиковало, за индивидуальную охоту с лайкой могли и собаку пристрелить – разбирайся потом, а стрельба с вышек над кормушками при всех её охотничьих нюансах Толика не прельщала.
В общем, особых моральных издержек даже такой идейный охотник, как Толик, от браконьерской вылазки за кабаном, вроде бы не предвидел, хотя и было отчасти, как сейчас говорит молодёжь, стрёмно. Уходить решили в полдень, чтобы успеть и все тропы осмотреть, и позиции выбрать, и посидеть с бутербродами да тихой беседой в укромном местечке…
…Первым, кого Толик увидел утром, был Семечкин, грустно сидевший на ступеньках своего крыльца. Взор его олицетворял вселенскую обиду и смирение. Узрев Василича, он сильно удивился.
- Ты здесь ?! Вот бы не подумал, машины-то нет.
- Привет ! Вернулся ?
К Семечкину Анатолий относился, если и без уважения, то с сочувствием и каким-то очень русским, не имеющим логического объяснения теплом. Колька был деревенским алкашом и жутким лентяем, по двум этим причинам никогда не имел семьи и жил с матерью, пока она не умерла. Но личностью при этом был безвредной и отнюдь не жалкой. Живя бог знает, на что и неведомо, чем питаясь, он был пьян перманентно, а в зимы не замерзал только потому, что ручной ножовкой постепенно распиливал на дрова свой двор и остатки забора. При этом он демонстрировал редкостную для такого социального типажа общую эрудицию, любимым его занятием было чтение, а информационные телевизионные программы он не выключал до той секунды, когда сгорел старый телевизор. Не было для Кольки лучшего подарка, чем пачка журналов или газет, а ещё лучше связка книг. Мог он, конечно, и еду принять в дар, но делал это с великим достоинством, а вот от литературы приходил в нескрываемый восторг и на несколько дней исчезал в доме, читая запоями.
Вопрос о возвращении он пропустил мимо ушей.
- Да чё… Уроды… Велосипед у меня с…. !
- Что ? - сочувственно усмехнулся Толик, - потерял-таки ?
- Почему потерял ? Из сеней увели.
- Когда это ?
- Сегодня ночью. Вечером в сенях стоял, утром проснулся – нет.
Анатолий, предчувствуя интригу и веселье, присел рядом с ним. Что-то тут не вязалось.
- А я подумал, ты его в лесу потерял. Когда ты вернуться-то успел ?
- В каком лесу ?!
Они некоторое время молча смотрели друг на друга. Выражение Колькиного лица в точности ассоциировалось у Толика с выскакивающей при определенных условиях на дисплее компьютера табличкой «файл не найден».
С трудом сохраняя серъёзность, Толик дважды рассказал об их ночной встрече, пока до Кольки, наконец, дошло, что его не разыгрывают. Промежуток времени между вчерашним вечером и продиранием глаз у себя дома сегодня утром был начисто стёрт «с жёсткого диска» сивухой. Вернее даже не стёрт – он и не был там записан.
Колька подхватился и побежал по своему ночному маршруту.
- Свежую просеку в лесу ищи, ту, что прободал ! - крикнул ему вслед Анатолий и долго сидел на его крылечке, упиваясь всеми оттенками и нюансами их с Семечкиным разговора.
- Клоуны ! – в конце концов по-доброму рассмеялся он, адресуя это и всем местным чудаковатым мужикам, и себе лично в связи с предстоящей вылазкой…
-----------------------------
Первый, каменистый, брод они прошли привычно и быстро. Вода была не высока. Выше после дождей, чем была в межень, но всё равно по колено. Второй брод, через протоку был посложнее. Протока каждый сезон хоть немного, но меняла рельеф песчаного дна, делала промоины под берегами, и приходилось приспосабливаться – сходить с берега и пару десятков метров идти посередине русла, подыскивая удобный выход.
«Пристегнуть бы надо было голенища» - подумал Толик, чувствуя, как обжимает сапоги быстрый холодный поток. Он свернул к левому берегу, у которого было заглубление. Вот уже выше колен, мягкое голенище стянуло уже и ляжку, сантиметра четыре до края, но Яшин прошёл. И тут голенище правого «рокса» быстро приспустилось вниз гармошкой. Раньше, вроде, не приспускалось так сильно. Он перебросил ружьё в левую руку, дёрнул голенище к бедру… куда там, в сапог уже хлынула вода. Рефлекторно рванулся к берегу и всадил левую ногу в водоросли и кувшинки. Ну, это уж, как палка в колесо ! Полетел было в воду лицом вниз, но неимоверным мышечным усилием вернул телу вертикальное положение, упав на колено и вымокнув по пояс.
- Етишкин пистолет ! – огорчённо завопил с берега Мишка, - накрылась охота !
- Чего это «накрылась» ? – пробурчал Толик, выбираясь на берег, - Отожмусь, на ходу обсохну!
- С ума сошёл ! Октябрь ! Завтра будешь без спины и вообще… без всего. С соплями только и радикулитом. Пошли к той рощице, времени у нас вагон, обсушим тебя у костерка, согреемся.
Анатолий уселся на высокую кочку, стянул сапоги, вылив из них, как выразился Мишка, «полреки». Отжал носки, низы брюк, кряхтя, с трудом обулся вновь.
- Ну, давай костерок. Пошли !
…У лежащей на опушке рощи огромной, умершей своей смертью берёзы уютно горел костёр. Сухие берёзовые сучья и ветки в изобилии давали дрова и служили вешалками для мокрых брюк, подштанников, свитера, стелек и носок. Сапоги лежали подошвами к огню, из голенищ шёл пар. Анатолий в отжатых трусах, тельняшке и верхней тёплой куртке стоял босиком на большом куске берёзовой коры, чувствуя, что не то, чтобы замерзает, но… Хорошо хоть солнышко и ветерок деликатный, не злой.
- Носки толстые, не просохнут, - сказал Мишка.
- Шут с ними, у меня запасные есть, сейчас одену. Одежда бы высохла.
- Всё дымом провоняет.
- И дым отечества нам сладок и приятен. Кабан вот только учуять может…
- Так и я про то ! Что уж теперь…на, полечись !
Яшин достал из рюкзака початую бутылку водки.
«Совсем не дело !» - подумал Василич, но потребность сдобрить намокший организм крепким алкоголем была естественна и сильна. Первые две стопки они ностальгически, по-советски, закусывали кильками в томате, а потом Толик извлёк из рюкзака сделанные наподобие хот-догов бутерброды. С зеленью, чесноком, кетчупом и майонезом, в сочетании с дымком от костра и под редкими белыми облаками, скользящими по осеннему бледно-голубому небу, они казались здесь безумно вкусным деликатесом. Может, ну его к чертям, кабана? Но нет, вожжа попала под хвост и вылезать не хотела категорически.
В половине шестого вечера они уже лазили по лесу вдоль старицы, исследуя кабаньи тропинки. Входов в лес из крепей было два. Один из них совсем рядом со старым невысоким лабазом, с которого по весне кто-то из местных охотился с подсадными – крепи в апреле превращались в обширное болото, излюбленное место селезней. Второй, дальний и менее хоженый, был метрах в трёхстах по кромке леса. Мишка не соврал, когда говорил, что знает, где кабан живёт. В обоих входах были свежие, вчерашние следы среднего по размеру кабанчика. Особенно их было много на переходе через пересыхающий паводковый ручей, где обе тропы сходились – здорово натоптано ! Отсюда тропа вела через непролазный кустарник уже прямо к старице, к водопою и дубовой рощице – тут ему и жёлуди, тут и вода и укрытие на ночь, глуше места не придумаешь.
- Ну, так! – резюмировал Мишка,- Давай один здесь встанет. Можно вот на этом дереве расположиться, развилка у него удобная. А второй на ближнем входе. Ты куда ?
- Ты помоложе, лезь на дерево. Я на лабаз пойду.
… Кабан пришёл, когда уже совсем стемнело. Сна у Анатолия не было ни в одном глазу, только ноги от долгой неподвижности затекли до зуда и едва он, не вытерпев, попытался сменить позу, как на границе крепи тихонько чавкнуло. Ещё раз после паузы и ещё. Кабанья тропа, ведущая из крепей, шла метрах в пяти от лабаза, практически прямо перед ним и ждать, что кабан не учует опасности на таком расстоянии – это вряд ли. Единственная возможность перевидеть и отстреляться – заранее, как раз на входе тропы на опушку, метрах в пятнадцати правее. Темень страшная, но туша зверя всё равно будет ещё более чёрным пятном. Толик напряг зрение, бесшумно взял на прицел предполагаемое место появления кабана. Если бы не ночь, зверь был бы уже виден, до него не более двадцати пяти метров и стоит он пока в низинке, учуяв что-то и оценивая, идти дальше или нет.
Анатолий хоть и ждал добросовестно, но в удачу не верил. С полчаса назад утихший, было, к сумеркам ветерок потянул опять, на этот раз от реки. Не было никаких сомнений, что он относит к крепям и ядрёный запашок дыма, которым пропиталась одежда, и, вероятно, водочное амбре. Толик постарался хотя бы дышать в воротник куртки, но в таком девственно чистом воздухе даже несколько молекул чуждого аромата многое говорят животному.




