Главная Рыболовно-Охотничья Толкучка
Бесплатная доска объявлений
 


Общественное Движение "ЗА ТРАДИЦИОННЫЕ ОСНОВЫ РОССИЙСКОГО ОХОТНИЧЬЕГО СОБАКОВОДСТВА"

 

ВОО Росохотрыболовсоюзъ

Виртуальное общественное объединение Российский Охотничий и Рыболовный Союзъ (18+)
Текущее время: 28 мар 2024, 11:33



Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 128 ]  На страницу Пред.  1 ... 4, 5, 6, 7, 8, 9  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #91
СообщениеДобавлено: 27 окт 2014, 11:21 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
С.В. писал(а):
Олег спасибо... Отличный рассказ!
Это к вопросу о "врожденных" бельчатниках и соболятниках... :lol:
У толкового хозяина собака работает то что ему нужно... ;)
С ув.

Спасибо С.В что заметил .Пытаюсь протолкнуть истину ;) Счас еще рассказик выложу.

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  

 

"Селигер 2018"

 
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #92
СообщениеДобавлено: 27 окт 2014, 11:25 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Лайка как подружейная собака
Подружейными собаками принято считать легавых всех пород и спаниелей. Они ищут птицу недалеко от хозяина и выполняют все его указания в поиске, даваемые им свистком или жестом руки. Сам термин «подружейная собака» в буквальном смысле наиболее подходит к спаниелям, так как они ищут дичь совсем близко от охотника, в пределах дальности ружейного выстрела. Со спаниелем, имеющим поиск, приближающийся к дальности поиска легавой, охотиться практически невозможно. Такой спаниель большую часть дичи будет поднимать на крыло за пределами ружейного выстрела хозяина. При сравнении добычливости охот с легавыми и спаниелями авторы статей о легавых обычно пишут, что из-за короткого по ширине поиска добычливость охот со спаниелем намного ниже, чем с легавой. Такие утверждения справедливы далеко не всегда. Если охоты проводятся на больших площадях лугов или полей, то при широком поиске легавая собака, конечно, быстрее обнаружит дичь, чем спаниель. При охотах же в зарослях или в лесу широкий поиск легавой будет ее недостатком в сравнении со спаниелем. Такая легавая, стоящая где-то в зарослях на стойке по вальдшнепу или тетереву, доставляет своему хозяину немало хлопот по ее отысканию. Спаниель, работая все время на виду у охотника, несомненно, будет добычливее на таких охотах. Особенно это относится к работам по старым самцам тетеревов и по глухарям, бегущим от собаки без остановки и взлетающим затем в густых зарослях. Незаменим спаниель и при охотах на местных коростелей, которые также (особенно молодые) убегают от собаки и взлетают только при крайней необходимости. В местах обитания коростелей, как правило, имеются заросли (чаще всего лозняка). Нетрудно догадаться, что убегающий от собаки коростель постарается использовать эти заросли, и тогда встреча охотника с легавой с этим «бегуном» так и не состоится. Спаниель с его энергичной подводкой не будет церемониться с таким коростелем, не допустит его до зарослей и поднимет на крыло под выстрел хозяина.
Как любитель различных охот я в свое время держал спаниелей и лаек одновременно. Спаниели полностью меня удовлетворяли при летне-осенних охотах по «перу», а с лайкой я охотился поздней осенью и зимой по пушному зверю. Даже на утиных охотах я использовал спаниелей, хотя все мои лайки хорошо работали по утке, а Дымка I была в свое время единственной лайкой на Брянщине с дипломом I степени по утке. Я не имел никогда столько свободного времени, чтобы на утиные охоты брать поочередно то лайку, то спаниеля. В наших луговых угодьях, осушенных мелиораторами, уток бывает мало, а после открытия охоты вообще практически не бывает. В то же время в этих же угодьях можно с собакой найти коростелей, перепелов, бекасов, а иногда и дупелей. Поэтому я и охотился по птице со спаниелями, а лайки ждали осенне-зимних охот. С вышеупомянутой Дымкой I тридцать лет назад связано мое «перерождение» в «чистого» лаечника, использовавшего впоследствии лаек не только по «пушняку», но и по всем видам дичи. Дымка тогда показала мне потенциальные возможности лаек как подружейных собак, работающих по дичи в стиле спаниеля с плавной подводкой к птице и приостановкой перед подъемом ее на крыло.