Чав…чав.. Ух, как хлынул адреналин ! Отличные самокруты с самолично выточенными на заводе «рубейкиными», оставшиеся от прошлогоднего загона в Беларуси, своё дело сделают на раз, попасть бы… Следующее «чав» уже было потише, потом ещё тише… Ушёл назад кабанчик, видать решил, ищите, мол, дураков в другом месте. Это было ожидаемо. Ничуть не расстроившись, Толик повесил ружьё на сучок, устроился полулёжа на старом лапнике и стал ждать Мишку. Часа через полтора далеко в чаще леса заметался фонарик. Потерял Мишка ориентир, ближе к старице идёт. Толик негромко свистнул. Фонарик повернул к нему, и вскоре из темени вышла Мишкина фигура.
- У меня даже не хрюкнуло ни разу. Приходил кто ?
Анатолий рассказал про облом. Вдвоём они в свете фонариков осмотрели выход из крепей. Точно, свежейшие чёткие следы, за сотенку кило будет их хозяин.
- Ё-моё ! – разочарованно протянул Мишка, - Ну, и дёрнуло же тебя в речку свалиться, дымом от тебя, конечно, прёт – да-а-а !
- Сколько лет тут охочусь, ни разу на бродах не падал. Это нам знак был, - усмехнулся Толик.
- Какой там знак ! Голенища пристёгивать надо !
- Какой-какой… Бог не фраер, - снизошёл Толик до блатного жаргона, - всё видит!
Разрядив ружья, они выбрались на опушку и пошли по большой луговине в сторону брода. Яшин вдруг остановился, повернулся к Толику.
- Так чё,- ненатурально веселым голосом предложил он, - пошли тогда утром с нами за лосём, что ли ?
- За каким лосём ? – изумился Анатолий.
- Мужики вечером в пятницу на Матрёшке лося видели.
- Враньё. Нет в нашем хозяйстве лосей.
- Так транзитный, проходной ! Пришёл с муниципалки, если за выходные не взять, уйдёт к рооровцам. К верхним бродам спустится вдоль реки и уйдёт.
- Он и без бродов через реку уже ушел наверняка. Вы ж не обрезали, точно не знаете.
- Вряд ли, зачем ему ? Мужики не подшумели, ушли по-тихому.
- Нет, Миш, это уже полный беспредел, да и потом Матрёшка – большое урочище, убегаетесь. Сколько вас ?
- Ну, восемь будет. Там горловина зато между лугами и рекой узкая, трёх на номера поставим, остальными погоним.
- Всё равно оклад километров двенадцать. На пять загонщиков…
- Так я тебя и зову.
- Беспредел. Да и воспроизводственный там рядом, примут вас егеря тёпленькими.
- Не примут. У старшего, Юрки Клюева, юбилей сегодня, они до понедельника из дома носа не покажут. Айда, чего ты ?
- Ну вас в пень ! – беззлобно сказал Толик и пошёл первым. Понимая, что уговаривать бесполезно, Мишка, вздыхая, побрёл позади. Уже почти у брода Толик вспомнил, что забыл на лабазе чехол с дождевиком, который подкладывал под себя, чтобы было мягче сидеть. Тихо матерясь, он рысцой побежал обратно к лесу – не топать же ещё завтра сюда ! Мишка недовольно посмотрел ему вслед, наклонился, провёл рукой вокруг себя – куда бы присесть, пока ждешь, но везде было сыро и противно от вечернего тумана.
- Всё у тебя сегодня чёрт-те как ! – крикнул вслед.
- Бог не фраер… - донеслось из темноты.
------------------------------
Лёха Сорокин, не пошедший в загон по причине одышки, как следствия нелёгкого похмелья, уже часа четыре честно отстоял на номере со своей «стодевятнадцатой» «тулкой». Он страстно желал две вещи: чтобы лось вышел не на него, ибо твёрдости в руках после вчерашнего не чувствовал, и чтобы это случилось поскорее, так как фляга с самогоном и закусь, лежащие под кустом калины - искушение то ещё.
Услышав звуки близкого загона, он сосредоточился, как только мог, принял жёсткую стойку и даже вложился, готовый в любое мгновение спустить курок, но загон стал затихать, затихать и затих. И Лёха опустил ружьё. И через минуту из молодого подлеска на прогалину выпрыгнул здоровенный зайчище, поднятый с лёжки шумом загона. Не видя стрелка, он встал столбиком, поводя головой с чутко шевелящимся носом, и пытаясь, видимо, определить, в каком направлении лучше смываться.
Говорить о том, какие мысли промелькнули в Лёхиной голове, было бы сложно. Наверное, вообще было бы преувеличением говорить, что они дали себе труд промелькнуть. Лёха просто вскинулся и выстрелил тем, что было в патроннике - пулей. И одновременно с этим идиотским поступком из подлеска выдвинулись лосиная голова и мощная грудь. Лось от грохота выстрела тяжело метнулся в сторону и с треском исчез в подлеске, а Лёха машинально переломил одностволку и уставился на ещё шевелящиеся кусты. Два других номера, стоявшие вправо от него, дисциплинированно молчали.


Трезвеющим взглядом долго смотрел вслед рогачу, передёрнул плечами, предвидя тяжесть разговора с подельниками, и пошёл к тому месту, куда отшвырнуло зайца. И вскоре на опушку цепочкой вывалились мужики, потные, засыпанные сухой хвоей, запыхавшиеся, выковыривающие из-за ушей и из-под волос лосиных мух.
- Лось где ? – задыхаясь спросил Мишка.
Лёха поднял правую руку, в которой было зажато то, что осталось от зайца.
- Лось, говорю, где, придурок ?! Это чьи у тебя задние лапы ?!
- Да понимаете, мужики…я стою-стою… слышу, зверь влево от меня поломился, где не стоит никто, думаю, ну, всё, накрылась охота – вывернулся бык, а тут заяц на опушку - шасть ! Я и не сдержался…
- Ты чё, кочерыжка капустная, по зайцу пулей бузднул ?! И попал ?
Лёха в подтверждение помотал в воздухе безголовой заячьей тушкой.
- Так вот здесь же сохатый из леса вышел ! – влез Иваныч в разваленный лосём кустарник, - а здесь стоял !
Пять пар глаз уставились на заячьи останки, сопоставляя их с вожделенным лосём.
- Да я, мужики, перезарядить не усп…, - договорить Лёха тоже не успел, поскольку Серёга Антипин от души засветил ему в глаз и Лёха с полминуты пребывал в астрале, любуясь разноцветным фейерверком…
…Воскресный день заканчивался. Мрачные мужики, по-партизански вошедшие в деревню с нижней, глухой околицы, молча промаршировали мимо сидящего на завалинке Кольки. Рядом с Колькой стоял подёрнутый лесными тенетами велик. Только Мишка остановился, пытливо глянул на хитроватую Колькину физиономию.
- Колян ! Ты на рыбалку ходил ?
- А чё ?
- Ты не чёкай ! Мы тебя после полудня на острове видели, ты вброд с него переходил.
- Чё надо-то ?
- Ты.. это…в кустах у переката двустволку мою не видел ?
- Ружье просрал ?! Молодца-а ! Браконьерили опять ?
- По делу говори !
- Не видел. Я не лазил по кустам, даже вас не видал.
Мишка долго, недоверчиво сверлил глазами улыбающегося Колюшу, пока не почувствовал на себе чей-то взгляд и, повернувшись, увидел облокотившегося на калитку Анатолия. Подошёл к нему, закурил.
- Ты что, правда, ижа потерял ?
- Блин, напились с горя, уснул… просыпаюсь – ружья нет ! Кто со мной был, уже всех за грудки потряс – не колется никто.
- Удались у тебя выходные…С какого горя-то ? Ушёл лось ?
- Лёха, сволочь, всё испортил !
Выслушав красочный рассказ, Толик тонко улыбнулся:
- Похожую байку я от кого-то уже слышал.
- Так не в одной нашей деревне идиоты живут ! Пошёл бы ты с нами на номер, всё бы было, как надо.
- Не, я, что ни говори, не брэк. Хрюшек в лесу проредить ещё так-сяк, другое дело – редкая, мирная животинка ! Я и с честным-то загоном на лося не хожу… А тебе, друже, суждено было сегодня ствол потерять, хоть со мной, хоть без меня. Как и мне вчера в речке искупаться. Потому как грешили. Вы бы и с радости напились и лося бы битого потеряли… Ты куда сейчас?
- Куда…Пожру, да к участковому поеду. Ружьё – не игрушка, заявлять надо. Напишу, что по утку ходил к заводям.
- Вы, как пацаны, ей-богу.
Яшин отошёл на несколько шагов. Повернулся.
- Н-да, Василич, бог не фраер, это ты точно сказал. Пора завязывать с этим раздолбайством, - и тяжело пошагал к своему дому.
Толик долгим, снисходительным взглядом посмотрел ему вслед. Ага, сейчас…завяжешь ты с раздолбайством… С браконьерством завяжешь, так другое что учудишь, а то я вас, безбашенных, не знаю… И как в воду глядел, но это уже сюжет не для охотничьего рассказа…