Закончив весенние посевные работы на своих дачах, мы договорились с приятелем «промять» своих засидевшихся дома спаниелей. У меня была в то время семилетняя ч. Лада, а у него трехлетний классный Том — внук моей Лады. Дымка, видя, что я беру на поводок только Ладу, так жалобно смотрела на меня, что я не смог тогда ее оставить дома и тоже взял на предстоящий «променаж». К нашим дачам примыкало большое поле с многолетней травой, поднявшейся в конце мая выше колена. Там, где поле отступало от дач, оно переходило в травянистую пустошь с небольшими островками зарослей лозы и кустарниковой липы. В этих местах мы и намеревались «промять» собак. Долго наши спаниели не могли нигде обнаружить дичи. Лайка ушла от нас еще дальше, чем спаниели, и тоже что-то искала в высокой траве. Наконец Том и Лада прихватили запах ко ростеля и энергично заработали на его набродах. Четверть часа мы наблюдали за парной работой спаниелей, но за это время они так и не смогли поднять птицу на крыло. И это собаки, с которыми в сезоны охот были добыты десятки коростелей. Этот же далеко в траве не убегал, крутился и путал собак на небольшой площади поля, зачастую забегая за собак сзади. Траву на этой площади собаки примяли, и коростель бегал теперь под полегшей травой, но взлетать никак не хотел. Я сказал приятелю, что это, скорее всего, коростелиха и у нее где-то здесь гнездо. Пока спаниели гоняли коростеля, я временами смотрел в сторону лайки. Она метрах в семидесяти копала в земле мышей, а когда ей это надоело, явилась к нам. Для порядка я показал Дымке рукой на спаниелей и дал команду «ищи». При этом я и не рассчитывал, что на затоптанной спаниелями площади, где везде были запахи не только коростеля, но и собак, лайка может помочь своим коллегам по прогулке. Дальше случилось невероятное. Дымка подбежала к спаниелям, посмотрела с удивлением на их действия, обнюхивая пространство, повела головой по сторонам, насторожилась и, уставившись в одну точку, осторожно подошла к участку примятой травы. Легким и изящным прыжком лайка передними лапами накрыла этот участок, а из-под него взлетел коростель. Он так перепугался, что на взлете выпустил белую струйку помета и улетел над лиственными мелочами пустоши далеко в сторону леса. Мы, понимая, что у коростеля здесь гнездо, на этом «променаж» собак закончили, Приятелю я пояснил, что лайка так четко и быстро подняла коростеля благодаря не только обонянию, но и слуху. Спаниели, конечно, не могли слышать слабых шорохов коростеля в траве и работали по нему только обонянием. Осенью того же года обе мои собаки погибли от чумы. В то время противочумных вакцин в ветлечебницах не было, а лечение собак стрептомицином, витаминами группы «В» и гамма-глобулином ни одной из собак не помогло. Я остался без всех охот и решил заводить теперь только одну чистокровную лайку. И такое решение я принял тогда не столько из-за финансовой стороны дела, сколько из-за того памятного случая работы лайки по коростелю. Я не ошибся, отказавшись от спаниелей. Все без исключения мои последующие лайки помимо своего основного назначения оказались хорошими работниками по всем видам дичи. Обладая всеми достоинствами спаниеля, они по рабочим качествам значительно превосходят его и уступают ему только в подаче с суши.
За время существования журнала «Охота и охотничье хозяйство» с 1955 г. изредка на его страницах мелькали краткие упоминания о работе отдельных каких-то лаек по пернатой «мелочи». Эти работы описывались как случайные, сопутствующие каким-то другим работам лаек. Исключением в этом отношении была на страницах журнала статья Л. А. Гибет об одной из ее «карелок». Но и в этой статье интересные работы молодой лайки явились для ее владельцев приятной неожиданностью, так как собака не нахаживалась по перу и талант ее первых работ надо относить к ее генетике. У каждой лайки и даже у пользовательской с «размытой» наследственностью генетически заложена страсть к дичи. Не к птице вообще, а именно к дичи. Даже молодая первопольная лайка, гоняющая первое время на полях жаворонков и овсянок, никогда не работает на их следах так, как она это делает, впервые почуяв запах перепела или коростеля. А ведь перепел по размерам чуть больше того же жаворонка, но он уже для лайки дичь, а жаворонок — не более как пернатая забава, которую молодой лайке интересно найти в траве и прогнать. Впоследствии птички уже не интересуют лайку, и она на них не реагирует. Работы молодой лайки по птичке и все ее работы в течение жизни по дичи имеют похожее начало. Но есть при этом четкий указатель работы лайки любого возраста именно по дичи. Таким «индикатором» у лайки, как и у спаниеля, является хвост. У спаниеля, работающего по дичи, вибрирует из стороны в сторону купированный обрубок хвоста, а у лайки чуть с меньшей скоростью весь хвост, завернутый в кольцо или спираль. Благодаря этому при охоте с лайкой никогда не ошибешься, видя, что лайка что-то зачуяла и насторожилась. Если «индикатор» не работает, значит, дичи нет и подходить к собаке не надо. У своих лаек я не мог заметить никакой разницы в страстности их работы по «мелочи» типа перепела и «крупнине» типа куропаток или тетеревов. Накал страстей у лайки при работе по любой дичи практически одинаков. Но бывают и исключения. В связи с этим мне очень запомнились две охоты с последней моей русско-европейской лайкой.
Из-за невозможности поохотиться на утку после открытия августовской охоты в ближайших угодьях, мы с приятелем поехали на границу нашего района в пойму небольшой речки Ветьмы. Там на лугах были старые торфоразработки, заливаемые весной полой водой. Приехав туда, мы с сожалением увидели, что из-за жаркого и сухого лета все канавы и болотца торфяника высохли так, что донный ил даже растрескался, а заросли рогоза и тростника оказались на суше. Уток, конечно, там не было, но могла быть какая-то другая дичь. Мы договорились, что будем проверять с собаками торфяник вдоль, идя параллельно друг другу. У приятеля впереди челночил дратхаар Ральф, а у меня проверял полосу торфяника русско-европейский Пыж. Зоны поиска собак разделяли канавы, тянущиеся вдоль торфяника. В то лето канавы были без воды и заросли осокой. Так мы ходили по торфянику более часа. За это время приятель добыл из-под стойки Ральфа коростеля, а мой пес в прилегающем к торфянику лиственном лесу поднял на крыло старого косача. Тетерева я видел в гуще ветвей несколько секунд и успел навскидку сделать всего один безрезультатный выстрел. При проверке одной из последующих полос торфяника Пыж прихватил запах какой-то дичи и потянул по ее следу. Его «индикатор» следовой работы заработал так горячо, что я решил, что пес поднимет сейчас на крыло что-то крупное. Но птица не поднималась, а лайка вела меня по следу все дальше и дальше. Когда мы пересекли с Пыжом по чистому сухому донному илу две высохшие лужицы, я засомневался, что собака ведет по следу птицы. Слишком уж страстно она кого-то преследовала, да и птица не должна была перебегать голые «плешины» высохших луж. Я решил, что это след енотовидной собаки, испуганной выстрелами по тетереву и коростелю. Но след в данном случае уже почти остывший, так как собака тянет по нему, как по птице. Летний енот, конечно, меня не интересовал, но я продолжал идти за собакой с ружьем наготове. И вот, когда терпение мое иссякло, впереди собаки вылетела такая дичь, что я своим глазам не поверил. Это была болотная курочка, но величиной с воробья. В жизни таких малюток ни до этого случая, ни после видеть не приходилось. Стрелять я ее, разумеется, не стал, а позже не раз об этом сожалел. Надо было эту малютку добыть и сделать чучело. Оно среди других чучел моей коллекции было бы памятью о Пыже и своеобразным эталоном пригодности лаек даже по таким малюткам. Судя по описанию в определителе птиц, это была курочка-крошка или малый пастушок. В конце той охоты, когда мы выходили с торфяника на поле к мотоциклам, Пыж из крайней периферийной канавы поднял на крыло четырех чирков. Когда они вылетели на торфяник из-за стены высокого ольшаника, отделявшего канаву от меня, то оказались надо мной. Стреляя вертикально вверх, я выбил из этой стайки одного трескунка. Упал он в нескольких метрах от меня. Пыж выбежал на выстрел из зарослей, обнюхал добычу и снова ушел в ту же канаву. Теперь уже мы с приятелем шли дальше вдоль этой канавы к выходу из торфяника с ружьями наготове. Но уток больше там не было, а собака что-то долго там оставалась и не являлась на позывной свист. Пришлось сворачивать с маршрута и через заросли пробираться к канаве. Воды в ней оказалось всего на четверть, а Пыж за неимением уток занялся ондатрами. На склоне берега канавы чуть выше уровня воды он копал уже вторую яму и залез в нее на половину корпуса. Грунт был мягкий, торфянистый, но собаке периодически приходилось задом залезать в воду с обильным торфяным илом, и потому Пыж из бело- черного стал черным. Отмыть его в канаве было нельзя, а другого источника воды нигде не было. Оставалось только кое-как обтереть пучками сорванной травы и везти домой грязного, а дома отмывать в ванне.
Второй памятный случай необычайной по страстности работы лайки по «перу» произошел на охоте по тетеревам в Жиздринском районе Калужской области. Я в тех местах ежегодно охотился на тетеревов в те далекие годы, когда никаких путевок и лицензий не было и с охотничьим билетом можно было охотиться где только пожелаешь. В нашем промышленном районе Брянщины тетеревов в последние годы стало совсем мало, и я решил «тряхнуть стариной» и побывать хоть раз в местах былых охот конца 50-х гг. Один из знакомых купил мне путевку в Жизд- ринское хозяйство, заплатив при этом и за «отработку». И вот 30 км на стареньком мотоцикле по бездорожью с собакой в рюкзаке за плечами наконец остались позади, и я в местах своих былых охот. Места эти я не узнал — так все изменилось здесь за 40 лет. Лиственные мелоча, где держались тетеревиные выводки, превратились в высокоствольный лес, появились новые мелоча, которых раньше не было, большая часть полей заросла бурьяном и лиственной порослью, наезженные полевые дороги между деревнями так заросли, что я их не нашел вообще, и вместо них оказались еле приметные в некошеной траве тропинки. Засеянными пшеницей и овсом оказались всего два поля. К ним вплотную примыкала низина с лиственным мелколесьем, полянками и, местами, моховыми болотцами с лозняком. В таких тетеревиных угодьях я заранее предвкушал удачную охоту. Через овсяное поле тянулась набитая кабанья тропа. А раз уж кабаны здесь есть, то тетерева будут и подавно. Так думал я, но не так все оказалось на деле. За несколько часов поиска собаки, в которой я был уверен, как в себе, мы не нашли не только тетеревов, но даже признаков их обитания в таких прекрасных угодьях. На краю овсяного поля, примыкающего к моховой низине с зарослями, Пыж нашел поздний выводок коростелей. Один из них, спасаясь от преследующей его собаки, пробежал возле моих ног. Он был почти черный и нелетный. В это время заканчивался осенний валовой пролет коростелей, а потому ни матери этих малышей, ни других взрослых особей уже не было. Коростелята стали заложниками судьбы из-за своей нерасчетливой мамаши. Сожалея об этом, я отозвал собаку и увел ее от этого места. Нам с Пыжом осталось проверить засеянные поля и можно было собираться в трудный обратный путь домой. На пшеничном поле собака ничего не нашла, а вот на овсяном, наконец, у нее заработал «индикатор» дичи, и заработал очень энергично. Птица убегала от собаки по густому и высокому овсу, виляя из стороны в сторону. Я был уверен, что это старый косач, и спокойно ждал его взлета. Но вылетел из-под собаки не тетерев, а перепел. Еще пять таких же ярких следовых работ дала лайка на этом поле, и везде взлетали перепела. Я даже и не подумал стрелять по ним. После всех трудностей с путевкой и дорогой стрелять по перепелам, которых при желании мог найти на своих пригородных полях, я не мог. Уж слишком дорогая была бы им цена. Одно меня порадовало в этой неудавшейся охоте — страстная и красивая работа лайки как подружейной собаки. Видя, что перепела из овса взлетать не желают, Пыж делал в их сторону несколько прыжков и в последнем из них выбрасывался всем корпусом на полметра в воздух выше овса. После таких «свечек» перепела сразу взлетали. Описать такую красивую и стильную работу лайки трудно — это надо видеть собственными глазами. А для настоящего охотника красивая работа его собаки всегда ценнее трофеев самой охоты. Ну как при таких работах по дичи лайку не считать подружейной собакой? И это та же собака, которая в осенне-зимних охотах с не меньшим мастерством и в своеобразных стилях работает в уже обычном поиске по разным видам пушных зверьков или крупному зверю. Но она так работает только тогда, когда ее владелец заинтересован в этом и охотится с ней по разным видам зверей и птиц. К сожалению, сегодняшняя селекция лаек «на злобность» с присуждением «полевых» дипломов по вольерному зверю и, тем более, дипломов высших степеней грозит уже очень скоро превратить лайку в «травильную» собаку типа бультерьера или мастифа с потерей у лайки ее разносторонности.