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #12
СообщениеДобавлено: 31 май 2014, 12:46 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Мы, всегда ездили на открытие охоты, на старые заросшие карьеры, где утка тянула с нас патроны в не ограниченном количестве, вообще – одна пачка одна качка, что самое трудное было в этой охоте, это доехать до карьеров.
- Сямёнавичь да эта последняя лужа боле не буде ей богу.
Говорил егерь, когда выезжали из очередной грязи, где два уазика, тянувши друг друга рвали троса, а когда машина опять садилась на мосты он восклицал:
-А! про эту, я и забыл, далее буде дорога ровная, ну как на асфальте.
И этот раз с трудом мы добирались до места охоты. У костра, где после третей рюмки завязывались очередные байки, как открыть правильно охоту на утку, неожиданно для всех разгорелся спор, чья собака работает лучше в поле?
-Не Сямёнавич, твой кабель мне и в подмётки не сгодиться, да что там, вот мой это всё, веришь, но в том сезоне по первому снежку, я всё таки взял русачка.
- Давай, давай Ягоровичь пальни, а то комар уже достал.
- Ты смеёшься, а я по утру на первую порошу и подался со своей собачкой, гончак ёщё тот, русской породы, голосистый ну впрямь соловей. Вот и попёр он косого, разливаясь голосом по полю, только и гляди, что вот- вот нагонит. Пробёг я трохи, - глядь, катит на меня, ну я вскинул свою пищалку, ударил двумя чёками, вот оно так и в ноги и прикатило.
-А, что прикатило?
- Ну, это- заяц.
-И всё что ли.
- Да нет же, он в этот день мне ещё нагнал - аж двенадцать, слава богу, что патроны кончились а так бы взял больше.
- Может твой и хороший гончак, но мой Шарик всё больше по перу, куда бы не пустил, ну везде найдёт.
- Сямёновичь, а что он хоть ищет.
- Недавно у соседки три курицы задавил зараза, пришлось всю заначку отдать, чуть успокоил. Да, что смеёшься, в том году на полевом выходе медаль золотую взял. Все претенденты прошли по отведённому участку, ни одного тетерева не подняли, а я с Шариком, как пошёл, тут и началось - ……тридцать два раза я дуплетил, взял с подлёта двадцать шесть петухов а Шарик всё поднимает и поднимает, я его и звал и кричал, судейство бросило свою работу и давай Шарика отлавливать. Во как, а говоришь мой Шарик дворняга.
- Постой, постой, а как ты нёс своих петухов?
- Ну, это как? - Как ты своих зайцев!
Начатый спор так и закончился, как и начался после очередного разлития горячо любимой, святой на открытие для каждого охотника водки, что в дальнейшем резко уменьшало количество комара на данной театральной площадке.

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #13
СообщениеДобавлено: 31 май 2014, 19:37 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Клок шерсти. В заболоченном озере, окруженном зыбуче-тонкими берегами, в зарослях ивняка и камыша, шумно захлопали крылья. Порывисто взлетели три утки и штопором взмыли на фоне вечерней зари. Раздался гулкий раскат ружейного дуплета. От птиц, как осенние листья от дерева, оторвались перья и медленно закружились в воздухе. Две кряквы остановили свой полет и начали падать: одна - камнем, другая завертелась через голову. Обе птицы шлепнулись в заросли. Третья утка, набирая высоту, как самолет, понеслась в зарево заката. Встревоженная выстрелами, в стороне поднялась стая чирков и долго по спирали носилась, удаляя и налетая, как бы дразня охотника. От озера доносилось частое шлепанье лап по воде. Вскоре из травы показалась собачья голова с двумя острыми треугольниками стоящих ушей. Пес держал в зубах убитую утку. На мгновенье он остановился, не видя своего хозяина. Из-за куста послышался знакомый голос:
- Сюда, Задор!
Задор приблизился к хозяину, радостно посмотрел на его смуглое, с крупными чертами лицо и завилял хвостом. Охотник принял дичь и приказал:
- Ищи вторую утку!
На этот раз поиск затянулся. Для охотника ясно было: если подбитая птица закувыркалась в воздухе через голову, то значит она только ранена в крыло и может далеко уйти. Но он терпеливо ждал, уверенный, что число убитой им дичи увеличится еще на одну голову.
Степан Романович Басыгин в поисках впечатлений и натуры с утра до вечера утопал в ярких красках зорь, в увядающей августовской зелени лесов и лугов. На вольном воздухе окрепли его мускулы, здоровьем и силой налилось все тело.
Художник одернул на себе парусиновую блузу, взмахом руки смахнул вьющиеся волосы с высокого и прямого лба и, взойдя на пригорок, залюбовался ширью низменной поймы вдоль большой реки. Луга представлялись ему гигантской шахматной доской, уставленной, как пешками, стогами сена. Между ними кое-где уже стлалась сизая шаль тумана. В вечернем сумраке зеркала озер и протоков отсвечивали багряным отблеском заката, угасавшего, как тлеющие угли в камине. Над поймой проносились с шумом утки, но художник не отвлекался, а зачарованным взором ловил краски природы. Он очнулся, когда к нему подошел пес, держа в зубах еще живую утку, с изгибающейся, как змея, длиной шеей.
- Молодец, Задор! Подаешь дичь, как на серебряном блюде.
Охотник погладил пса по голове и, взяв птицу, добавил:
- Хватит с нас. А теперь пойдем на ночевку.
И пошагал по направлению к реке. Задор следовал за ним, высунув длинный язык, разгоряченно и часто дыша.
Когда они подошли к реке, где Басыгин оставил утром лодку, уже смеркалось. Оба чувствовали себя усталыми. Хотелось скорее добраться до базы, где устроен шалаш, оставлены рыболовные сети, провизия.
Против них, ближе к тому берегу, чуть виднелся небольшой островок. Там они и раньше часто ночевали. Чтобы попасть туда, нужно было пройти на лодке между двух отвесных камней. Отстоя друг от друга метров на сто, они высовывались из-под воды на самом глубоком и быстроходном месте, как два кита. Путь этой переправы хорошо был знаком художнику.
Здесь берег лежал отлого, усыпанный мелкой галькой. А по ту сторону реки черным облаком поднялся крутояр, и с него, придвинувшись вплотную, смотрелась в быстрые воды тайга, дикая и жуткая, в этот ночной час. Тихий и теплый сумрак окутывал землю. С безоблачного неба ласково струились звезды.
Басыгин, обращаясь к Задору, сказал:
- Плывем, друг, на остров!
Задор, хорошо понимая хозяина, радостно взвизгнул, потерся у его ног и первым прыгнул в лодку. Вслед за ним вошел и хозяин. Он бережно уложил в носу лодки ружье, дичь, патронташ, а потом, чтобы легче грести, снял, с себя блузу и кстати сапоги, намявшие ноги. Оставшись в одной рубашке, он оттолкнулся веслом и начал забирать вдоль берега вверх по реке, чтобы потом, когда лодка попадет на стремнину, ее не отнесло ниже намеченного острова. Показалось, что он прошел достаточное расстояние. Басыгин повернул лодку поперек реки. Чем дальше уходила лодка от берега, тем быстрее становилось течение. Он сильнее начал наваливаться на весла, но его сносило вниз по реке. В проходе между двух камней вода буйно разбивалась о гранитный выступ. Внезапно сомнение Басыгина озарилось страшной мыслью: на этом стремительном течении трудно обойти второй камень. Лодку понесло с головокружительной быстротой. И два живых существа полетели в пенистую пасть смерти, а она рычала, захлебываясь, ликующая и неутомимая. Басыгин крикнул, насколько хватало голосу:
- Держись, Задор!
Лодка разлетелась в щепки. Куда-то полетели, сорвавшись с неба, яркие звезды. Могучий поток, вздуваясь и дробясь на перевале, ударил человека о гранит, смял его и с ревом швырнул в глубину. Это произошло с такой быстротой, что некогда было опомниться. Перевертываясь и кружась, художник опустился гирей в бездонную яму реки. Мир превратился для него в слепой шумно бурлящий водопад. Казалось, не будет конца его падению. А когда бурлящие потоки перестали швырять. Басыгина, он смутно понял, что его отнесло от ямы. Он начал выгребать руками, чувствуя, что его выносит на поверхность реки. Он открыл глаза. Сквозь слой воды чернело небо, опускавшееся необыкновенно низко, и в нем, дрожа, засверкали огромные капли крови. В тот же миг сразу все изменилось, темно-синяя высь мерцала далекими звездами, - он мог уже свободно дышать.
Художник, придя в себя, огляделся и не поверил своим глазам: рядом с ним, отфыркиваясь и жалобно повизгивая, плыл Задор.
Нужно было плыть к левому берегу, более отлогому. Басыгин работал руками и ногами неторопливо, знал, что не скоро доберется до суши. К тому же левое плечо, расшибленное о камень, отзывалось при движении болью. Это еще больше затрудняло его тяжелое положение. Он часто отдыхал, перевернувшись на спину, а его вместе с собакой несло течением, несло куда-то в неведомое. Ночь была тиха, и в эту дремотную тишину врывался голос, полный отчаяния:
- Спасите... Погибаю...
Тайга, подступившая стеной к правому берегу, насмешливо повторяла те же слова, словно кто-то перекликался с человеком. Кто мог помочь утопающему в ночную пору в двадцати километрах от города?
Отдохнув, он опять плыл к левому берегу. Но с каждой минутой запас сопротивления истощался. Тело стало зябнуть. Ушибленная рука отказывалась работать. Вдали чуть-чуть мерещилась отлогая земля, к которой он подвигался невероятно медленно. У него не было опоры, а так хотелось почувствовать под собой что-нибудь твердое. Чтобы не проваливаться в податливую массу воды, он все еще перевертывался на спину, освобождая грудь от тяжести: так легче дышать. Смотрел в глубину неба, в безмолвную ночь, развесившую над ним мерцающий покров, и спрашивал самого себя: "Неужели так нелепо кончится жизнь?".
В нем поднимался ярый протест. Он опять двигал руками и ногами, закоченевшими от стужи. Вода засасывала его, сдавливала грудную клетку. Тревожно стучало сердце. Он уже предчувствовал, что через несколько минут оно вовсе перестанет биться, как маятник, исчерпавший энергию заведенных гирь.
Агония застигла пловца уже на виду желанного берега, до которого оставалось не более тридцати метров. Тело потеряло гибкость, отяжелело, словно налилось ртутью. Захлебываясь и давясь водой, Басыгин успел только прохрипеть:
- Погибаю, Задор!
Пес, поняв тревогу в его голосе, торопливо приблизился вплотную к хозяину и заскулил, а тот, утопая, бессознательно взмахнул рукой и коснулся мокрой шерсти. Качнулось небо, закружились сверкающим роем звезды. В мозгу тонувшего художника творилось что-то нелепое. На мгновенье представилось, как во время родов жены он бегал в аптеку и, возвращаясь, растерял половину лекарств - до слез ему было обидно. Вихри этих беспорядочных мыслей сразу, как нити, оборвались - взревел давно убитый им медведь. Тут же навалилось тяжестью что-то грузное: не то зверь, не то разбойник, сидя на нем верхом, душил, стискивая горло, и масляными красками с его же палитры забивал художнику рот и ноздри. Задыхаясь, он отчаянно изворачивался. И еще что-то было, пока не погрузился в мрак, в мертвую тишину...
Из тайги осторожно выбрался маленький и кривой осколок лунного диска. Слабый свет упал на землю, на широкую поверхность реки. От стогов, деревьев и пригорков бесшумно протянулись тени и застыли, словно прислушиваясь к молчанию звездной ночи.
Басыгин открыл глаза. Он лежал неподвижно на чем-то твердом, вытянувшись во весь рост, и не ощущая ни холода, ни боли, словно, все тело его одеревенело. Он забыл все, что с ним произошло. Его голова жила отдельной жизнью, каким-то смутным сознанием, маленькой частицей не успевшего застынуть мозга. Над землей мерцали звезды. Они были все в том же строгом распорядке, в каком он застал их, придя в этот мир. Отяжелели веки, хотелось снова закрыть глаза, но звезды почему-то беспокоили его, вносили в сознание тревогу. Кругом все было знакомо. Все это он недавно видел, но где? Всякая связь с прошлым оборвалась. Он стал усиленно думать, но прошло довольно много времени, прежде чем ему удалось добраться до истины. Как это было? При таких же звездах он плыл по реке, ныряя и захлебываясь. Мысль, возбуждаясь, постепенно восстанавливала картину крушения в обратном порядке, начиная с пробуждения на берегу и кончая треском разбившейся о камень лодки. К нему начали возвращаться физические ощущения. Он почувствовал, что живот его необыкновенно раздут, дышать было тяжело, в легких что-то клокотало. А где-то рядом слышались тихие всплески воды. Несомненно было, что он находится на самом краю берега. Но как он попал сюда?
Что-то нужно было предпринять, но с ним случилось нечто странное и необычайное: он не знал, как нужно повернуться, как пошевелить рукой или ногой. Неужели пришла смерть? Звезды уходили в глубь неба, тускнели. Он застонал. И вдруг над ним наклонилась черная тень, и что-то горячее коснулось его лица, как будто по щеке погладили рукой. Он вздрогнул и застонал еще сильнее. А черная тень, качаясь, ласково заскулила. Тогда он понял, что его лижет Задор. С большим усилием Басыгин повернулся на живот. Изо рта хлынула вода. И по мере того, как он освобождался от нее, усиливалась головная боль, настолько мучительная, как будто в мозг вонзилась колючая проволока.

Им овладело единственное желание - сохранить жизнь, он начал дергать одним плечом, потом другим. Окоченевшие мускулы его постепенно отходили. Наконец, он задвигал руками и ногами, отползая по отлогому берегу прочь от реки. Задор, радостно повизгивая, продолжал лизать горячим языком лицо хозяина, а тому казалось, что от собачьих ласк вливается в тело благодатное тепло. И хотя все движения его были слабы и медлительны, все же он мог ползти на четвереньках. Пес теперь сопровождал его молча. Вдруг Задор бросил взгляд на хозяина и насторожился. Очевидно, ему показалось, что художник к кому-то крадется, как это случалось на охоте. На берегу было пустынно. В тишине ночи похрустывала галька. Легкий ветер нагонял с полей струю теплого сухого воздуха. На востоке разорвало черные облака, пламенела красным пламенем узкая горизонтальная трещина. Казалось, там, вдали, треснули горы и сейчас из них польется огненно-жидкая лава. Художник ползал долго, прежде чем решился встать. Ноги его, широко расставленные, дрожали и подгибались, как у ребенка, впервые поднявшегося без посторонней помощи. И, однако, он крикнул от радости:
- Задор, теперь будем живы!
Пес, проявляя свой восторг, бросился к хозяину на грудь. Тот полетел кувырком, ударившись с размаху о землю. Загудело в голове, но падение вызвало прилив новых сил. Он слабо упрекал своего друга, поднимаясь с трудом на ноги:
- Что ты делаешь, Задор?
Задор, не спуская глаз с хозяина, помахивал хвостом.
Через некоторое время Басыгин настолько окреп, что пошагал вдоль берега. Разгоралась заря, развешивая по небу огненные полотнища. Река, зардевшись, по-прежнему катила могучие потоки к угрюмому северу. Четко обрисовывался противоположный берег, упиравшийся в голубеющее небо зубцами пихт и елей. Озера на лугах закурились молочным туманом. Звонко перекликались перепела, со свистом проносились эскадрильи утиных стай. Пес мало обращал внимания на них. Возвращение хозяина к жизни возбудило в нем бурную радость. Он отбегал в сторону, возвращался, кружился, опрокидывался, как бы заигрывая, на спину, заливаясь неистовым лаем.
Только теперь Басыгин увидел в зажатом кулаке клок серой шерсти. Как она попала к нему? Он, остановился, посмотрел на Задора, и ему стало все понятно. Очевидно, в момент потери сознания он инстинктивно потянулся к собаке, и его пальцы коснувшись шерсти, судорожно сжались. Задор, как на буксире, поволок хозяина к берегу - по воде легко было это сделать. Но на суше буксир не выдержал тяжелого груза и оборвался.
Басыгин подозвал к себе Задора и ласково положил руку на его лобастую голову.
С вершины горы, ослепляя, ударили в лицо первые лучи восходящего солнца.