В охотничьей литературе и на страницах журнала «Охота и охотничье хозяйство» не так уж редко авторы статей о различных породах собак, характеризуя достоинства своей породы, указывают исключительное чутье собак этой породы. Но при этом предпочитают не сравнивать дальность чутья описываемой породы с другими породами. Получается как в пословице, что «каждый кулик хвалит свое болото». А истина, как известно, познается в сравнении. При многолетних охотах с приятелем, имеющим дратхаара, я не один раз имел возможность сравнить дальность чутья немецкой легавой с обонянием своей лайки. Обычно мы охотились на полях рядом, и наши собаки в поиске на параллелях сходились друг с другом, а за упавшей после выстрела птицей нередко устремлялись обе. Каждая из них старалась первой подобрать птицу и отдать ее своему хозяину. Пыж, не подающий трофеев с суши, в таких случаях подавал мне птицу не хуже Ральфа. В таких ситуациях между собаками не раз начиналась грызня, и нам приходилось их растаскивать. При таких парных работах Пыж много раз внезапно прекращал поиск и, подняв голову, спокойной рысью устремлялся по прямой вперед на ветер. Я уже хорошо знал, что в таких ситуациях впереди нас куропатки. Поднимал выводок Пыж далеко от нас, на расстоянии до 100 м. Прогнав куропаток по инерции метров 30, лайка возвращалась назад к месту подъема выводка и начинала искать в траве оставшихся, но их, как правило, там уже не было, так как, в отличие от тетеревов, куропатки при их первоначальном подъеме взлетают дружно всем выводком. В обычных ситуациях Пыж птицу не гонял, даже если она садилась в траву у него на виду. Анализируя данные случаи, можно отметить следующее. Пыж в сравнении с другими моими лайками по обонянию от них не отличался. Ральф также имел нормальное для своей породы чутье. Куропатки на кормежке в траве, естественно, разбегаются и дают на ветер широкую полосу запаха значительно более сильного, чем одинокая птица. По ветру эта полоса запаха расширяется по фронту во много раз, но запах от птиц, достигший собак, становился настолько слабым, что легавая его не причуивала. Вот какая дальность обоняния у лаек. Если к обонянию лаек добавить слух, которым они пользуются при работе на коротких и средних дистанциях, то станет понятно, что добычливость охот с лайкой по дичи значительно выше охот со спаниелем. При совместных охотах с приятелем я с лайкой добывал дичи, как правило, больше, чем он с легавой. Уровень качества стрельбы у нас был одинаковый.
Нахаживать лаек по дичи желательно в первый же год их жизни. Лайчата, как никакие другие породы собак, уже в раннем детстве реагируют на запахи живой дичи и начинают работать в силу своего детства именно на необходимом для этих охот коротком поиске. В дальнейшем, при нормальном послушании собаки, этот «подружейный» поиск у них при охотах на дичь сохраняется на всю жизнь и нисколько не влияет на дальность поиска при зверовых охотах. Что касается гоньбы взлетевшей птицы, то лайки сами постепенно отвыкают от этого. Интеллект лайки таков, что она сама поймет бесполезность попыток догнать и поймать летящую птицу. Свою нынешнюю «западницу» Весту, родившуюся в конце января, я закончил нахаживать по перепелу и коростелю в конце мая. В четырехмесячном возрасте она уже прилично работала по дичи, а в августе и сентябре я с ней уже успешно поохотился и начал нахаживать ее в лесу по белке.
Два года назад в «Комсомолке" были опубликованы результаты специальных исследований интеллекта различных пород собак. По интеллекту на третьем месте в мире оказались наши лайки. Их опередили две иностранных породы, одна используется в Испании для пастьбы овец, надо думать, без участия человека. Наша лайка — уникальная порода собак, заслуживающая самой высокой оценки.

В.Аристов

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #93
СообщениеДобавлено: 30 окт 2014, 20:37 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Осиновый лист
Конец третьей декады августа. Днем столбик термометра поднимался до отметки +20°С. Но вечером, к семи часам, жара резко спадала и даже становилось прохладно. Два дня, собирая грибы, мы искали глухариные выводки близ весенних токов. Переходя с поляны на поляну, от одного дерева к другому, из гривы в гриву, читали страницы жизни леса. Вот углубление в земле от копыта лося с примятой и местами вдавленной травой; вот царапины на лесной тропке, вьющейся среди ельника, от когтей барсука; на приболотке старая купальня кабанов; на высохшей осиновой валежине помет куницы; а вот наброды и помет выводка глухарей по краю брусничной поляны с потревоженным муравейником. А сам выводок где-то недалеко.
Удача нам сопутствует, грибов собрано много. Заодно зреет план охоты на следующую неделю. Первый выход наметили на вечер 27 августа. С утра - ревизия дробовых патронов, проверка ружей. В путь тронулись в шесть часов вечера. Haши лайки западницы, на поводках. Болтая о предстоящей охоте, проходим отрезок пути в 4 км, желаем друг другу успехов и расходимся в по разным маршрутам.
Мне предстояло провести охотничий вечер на восточных гривах Селитского болота, а приятелю - на юго-западных гривах. День был на исходе. Солнце садилось как бы в лес за болотом Моя сторона залита последними лучами заходящего солнца, и начавший желтеть, буреть лист на деревьях играет разными бликами. Тени учинялись. Становилось прохладно. На полянках кое-где стрекотали кузнечики, но по мере продвижения вперед становилось все тише и тише.
Я двигался метрах в 30-ти от кран камыша по зеленому ковру мха. За ним шириной в 2 км, а местами и шире, простиралось мощное сосновое кочкастое болото. Год выдался урожайным на гонобобель, чернику, бруснику, да и клюквы, поговаривали местные, будет много. Чувствую, как сорвалась лайка, слышу медленный шум падающей птицы и легкий удар добычи о ковер мха. Веселое повизгивание Айнухи. Взял. Перед камышом поднимался старый высокоствольный осинник с вкраплениями ели. Подлесок состоял из рябинника, ельника, «нижний этаж» был занят черничником. Местами встречались небольшие полянки, сплошь усыпанные волнушками. Из-под елей везде торчали серушки. Шел слой гриба для засолки.
Моя западница находилась в глубоком поиске уже минут 30. Пройдя еще с километр, я дошел до метровой просеки, прорезавшей болото с востока на запад, и встал Неделей раньше, собирая грибы, мы именно здесь обнаружили глухариный выводок из восьми птиц. Осматривая осинник, пришли к выводу, что глухарь пошел на осиновый лист Оставалось ждать.
Стало совсем прохладно. Где-то высоко в небе прокричали журавли, птицы обучали летным азам молодняк. Кузнечик, стрекотавший справа в сухой траве, замолчал. В болоте слева что-то прошумело, и вновь тишина. Вынул компас и еще раз проверил азимут. Собаки нет.
И как бы в ответ на мои мысли спереди, метрах в четырехстах, заработала Айна. Несколько минут слушал, определяя, по кому она работает. Голос звонкий, но не злобный, отдает не часто, не перемещается, на глухой не переходит. Глухарь. "Ну матушка, не сорви его", - с этими словами подхватываюсь и быстро иду на голос.
Приболоток становится сырее, появляются сосны. Двигаюсь, постоянно поворачивая пятку, прежде чем оторвать сапог от мха, иначе хлюпает и мои движения слышны. Таким образом преодолеваю метров 300. Впереди мокрая проточина, заросшая местами чахлым камышом, шириной метров в 30. На ней ни одного деревца, кустика, а дальше высится горбушка со здоровенным осинником и частым подлеском из ельника В нем-то и работает Айна.
Перевожу дыхание и внимательно осматриваю ближайшие кроны осин. Желто-зеленые, светло-зеленые, буро-желтые листья местами совсем скрывают сучья. Не подшуметь бы Сумерки надвигаются быстро, и надо успеть «подкатить» к осине.
По-кошачьи припадая, на полусогнутых переползаю мокрую проточину и ищу глазами в ельнике хоть какую-нибудь тропку.
До работающей лайки метров 80, Вхо-жу на цыпочках в ельник, осторожно двигаюсь в направлении собаки. Преодолеваю метров 25 и оказываюсь на краю крупного, чистого, высокоствольного осинника. Кое-где местами а рост человека встает елочка Земля вся покрыта зеленым мхом, и на нем ровным одеялом лежит буреющий осиновый лип. Собака работает передо мной, но я ее не вижу.
Надо обозначить траекторию своего движения. Пальцами левой кисти делаю два щелчка, и чуть спустя голос Айнухи перемещается немного влево, еще плотнее к болоту. «Услышала, молодец Полдела сделано. Теперь. Ясно, где. Осталось набраться терпения».
Голос работающей собаки становится еще реже и ласковее. Осторожно начинаю скрадывать. Метров через 30 оказываюсь возле огромного осинового ствола. Прячась за него, перевожу дыхание и начинаю прислушиваться и осматривать кроны впереди стоящих осин. Где-то здесь прячется глухарь.
Время идет, собака осторожно, ненавязчиво облаивает, но мошник не выдает своего месторасположения Очевидно, старый, опытный. Смеркается.
Справа в стороне застонал лось. Над макушками деревьев со стороны болот прошумели утки. Опять щелкаю пальцами Собака замолкает, а вскоре появляется возле меня. Нажатием руки укладываю ее возле себя, оба замираем. Минут десять стоит гробовая тишина. В воздухе иногда кружит опадающий осиновый лист, мягко ложась на мох, Айна, причмокивая, лижет лапы, а я внимательно слушаю и всматриваюсь в кроны осин. За ними темно-синее небо, начинают появляться звезды.
Долгожданный миг удачи настал. Глухарь общипал лакомые листочки вокруг себя, пока внизу тявкала надоедливая лиса, и решил потянуться за листочками чуть дальше и выше.