"Охота и охотничье хозяйство" № 6 - 1967 г

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #14
СообщениеДобавлено: 31 май 2014, 21:41 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Сергей Гоголев

Буран-Бурашечка-Бурашка...

У охотника-промысловика Сергея Уралова отравили собаку. Пес лежал в отгороженном загончике и слабо дышал. Его безжизненный взор был устремлен в никуда. Хлопья белесой пены плавно скользили по вывалившемуся из пасти розовому языку. Перед собакой на корточках сидел хозяин.

- Как в город съездил, Серега? - вдруг неожиданно громко спросил подошедший сосед, но, увидев издыхающего пса. осекся на полуслове.

В это время тело собаки вытянулось, будто в затянувшемся прыжке, и обмякло.

- Это че, с ним, помирает, что ли?

Но Сергей ничего не ответил.

Положив руку на грудину, он словно прислушивался, пытался ощутить хоть какое-то биение жизни.

- Буран... Бурашечка, ну что ты? - по-детски ласково обращался он к собаке. Но пес был уже мертв.

- Никак, съел чего?

Сосед все еще топтался у загородки. Он чувствовал некоторую неловкость своего положения и не решался уйти,

Сергей отрешенно посмотрел на него и, словно оправдываясь, произнес:

- И всего-то на сутки в город уехал, а поди ж ты...

Во вдруг осевшем и сдавленном голосе Сергея было все: и собственное бессилие, и тяжесть утраты близкого друга.

- Может, закопать помочь?

- Не надо, я сам, - неожиданно жестко ответил Сергей и пошел на подворье за лопатой.

Собаку похоронил за баней, под раскидистой черемухой, где любил сиживать, особенно весной, наслаждаясь ее духмяным запахом.



Был месяц август. По всему чувствовалось приближение осени - пчелы на его таежной пасеке добирали пыльцу с душицы и кипрея, несли в зиму последний взяток. После гибели собаки Сергей вторую неделю жил на заимке, не выезжая домой. Работы хватало. Заготавливал к зиме дрова, осматривал ульи, ладил капканы, старался забыться в работе, но дума о собаке не выходила из головы. Вспоминал он то время, когда у него были две собаки, две промысловые лайки - Ветка и Буран - потомки знаменитых на всю округу медвежатниц деда Ермолая.

Первой погибла Ветка. Было это год тому назад. Летним погожим деньком Сергей, как всегда, доехал до своего участка по старой узкоколейке на самодельном рельсовом самокате - "пионерке". Уже подходя к зимовью, он вдруг ощутил какую-то пугающую пустоту - собаки не встречали его радостным лаем, как это было всегда.

Свою любимицу Ветку он нашел по кровавым следам в густых зарослях иван-чая. Рой мух кружил над бездыханным телом собаки. Буран, заслышав голос хозяина, доплелся до него и, обессилев, ткнулся в сапог. Шерсть его свалялась от запекшейся крови. Осмотрев раны, Сергей понял, что собаки были кем-то безжалостно расстреляны. В избушке было все цело, даже полная фляга меда с первого взятка стояла непочатой.

Бурана он выходил, дробь не задела жизненно важных органов, раны, обработанные прополисом, вскоре затянулись, только перебитый у основания хвост, прежде лихой завитушкой лежавший на спине собаки, сейчас свисал "волчьим поленом".

- И так сойдет, не на выставку, - всякий раз ухмылялся Сергей, осматривая собаку.

Сергей не подозревал, кто так жестоко мог расправиться с его собаками. Врагов у него не было, правда, завистники были. Несколько лет назад он стал хозяином этого промыслового участка, считавшегося самым благополучным в промхозе, так как северная его граница примыкала к охранной зоне заповедника. До него здесь "хозяйничал" другой охотник, но погорел на браконьерстве, получил срок, когда же вернулся, то место было уже занято. Вскоре после его возвращения на участке сгорело выстроенное им же зимовье. Сергей не сомневался, что поджог устроил "бывший", но не придал этому большого значения: сам строил - сам сжег. К тому же он давно собирался строить свое, просторное, на красивом месте.

Шло время. Сергей уже успел обжиться в новом зимовье, выстроенном на берегу бойкой "харюэной" речушки, как однажды к нему в гости пожаловал "бывший" хозяин с дружком. Разговоры повели издалека: о том, как трудно живется в это непростое время и надо бы помогать друг другу. А у Сергея участок большой, и, если он с ними поделится, при этом "бывший" многозначительно поднял указательный палец вверх, то большие люди, которые хотят хорошей охоты, достойно могут за это заплатить. Сергей, терпеливо выслушав его предложения, посоветовал найти ему другого компаньона. На том и расстались. Попив чайку, гости ушли, предложив напоследок не торопиться и подумать.

Предупреждение, похожее на угрозу, не заставило себя долго ждать. В самый канун Нового года к Сергею домой пожаловал участковый.

- Собирайся, поедем, посмотришь на свои художества, - с порога объявил он. Сергей опешил. Он не понимал, какие художества и где он мог нарисовать за эти дни, что находился дома, но все же стал деваться. Во дворе его ждал знакомый охотовед. При виде его Сергея охватила мутная тревога: значит, на участке не все ладно, и, не задавая лишних вопросов, сел в машину. Охотоведа он знал давно -серьезный мужик, просто так не приехал бы. Остановились на его участке. Недалеко от дороги они показали ему свежую "забойку" лося, о чем говорили внутренности и шкура животного. Вихляющий санный лед снегохода привел их к заимке Сергея, где нашли голову и грудину.

- А что на это скажешь? - торжествовал участковый.

Сергей внешне старался держаться спокойным, хотя внутри у него все клокотало, он сразу догадался, чьих рук это дело, едва увидел "забойку". Все, у кого есть снегоходы, обязательно делают к ним самодельные сани-нарты Поэтому рисунок на снегу получается у каждого свой. Санный лед принадлежал бывшему хозяину участка. К тому же Сергей понимал и причину торжества участкового, с которым "бывший" охотился до отсидки.

-Сани твои ?- спросил охотовед у Сергея.

-Нет.
-Тогда поехали.

- Как поехали?' - воскликнул участковый.

- А протокол составлять - кто будет? Всегда внешне угрюмый охотовед обжигающим взглядом посмотрел на растерявшегося вдруг участкового.

- Протокол я всегда успею составить, а вот ты лучше скажи, чьи это сани были и заодно, какой доброжелатель тебе об этом сообщил.

Лицо милиционера вытянулось, глаза суетливо забегали по снегу.

- А улики, а мясо? - он показал на валявшуюся рядом голову лося.

- Где ты видишь мясо? - переспросил охотовед. - Кстати, если не будем терять времени, то найдем и мясо.

В доме, куда они зашли, полным ходом шла предпраздничная разминка. С кухни доносились пьяные голоса, даже кто-то пробовал затянуть песню, но его не поддерживали. Во дворе стоял снегоход и сани со знакомым рисунком полозьев.

Хозяин не на шутку встревожился, увидев охотоведа с участковым.

- Объясни, откуда это? - спросил у него охотовед, указывая на застывшие подтеки в санях.

- Это? - хозяин явно тянул с ответом. -Это - свояку помог мясо на рынок подвезти. Охотовед молча прошелся по подворью и вышел в огород, к сараю. Хозяин неотступно следовал за ним.

- Скотину держите?

- Нет, а что? - угодливо переспросил хозяин.

- А что на сарае?

- Солома прошлогодняя, больше ничего

Охотовед знал, что спрашивал. Он сразу обратил внимание на снег, сбитый с лестницы, которая вела на сарай, и полез по ней.