Улавливаю в правой кроне движение и шум. Вот он, родной. Вытянув шею, раскрыв крылья для баланса, тянется к лакомству, резко клюет. Айна настораживается, чуть приподнимаясь, но я придавливаю ее рукой - "лежать". За первым аппетитным дальним листочком следует второй. Подвожу мушку под черное пятно, за ним мерцают звезды. Грохот выстрела разрывает вечерние сумерки. Чувствую, как сорвалась лайка, слышу медленный шум падающей птицы и легкий удар добычи о ковер мха. Веселое повизгивание Айнухи. Взял.
Иду к месту падения, глажу помощницу, она ластится и старается лизнуть в лицо. Поднимаю мошника. Порядочный. В деревне безмен покажет десять фунтов Укладываю добычу в рюкзак, подвязываю лайку и для верности сверяю путь по компасу Направляюсь к лесной дороге навстречу приятелю. Как-то у него сложился вечер?
Слева вновь засточал сохатый. Айна натянула поводок, одергиваю ее, и мы движемся по ночному лесу дальше. Уходя от быка, забрали чуть правее на лесную дорогу выскочили у чистины, где деревенские собирают клюкву.
Товарищ, если и вернулся, то должен ждать ближе к деревне. На прозвучавший свист никто не отозвался. Иду метров 200 по дороге в сторону деревни и вновь свищу Тишина, надо ждать.
Томительные минуты ожидания прерывает забеспокоившаяся лайка, навострил уши и я. С болотной чистины - доносится свист, даю ответ. Приятель подходит быстро, повествует кратко. 'Там, мы обнаружили выводок до пяти птиц Чана начала работать почти в сумерках у самого приболотка. А осины там, и кроны - будь здоров. Подкатил-то я быстро, а вот определялся минут двадцать. Собаку пришлось отзывать. Не выдает себя, хоть ты лопни. Но потом засек. После выстрела, чувствую, валится мошник. а из соседней кроны второй сорвался. По нему бить не стал А вообще вечерок удался» - заключает он.
Делясь впечатлениями, приходим в деревню. На столе самовар и сковорода жареных грибов с картошкой. Показываем глухарей. Каждого петуха отец оценивает на вытянутой руке, внимательно ощупывая. "Неплохо. А буряка-то вы им дали наклеваться. 3автра, туда не ходите, пусть все уляжется. А бычок, говорите, поет. На гривке?» И, довольный, подсаживается к столу. Едим грибы, пьем чай и долго беседуем об охоте на .глухарей.
Егерь со стажем, он знает толк в охотах на мошника. Много приводит случаев, останавливается на тонкостях этой охоты. Отведенная неделя пролетает быстро, интересно, поучительно.
Наши четвероногие помощницы после недельных скитаний матереют на глазах. В них появляется уверенность, по лесу они передвигаются с каким-то неподдельным достоинством. Собаки знают, куда и зачем смотаться, откуда и того вытурить, кого облаять, а на кого снисходительно посмотреть, кого не удостоить вниманием,. Они в своей стихии.
Тремя неделями ранее - здесь же мы проводили с ними рекогносцировку местности. На предмет глухариных выводков. С каждымч шагом информации о выводках становилось больше и больше. Лайки в буквальном смысле слова обшаривали все окрестности по пути нашего следования.
Находится очередной выводок, который слышит наш шум. Птицы сначала бегут по земле, а затем западают вместе с глухаркой в густом высокотравье с примесью малинника, редких кустов можжевельника и волчьего лыка. Помощницы следуют за выводком, энергично раскачивая «бубликом» на крупе. В месте западания старки «бублик» на какое-то время задерживается. Тут следуют два щелчка пальцами, и лайки, как бы обходя, выводок, выгоняют его на нас.
«Ко, ко, ко» - и старка, изображая подранка, пролетает над нами, открыто усаживается на осиновый сук метрах в 30-ти. Поднявшиеся с ней молодые зависают на ближайшей сосне, вытянув вперед шеи, постоянно крутя головками. Следует одинарный щелчок, и лайки нехотя направляются в нашу сторону, поднимая остатки выводка. Молодняк рассаживается на ближайшие ветки, крутя головами.
После этого помощниц берем на поводки - дело сделано, и под несмолкаемое "Ко, ко" тихо покидаем расположение выводка.
Позднее делаем выборку одного - двух глухарей из выводка со своими помощницами на ягодниках и осиновом листу. - Эта охота желанно воспринимается лайками и они днями могут обшаривать характерные; места обитания выводков и взматеревщих особей.
А как хороши блюда из осеннего мошника. Но об этом отдельный разговор.

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #94
СообщениеДобавлено: 03 ноя 2014, 20:00 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Буран Этот рассказ о последних часах жизни моей самой самой Лайке.Буран это зсл серо дымчатого окраса отлично сложен в холке под 60см глядя на этого пса в нем сразу угадывается сила уверенность в себе и глаза такие глубокие и умные цвета спелой вишни .5лет назад его мне подарили однополчане через месяц после увольнения в запас мы решили встретится в Москве ротой .вернее тем составом что от нее остался после пребывания в гордой республики 12 пацанов из 54 человек покалеченных войной сняли столик в ресторане Лель что на проспекте мира сдвинули столики выгнали всех азеров обещая устроить им прям сейчас Грозный и там в корзинке из ивы мои братья зная мою любовь к охоте с лайкой вручили мне это чудо так у меня появился Буран. Я вложил в эту собаку всю душу и опыт деда Прошло 5 лет за эти годы чего мы только не охотили и в каком количестве не собака песня такой мастеровой лайки у меня больше не было.Но вернемся в октябрь 2000 .около 5 вечера в ельнике не доходя 1.5 км до мотоцикла в 300 метрах от меня Буран подает голос .в голове сразу КАБАН и скорее всего секач одиночка тороплюсь к собаке но кабан срывается и идет на махах в сторону болот.Два дня лил дождь и след отпечатывается четко скорее всего 4 летка никак не меньше 150кг оторвавшись от меня на пол км Бурану таки удалось тормознуть этого бульдозера на границе низин но этого времени оказалось мало как не спешил я к собаке я не успел секач тронулся через низины на болота а там топь дальше не пролазный крутиник гиблое реликтовое место уже практически темно пересекаю низины и выхожу на болота но собака с секачем уже за топью на крутинике понимая что время упущено и до собаки 400метров болотом в темноте без фонаря пытаюсь отозвать Бурана но секач его уже подрезал я слышу как яросно злобно заработала собака использую последнюю возможность отозвать пса стреляю вверх но тщетно на той стороне идет мясорубка со смещением в лево .Все. бросаю ружье и рюкзак достаю старый чеченский кинжал(боевой трофей из под Харачоя) кидаюсь через болота и не пройдя и 150 метров проваливаюсь по грудь и начинаю бороться уже за свою жизнь Помню как кричал Буран ко мне .Я ворахтался в ледяной жиже и слышал как кабан режет мою собаку в очередной раз выплевывая мерзкую вонючую жижу я последний раз слышал своего пса....Похоронив Бурана на высоком берегу реки под столетней сосной я расстрелял все патроны что у меня были выпил 0.7 и три года не заводил собак и не ходил на охоту.

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #95
СообщениеДобавлено: 12 ноя 2014, 19:47 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Инфаркт
Василий Петрович с сыном Сергеем пришли в свою избу второго сентября, как раз на следующий день как проводили Сашку в школу, в третий класс. Сашка приходился сыном одного и соответственно внуком другого. В этом году первое сентября пришлось на пятницу, и у Сергея, впереди было два дня выходных, а Петрович и вовсе сидел на пенсии, потому как «стукнуло» ему уже шестьдесят семь. Сын жил в городе, а сам он с женой в небольшом поселке лесозаготовителей в шестидесяти километрах от города. Раньше все жили в поселке, но Сергей окончил институт, устроился работать по специальности, женился и окончательно обустроился в городе, а к старикам приезжал поохотиться да порыбачить, вот как теперь.
Чтобы добраться до избы, надо было сначала километров тридцать ехать на попутном лесовозе по лесной основной дороге, а потом двенадцать километров идти пешком. Петрович, хоть был уже не молод, но такие расстояния еще преодолевал довольно легко, потому как всю жизнь ходил по этим и другим таежным местам. Дневные переходы случались и по двадцать пять и по тридцать километров. Да еще с тяжелым рюкзаком, особенно когда приходилось заносить в зимовье припасы или выносить из тайги мясо. Да что тут он, Петрович, можно сказать еще не старик, если в поселке до сих пор был жив дед Кузьма, который последнего своего лося добыл в семьдесят два года. Мясо он выносил к дороге за восемнадцать километров. И сделал четыре ходки. Все это время ночевал в лесу под открытым небом в марте месяце, когда ночью морозец бывает нешуточный, градусов под минус пятнадцать – двадцать. А тут расстояние – не расстояние. Рюкзак почти пустой, по пути ни одного серьезного болота. Не поход – прогулка.
Серега вырвался из города просто отдохнуть на выходные, а он собрался набрать брусники и просто несколько деньков пожить в лесу. Сын хоть и стал городским, своих корней не забывал. Чуть, какой выходной, там, или небольшой отпуск, - так к отцу. Они вместе и избу эту поставили два года назад. Из нее еще не выветрился смоляной сосновый дух.
Пока шли Алтай, крупный кобель западносибирской лайки поднял сначала глухарку, потом глухаря, которых Сергей успешно взял. С собой не стал нести, а повесил в пакетах на деревьях, положив в каждый по стреляной гильзе, чтобы запах пороха отгонял непрошеных воришек – куниц. Петрович на такую дичь не отвлекался. Ему бы что покрупней. Олешку или лосика. Он каждый год брал одного оленя и одного лося, обеспечивая мясом и себя с женой и семью сына.
Часам к четырем дошли. Поели, отдохнули. До темноты поработали на строительстве беседки. В ужин за разговорами выпили водки.
Утром, на следующий день Сергей ушел, чтобы успеть не поздно вернуться в город, а Петрович взял в рюкзак ягодный короб и пошел собирать бруснику. Недалеко от избы, которая была построена на берегу небольшого ручья, стоял на беломошнике великолепный сосновый бор. Брусники там уродилось не мерено. Белых грибов, кстати, тоже, но тащить от сюда в поселок грибы было не разумно.
Петрович увлекся ягодами и совершенно забыл о времени. Так всегда бывает, когда занимаешься не трудной, но нудной работой. Голова освобождается от повседневных мыслей и думается обо всем на свете. Вспоминается прошлое. Петрович вспомнил, как приехал в поселок молодым парнем. Леспромхоз тогда только организовали. Как бились за выполнение планов, потом как встретил прекрасную девушку Иру, которая стала его женой, как родился Сережка, да мало ли чего еще. Было очень тихо и ничто не отвлекало его от работы и воспоминаний. К реальности его вернуло глухое рычание Алтая, который до этого спокойно сидел рядом. Пес резко вскочил на ноги, уставившись в кусты дикой малины, что росли метрах в пятидесяти от того места, где они собирали бруснику.