- Не имеете права! - вдруг, привизгивая, закричал хозяин. - Ордер на обыск покажите, я правила знаю!
Не обращая внимания на выкрики, охотовед поднялся по лестнице и скрылся в проеме. Вскоре он скинул в снег переднюю лопатку лося.

Сергей не был мистиком, но после этого случая он стал жить в тревожном ожидании того, что с ним непременно что-то произойдет - подожгут зимовье, нарушат пасеку, изобьют. Проходил месяц за месяцем, но ничего не происходило, и вот, как гром среди ясного неба, расстрел собак. Больнее потери он не ожидал. Слезы душили его, когда он копал яму под лиственницей, чтобы схоронить Ветку. Собаки были частью его самого. Они были не только надежными помощниками, но и надежными, верными друзьями, которые не раз выручали его: когда он тонул в половодье, когда попал под медведя-шатуна.

Зимой он добирался до своего участка по зимнику, на попутном лесовозе. Так и в один из дней, как всегда, он сошел в известном месте. Вытащив из-под ели охотничьи лыжи, заскользил к зимовью, попутно обходя ставки-самоловы на одном из путиков. Ему осталось перевалить еще одну гриву - и он дома, у незамерзшей еще речушки, где его неизменно ждали собаки. Но.на полпути он вдруг увидел след медведя. Очередной. самолов был разворочен. Было видно, чтo медведь вытащил из него попавшего туда зверька. Ускорив шаг и перезарядив ружье, Сергей строил разные. догадки - скорее всего, медведя подняли лесорубы, осваивающие новую лесосеку.

Хотя и был готов Сергей к встрече с медведем,- все равно зверь появился для него неожиданно: Он успел лишь заметить, как из-за ближайшего выворотня к нему метнулось что-то большое и черное.

Руки сработали сами, подсознательно, как нечто отдельное от разума. Вырвав из-за спины ружье, он стрелял, не выцеливаясь, когда медведь буквально висел на стволе ружья. Он успел бы отскочить в сторону, но лыжи помешали ему это сделать. Сергей упал. Ремень вывернутой лыжи удавкой стянул ступню, второй ногой он отбивался от наседавшего тяжело раненного медведя. В ход пошел и ствол ружья. Не имея возможности перезарядиться, он тыкал им в голову медведя. Как бы скоро закончилась схватка и кто вышел бы победителем - неизвестно, не подоспей ему на помощь собаки.

Услышав недалекий выстрел, они бросились на его звук и буквально стащили медведя с хозяина. Через минуту все было кончено. Превозмогая боль, ему удалось высвободить вывернутую ступни. Сергей еще не знал, что с ней, но понял, глядя на распухшую ногу, что самому ему до зимника не дойти. Каждое движение причиняло нестерпимую боль во всем теле. Соорудив из веревок нечто вроде ошейников, он накинул их на собак, а сам лег на лыжи. Собаки с трудом, но послушно потащили его в гору. Дело для них знакомое - не раз он, забавы ради, цеплял их за веревку, катался с ними на пыжах. На зимнике его подобрал лесовоз.

- Случись что сейчас, и вытягивать будет некому, - с горечью подумал Сергей, глядя на пустующий навес, где в прохладе любили отдыхать его собаки.

Через две недели, не выдержав одиночества, Сергей вернулся в поселок.

- Как ты кстати, картошку выкопаем, обрадовалась жена появлению мужа. Но, видя, как он выкатил со двора мотоцикл, всполошилась:

- Ты куда на ночь глядя?

Ответ Сергея потонул в треске старенького "Урала".

В небольшом, но шумном городе, где все дома были как две капли воды похожи друг на друга, Сергей с трудом отыскал дом товарища, который каждую весну приезжал к нему на заимку.

Найдя нужную квартиру, он надавил кнопку звонка. Прежде чем дверь отворилась, за ней послышался беззлобный лай взрослой собаки и звонкие, как перебор колокольчиков, голоса щенят.

- Случилось что? - удивился хозяин, увидев стоящего на пороге приятеля.

- Да нет. вот приехал щенков посмотреть, - бросил Сергей, проходя в комнату.

- Ах, это, - равнодушно заметил хозяин, - а я думал, случилось что, выходит, и до тебя слух дошел.

Сергей прекрасно понимал иронию товарища и даже затаенную обиду, но не придал этому значения. А дело было в том, что приятель весной на заимку приехал со своей лайкой, у которой родословная, по его словам, как "царская" домовая книга - одни чемпионы, а не углядел, что собака была в великой "охоте". Бурана тоже не предупредили, что у собаки голубая кровь и трогать ее нельзя. В общем, подгуляла собака.

Узнав об этом, хозяин собаки хватался, то за голову, то за сердце.

- Ведь у меня будущее потомство на пя-тилетку вперед расписано, - кричал он неизвестно кому, бегая по зимовью.

Сергея лишь забавляла эта сцена, и он от души посмеялся тогда над ним, сидя под большим кедром на скамейке. Его нисколько не обижало, что его Бурана называют безродным, он-то знал ему цену, а остальное было не в счет.

На подстилке, рядом с матерью, сидели три лобастых щенка и настороженно смотрели на незнакомца. Он, с удовлетворением отметая про себя, что по серому волчьему окрасу все они удались в ермолаевскую породу, а один из них с белесыми подпалинами на животе и черной строчкой на лбу был точной копией отравленного Бурана.

-Утопить рука не поднялась, а навязывать кому - сам знаешь как, слава такая пойдет, что и сам не рад будешь; Может, заберешь ты их всех, ради Христа? - и хозяин с мольбой посмотрел на Сергея.

-Ладно, клади всех:

Приятель с услужливой готовностью взял протянутый ему холщовый мешок и принялся складывать туда щенков. Дома, к неожиданной радости жены и детей, он вывалил из мешка три пушистых остроухих комочка.

- Папка! Папка! Смотри - Буран! Бурашка! - в восторге закричал сынишка, схватив того самого, с черной отметинкой щенка. Прижатый к голому телу щенок заскулил и стал искать спасения, тычась мордочкой под мышку мальчика.

- Ну что же. Буран так Буран, - голос Сергея дрогнул, и он поспешил выйти из комнаты.

Вскоре посаженный в вольер Буран зажил жизнью беспечного и проказливого щенка. А его брат и сестра были отданы знакомому леснику, на кордон.

Редкие выходы на поводке до ближайшего леса были для щенка настоящим событием, а близкая и а то же время недоступная улица своим разноголосьем манила его еще больше-

Неизвестно почему, но однажды дверка у вольера осталась незапертой Не веря своему счастью. Буран в нерешительности остановился, осмысливая, что же ему теперь делать?

Через мгновение, юркнув в небольшую дыру в подворотне, он уже мчался по улице, разгоняя кур, коз и прочую живность. Дурман свободы кружил ему голову. Он даже пытался поиграть с теленком, пасущимся вместе с коровой. Но всякий раз натыкался на крутые рога мамаши. Вскоре, ему это надоело. Устав лаять и кружить вокруг животных, он умчался на другой конец, УЛицы, где мирно паслась, ничего не подозревая, пара домашних гусей, На этот раз его ничто не сдерживало, ни -резкое одергивание поводка, ни окрик хозяина. Гуси пробовали защищаться - отчаянно вытянув шеи, пытались ущипнуть щенка, били его своими мощными крыльями, но Бурана это только раззадоривало. Увернувшись от очередного броска, он тут же перехватил налетевшего на него гуся за шею и потащил его к своей подворотне, с трудом протиснулся в дыру и положил его обмякшее тело у крыльца Немного постояв, как победитель над побежденным. Буран с чувством выполненною долга выбежал за следующим

Оставшийся гусь неистово гоготал, звал на помощь, окрест неслись его отчаянные крики. Не меньше кричала и их хозяйка, выбежавшая на шум. Татарочка Зоя не отличалась проворством и подвижностью, она, точно гусыня, переваливаясь с ноги на ногу, двинулась на щенка. Буран, не обращая на нее ровным счетом никакого внимания, бросился на гуся. Секунды отчаянной борьбы - и все было кончено, Буран нес добычу домой. Вслед летели комья земли и отчаянные крики хозяйки, временами переходящие на завывание разыгравшейся вьюги.

- Сорожа, Сорожа - шантан мать! -причитала она, не зная, как звать собаку, и называла ее по имени хозяина. Так она и переваливалась с вытянутыми вперед руками до самых ворот, за которыми скрылся с гусем Буран, пока не упала, поскользнувшись на ухлябистой осенней грязи.

Высунуться на улицу Буран больше не рискнул. Ворота гремели под чьими-то сильными ударами, а тяжелый, надрывный вой татарочки Зои и вовсе смирил пыл воинственно настроенного Бурана. На этом история с гусями не кончилась. Вышедший из дому хозяин вместо благодарности начал тыкать ему в нос той самой добычей, которую он принес для него. Вечером его посадили на цепь, чего он стерпеть не смог. Он неистово рвался с нее, а ночами завывал так, что дворовые собаки дружно начинали вторить ему, не давая своим хозяевам спать.

Вскоре настал день, когда его надолго увезли из поселка на таежную заимку. С этого времени для Бурана началась совсем другая, суровая жизнь будущей промысловой собаки.

Стой поры минуло два года. Из ласкового и нескладного щенка Буран превратился в рослую красивую лайку.

Несмотря на относительно молодой для собаки возраст он уже носил отметины от когтей рыси и клыков волчицы, попадал в капкан и чудом уцелел от копыт гонного лося. Только с одним зверем не сходился Буран - с мохнатым батюшкой-медведем.

Не раз набегал он на свежие следы зверя. А наткнувшись, на мгновение замирал или мочился в глубокий земельный оттиск когтистой медвежьей лапы.

На исходе жаркого лета случился в заповеднике пожар. Много зверья выгнал огонь из заповедной глубинки. Помимо всей прочей живности заметно прибыло на участок Сергея медведей. То тут, то там он натыкался на свежие медвежьи следы. Дальние пчелиные колодки, вывешенные в лесу, были разорены и сбиты с деревьев. В короткие летние ночи он все чаще слышал, как неистово лаял Буран, отгоняя от пасеки непрошеного гостя.

Как-то, обходя раставленные по лесу вешки-ловушки для пчел, Сергей наткнулся на медвежий след, над которым уже стоял Буран и глухо рычал, а рядом на бурых глиняных разводах тянулись еще две цепочки маленьких медвежьих лап.

- Ого! Давненько ты у меня в гостях не была! - воскликнул Сергей, осматривая следы. - Вернулись, погорельцы...

И отозвав собаку, он повернул в сторону. Всякий раз старался упредить подобное нежелательное знакомство, но все же такая встреча состоялась...

Осень уже вовсю властвовала над тайгой. С деревьев веером облетала радужная листва, а с поднебесной синевы доносились печальные крики журавлей. С вечера на заимку Сергея приехали на тракторе два лесника и попросили его показать утром дорогу к заброшенной лесосеке, которую намеревались распахать под посадку саженцев.

Утром, едва рассвело, двинулись в путь. Трактор решили пока не брать, а для начала разведать дорогу, так как проливные дожди словно гигантским плугом искромсали, изрезали брошенные лесные дорога глубокими и широкими оврагами.

Не доходя до первой делянки, Сергей, вдруг услышал, как недалеко взлаял Буран.

- Как делянку осмотрите, подождите меня у вагончика лесорубов, а я схожу посмотрю, на кого он лает, - бросил лесникам Сергей.

Чем ближе он подходил к небольшому колку леса, откуда доносился лай Бурана, тем явственнее различал в его голосе злобу.

- По барсуку, видать, работает, - отметил он про себя.

Густой осиновый подрост мешал Сергею подойти и разглядеть зверя, не спугнула его. Сделав небольшой крюк, он зашел с другой стороны и неожиданно для себя увидел, как Буран лаял взахлеб, задрав голову. У самой кроны невысокой, но кряжистой сосенки висели, уцепившись когтистыми лапами за ствол, два медвежонка и испуганно таращились на собаку. Сергей о6омлел. От увиденного повеяло ХОЛОДОМ.

- Пойдем отсюда, Буран, - сказал он собаке. - Это не наша с тобой охота...

Но Буран, услышав голос хозяина, еще яростнее принялся облаивать медвежат. Сергей отчетливо понимал: дорога каждая секунда, ведь где-то здесь рядом должна быть медведица. Он двинулся было к собаке, чтобы увести ее от опасного места, как услышал за спиной треск, которого ожидал каждую секунду. Сергей замер, затем медленно повернулся. На расстоянии нескольких метров из кустов на него смотрела большая черная голова медведицы- От пронизывающего насквозь взгляда ее маленьких злых глаз Сергею стало не по себе. Он замер, не смея отвести взор. Шло время - минута, другая, а может быть, целая вечность, никто не решался уходить. За спиной Сергея по-прежнему неистовствовал Буран, не замечая медведицы. А она, застывшая, как изваяние, в упор "расстреливала" взглядом Сергея, Со стороны это походило на игру в переглядки. Сергей прекрасно понимал: одно неосторожное движение - и медведица его сомнет, а дальше... Впрочем, он не хотел представлять себе то, что будет дальше, и начал плавно стягивать с плеча заряженную дробью одностволку. Он принял решение стрелять вверх, надеясь испугать зверя.

После случившегося Сергей много раз прокручивал в памяти то трагическое для него событие, и всякий раз ему не удавалось восстановить, как после выстрела он оказался под медведицей. Все произошло настолько стремительно, что ее бросок и удар - все уложилось в одно мгновение выстрела.

Первое, что он почувствовал, - сильный удар по плечу, от которого потемнело в глазах, и терпкий вонючий запах звериной шерсти. Брезентовая спецовка лесоруба спасла его от разящих когтей медведицы, но рука онемела, стала непослушной. Большие желтые клыки впивались в его здоровую правую руку, которой он защищался как мог - хлестал зверя по морде, не давая ему ухватить горло. Как профессиональный охотник он понимал, что чудес не бывает, и на этот раз он МОЖЕТ дорого заплатить за своя торопливость. К тому же под тяжестью навалившейся на него туши он начал задыхаться, сверху, с медведицы, что-то капало и заливало ему глаза чем-то липким. Силы покидали его.

- Все, это конец, - мелькнуло у него в голове.

Он сделал отчаянную попытку повернуться, чтобы не видеть свою смерть, но медведица плотно прижала его к земле, не давая возможности повернуться. Вдруг неожиданно ему пришла мысль - то ли он где-то слышал, то ли где-то читал, что в такой ситуации надо хватать зверя за корень языка... Собрав последние силы, он по локоть воткнул здоровую правую руку в пасть медведице и, как ему показалось, ухватил ее за корень языка. Он почувствовал, как хрустят под ее зубами его пальцы,но, странное дело, боли не ощутил. Послед-нее, что слышал, теряя сознание, - доносившийся откуда-то сверху страшный, неистовый визг, похожий на предсмертный визг поросенка...

Сколько времени пролежал без сознания, Сергей не помнил. Он очнулся лишь оттого, что дышать ему стало легко и свободно. Медведицы рядом не было, только отдаленный злобный лай Бурана напомнил ему о ней и вернул к действительности. С трудом приподнявшись, он оглянулся, медвежата по-прежнему были на дереве, только залезли еще выше, в густую крону сосны. Сергей понял - медведица обязательно вернется, и последний шанс, дарованный ему Бураном, станет последней вехой его жизни или смерти. Тем временем лай приближался. Сергей сел, прислонившись спиной к березке, потянул на себя валявшееся рядом ружье. Изуродованные пальцы не слушались, когда он вытаскивал из патронташа позеленевший от времени пулевой патрон…..

Увидев сидящего перед ней человека, медведица неожиданна вздыбилась и. не обращая внимания на повисшего у нее "на задах Бурана, пошла на Сергея... Пуля попала в раскрытую пасть зверя и вышла у основания черепа. Медведица рухнула у ног Сергея, продолжая передними лапами забирал под себя земле. Не меняя позы. Сергей отчужденно смотрел на поверженного зверя и на то, как свирепствовал на ее загривке Буран, от чего туша медведицы колыхалась, как студень - клочья шерсти, выдранные им вместе с кожей, летели в разные стороны. Ушей у медведицы уже не было.

-На войне, как на войне, -вспомнил Сергей свою давнюю поговорку, -Спасибо тебе, Бурашечка, cчитай, что пожизненную пенсию ты уже заслужил…

Вскоре он услышал тревожные крики лесников, отозваться им у Сергея не было сил. Увидев окровавленного охотника и тушу медведицы, они остолбенели, не смея приблизиться.

- Да делайте что-нибудь - не стойте! - ругань Сергея вернула их к действительности.

До поселка добрались только к вечеру. Всю дорогу, лежа на тракторном лафете трелевщика, придерживаемый лесником, Сергей понемногу тянул из горлышка водку, чтобы хоть как-то заглушить свою боль. Потом была районная больница, где ему вправляли и сшивали "на живую", и бесконечные пересказы случившегося - милиции, корреспонденту местной районки и просто любопытным. В больнице он долго не залежался и вскоре выписался, едва сняли гипс с переломанной от удара медвежьей лапы ключицы.

Сидя на крылечке дома. Сергей ласково трепал Бурана, который, по-щенячьи утуткнувшись носом в подмышку хозяина, сипло не то скулил, не то выл, не в силах оторваться, что-то объяснял ему на своем собачьем языке.

Вскope Сергей начал собираться в лес.

- Может, погодишь немного, окрепнешь, тогда уж, - робко просила жена, заглядывая в глаза мужу, но Сергей бросил на нее такой взгляд, будто спрашивать было, ни к чему.

У ворот сидел Буран, он терпеливо ждал, когда хозяин закинет за спину рюкзак и ружье. Ни один мускул не дрогнул на его теле. Даже тогда, когда он увидел крадущегося по забору соседского кота. В другое время он не упустил бы возможности показать ему, кто во дворе главный, но только не сейчас, - он боялся, что его хозяин опять куда-нибудь денется без него, поэтому терпеливо ждал.

Охотничий сезон для Сергея оказался на редкость удачным. О нем опять писали в районной газете, его фотография опять появилась на Доске почета. По итогам года поставили всем в пример и даже наградили грамотой.

Приближалась весна. Хотя по календарю она давно уже наступила, но на вырубках еще лежала метровая толща снега, тогда как по деревенским улочкам уже бежали бурливые коричневые ручейки, а с крыш посыпались частые звонкие капели. В больших лужах воды отражалось голубое небо с плывущими по нему крупными, точно крутящимися белыми облаками. В лесу на косогорах снег начал медленно сходить в лога, цепляясь грязными рыхлыми клочками за тенистые перелески. На одной из таких кручин весенние воды выгнали из берлоги медведя. Отощавший за зиму, он шатался по лесу в надежде чем-нибудь поживиться, но, кроме рыскающего волчьего следа, ему ничего не попадалось. Наконец он набрел на свежие следы лосихи с лосенком. Дневная лежка еще хранила их парной запах.

В томительное время - межсезонье -Сергей иногда выезжал на снегоходе проверять расставленные на волка капканы и развозил по солонцам веники, соль.

Буран в это время сидел на снегоходе в качестве пассажира или, что чаще бывало, бежал по проторенному следу сзади.

Уже по дороге к дому Сергей решил проверить ближний к зимовью солонец - завернул на него и туг же наехал на свежий медвежий след, чуть поодаль тянулись наброды лосей.

- Так вот ты кого скрадываешь, косолапый! - подумал он и прибавил газу, на всякий случай перекинув ружье из-за спины на грудь. Едва подъехав к солонцу, он увидел, как в чаще леса замелькало что-то черное - медведь! Стрелять не стал, а принялся свистеть устремившегося за ним Бурана. Как он и предположил, медведь охотился на лосей. Подкараулив небольшое стадо у солонца, он напал на него, выбрав себе в жертву лосенка. Его растерзанная и подъеденная туша лежала недалеко.

- А медведь молодой, однако, - подумал Сергей.

Он по опыту знал, что старый, опытный зверь в этот период бескормицы ни за что бы не бросил свою добычу, а подпустив охотника ближе, бросился бы ее защищать. Дождавшись собаку, он повернул к дому. Смеркалось. Не желая делать круг до лежневки, он поехал напрямую, через речку, надеясь проскочить ее в узком месте, но жердины, брошенные на лед, разошлись. и снегоход провалился в полынью. Темнота плотной пеленой окутала тайгу, когда ему удалось вытащить снегоход на берег.

Купание в ледяной воде не прошло для Сергей даром. На следующий день он почувствовал сильный жар и головокружение. При вдохе внутри него все сипело и хрипело, как в продырявленных мехах гармошки. Заправив снегоход, он решил ехать до дому, чувствуя, что к вечеру ему станет намного хуже и тогда не помогут настой из трав и медово-спиртовые компрессы.

Бурана на заимке не было, лишь зябкий весенний ветер доносил его голос с солонца, где медведь укараулил лосенка.

- С медведем лаяться убежал, - удовлетворенно ухмыльнулся Сергей. - Дня три отлежусь, уколы, какие надо, сделают, а там вернусь, не впервой, - и он завел снегоход.

Он даже и не предполагал, что упекут его бессердечные доктора в больницу с жесточайшим воспалением легких.

- Что, опять?! - почти закричал врач, лечивший Сергея, когда он периодически попадал под медведя.
Сергей с трудом выдавил подобие улыбки.

- Да нет, доктор. Мне бы уколов немного, и всё пройдет, у меня собака в лесу осталась...

Врач удивленно посмотрел на него поверх очков и строго произнес:

- Вот что, медвежатник, при твоем состоянии быстрее можно только на тот свет. Будешь лежать ровно столько, сколько положено и принялся заполнять бумаги.

Первое время Сергей находился почти в бессознательном состоянии. Сколько времени он пролежал так, не помнит. Он потерял счет дням, пока кризис миновал и дело пошло на поправку. Сосед по палате однажды подсел к нему на краешек кровати, полюбопытствовал, почему он все время про какой-то буран кричал, когда за окном давно уже весна. От неожиданно произнесенного имени собаки Сергей вздрогнул:- Это собака у меня, так ее зовут, понимаешь? - и он надолго задумался, ушел в себя.

А в это время Буран, точно на работу, ежедневно бегал к растерзанной туше лосенка. Медведь, охраняющий свою добычу, почувствовав в собаке соперника, еженощно перетаскивал тушу подальше в лес. Но Буран с завидным постоянством неизменно находил ее и был готов к устраиваемым медведем засадам - он легко уходил от его грозных и коварных бросков и, в свою очередь, не давал ему приблизиться к туше. Временами уставшие зверь и собака часами лежали по обе ее стороны и с ненавистью смотрели друг на друга. Буран лишь изредка поглядывал на проложенную им тропу, ведущую к зимовью, в ожидании, не появится ли исчезнувший хозяин, и тогда уж вдвоем они дадут жару этому косолапому воришке.

За время такого многодневного общения зверь и собака, сами того не замечая, постепенно привыкли друг к другу. Уже лай Бурана стал не таким злобным и продолжительным, а броски медведя были не такими резкими и грозными, а стали, как для отчета, вялыми и короткими.

Буран не раз преступал грани дозволенного - нарушал дистанцию, и поплатился за это. Впрочем, и на этот раз ему удалось бы уйти от стремительного броска, не окажись рядом плотных кустов ивняка, в сторону которых он неосмотрительно кинулся. Ему не хватило доли секунды, чтобы уйти от разящего удара медвежьей лапы... Буран умер мгновенно. Он так и остался лежать вдавленным в снег. Медведь больше его не тронул.

...Светило по-весеннему яркое солнце, а где-то далеко, в поселке, сбежавший из больницы хозяин спешил на заимку - к своему другу.

Тело Бурана Сергей нашел по еле заметным вытаявшим следам. Неизвестно откуда примчавшийся порыв ветра, слегка качнув ветви кустов, пригладил шкуру собаки. Показавшаяся из снега мышка, испуганно пискнув при виде стоящего перед ней человека, снова зарылась в снег.

- Бурашка-а-а! - троекратным эхом пронеслось по вырубам и маленьким отголоском застряло на вершине увала...

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #15
СообщениеДобавлено: 01 июн 2014, 16:13 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 16 авг 2012, 21:05
Сообщения: 25634
Откуда: г. Люберцы
Имя: Сергей
Город: Люберцы
Собаки: РЕЛ, НОТ осталось чуть, чуть и классная бретоха...
Транспорт: №11
Оружие: Дрова и СтрадиВаря
ООиР: ЦП РОРС
Хороший рассказ... Слышал такое поверье, что если назвать собаку именем предыдущей, то она повторит ее судьбу...
С ув.

_________________
"Никакое происхождение собаки не прибавляет дичи в угодьях и ума владельцу" - / Хохлов С.В./
Каждый упрощает все, до своего уровня понимания, и это в принципе правильно, только нельзя это навязывать другим ...


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 128 ]  На страницу 1, 2, 3, 4, 5 ... 9  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 7


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Перейти:  
cron
Наши друзья

Объединенный пчеловодческий форум Яндекс.Метрика


Создано на основе phpBB® Forum Software © phpBB Group
Русская поддержка phpBB