Петрович распрямился и тоже посмотрел туда. Пока ничего подозрительного видно не было, но он сразу понял, что происходит. Ружье было с собой, и он перезарядил стволы пулевыми патронами, которых оказалось всего два. Алтай зарычал громче, шерсть на загривке встала торчком. Кусты малинника зашевелились. Сначала показалась огромная медвежья голова. Хозяин леса осмотрел окрестности, оценил ситуацию и вылез на свет целиком. Обычно, даже в девяносто девяти случаях из ста, медведь не ищет встречи со своим главным врагом, а, почуяв человека, уходит. То, что косолапый показался перед охотником, да еще перед охотником с собакой было невероятно. И Петрович это прекрасно осознал. Осознал, но не понял почему.
Алтай с яростным лаем бросился на зверя. Все-таки, западносибирские лайки лучшие в охоте на медведей. Вот, в охоте на лосей они уступают другим лайкам: и восточно-сибирским и, в особенности, карело-финским. И уступают именно из-за своей злости и агрессивности, пугая лося, но, не останавливая его. А в работе с медведем такой характер как раз и нужен. Пес напал на медведя со своими обычными приемами, крутя его на месте, близко не приближаясь. А Петрович не мог понять, что происходит. Поведение медведя нельзя было объяснить. То, что косолапый сам появился перед человеком, было против его медвежьей, в общем-то, трусливой, природы. Загадка.
Вдруг Алтай отстал от медведя и со всех ног побежал к своему хозяину. Петрович видел, что медведь ничего ему не сделал. Неужели собака испугалась? Опять загадка. Не водилось за Алтаем такого, чтобы он кого в лесу боялся. Но когда пес пробегал мимо хозяина с лаем, сосредоточенно глядя в одну точку злыми глазами, Петровичу стало все ясно. Алтай бежал не с поджатым хвостом. А значит он не убегал в страхе от медведя, а бежал навстречу… . От этой ясности Петрович похолодел, зная, что сейчас увидит позади себя.
Уже оборачиваясь, он снял ружье с предохранителя и поднял для выстрела. И во время. Сзади на него набегал второй медведь, еще больше первого. Человека от зверя отделяло метров двадцать, когда Алтай преградил ему дорогу. Собака сразу забежала сбоку, развернув медведя боком к хозяину, и тут же грянул выстрел. Огромный зверь осел на задние лапы. Передними пытался сохранить равновесие, но рухнул на бок. Петрович тут же обернулся к первому медведю. Тот стоял на прежнем месте и с ненавистью смотрел на человека. Смотрел и не уходил. Не ушел даже после выстрела. Петрович отказывался верить своим глазам. То, что сейчас произошло, не укладывалось в его голове. Звери путем хитроумной комбинации с отвлекающим маневром устроили охоту на человека. Но почему он не уходит теперь, когда их замысел провалился? Чего он ждет?
Алтай все еще яростно драл убитого медведя за шерсть и не обращал внимания на живого. А тот стоял и смотрел на человека. Стоял и смотрел, низко опустив голову. Петровичу стало не по себе. Что-то ему подсказывало, что еще ничего не кончилось. И это была правда. Откуда-то сбоку, со стороны, которую он совершенно не контролировал, послышался хруст. Он повернул голову и увидел третьего медведя, приближающегося огромными прыжками. Алтай почему-то на него не среагировал. Петрович повернул ружье на встречу зверю, может быть, за пару секунд до нападения и выстрелил. Пуля угодила тому прямо в голову. Медведь рухнул замертво. Старик ошарашено смотрел на бьющегося в конвульсиях медведя и не верил, что это все происходит с ним. Три, сразу три! А что же третий, вернее первый? Петрович быстро переломил ружье, зарядил его самой крупной дробью, которая у него была, «единицей», и обернулся к первому медведю. На том месте никого не было. Как будто не было вообще. Сколько могли вынести руки, он держал ружье на изготовке, не отводя глаз от малинника. Третьего нападения без пуль отбить было бы уже невозможно. Но зверь не показывался, и Алтай вел себя уже спокойно. Тут Петровича оставили силы, и он медленно осел на белый мох.
Сознание оставалось, но наступила какая-то беспросветная апатия, которая могла длиться бесконечно, пока кто-нибудь, или что-нибудь не выведет человека из нее. Так можно было бы просидеть несколько часов, уставившись в одну точку. Этим «кто-то» оказался Алтай. Ему надоело рвать убитых медведей, и он пришел к хозяину. Простое поскуливание не привело его в действие. Тогда пес начал как бы тормошить человека лапой, тихонечко потявкивая: «Ну, давай, хозяин, вставай».
Петрович, наконец, пришел в себя. Он медленно поднялся и подошел сначала к первому убитому медведю, потом ко второму. Пока осматривал их окончательно пришел в себя.
Конечно, за свою долгую жизнь он охотился на медведей, но всегда это было организованно, и всегда с определенной целью: или ради ценной желчи, или ради срочно понадобившегося медвежьего жира, или ради кем-то заказанной шкуры. Сейчас Петрович не знал, что делать с двумя, случайно добытыми медведями. Наверно, надо было бы взять все полезное. Но только не сегодня. Завтра. Завтра он придет и потихоньку разделает туши, возьмет желчь, сало, снимет шкуры, и так далее. А на сегодня охота закончена. Надо возвращаться домой. Пережитая смертельная опасность забрала силы, а до избы еще час ходу.
Уже подходя к избе, Петрович почувствовал какую-то необъяснимую слабость, которой никогда раньше за собой не замечал. Ноги буквально подкашивались. Дыхания стало не хватать. Он даже рюкзак оставил с намерением забрать его позже. Дойдя до жилья, старик без сил опустился на лежак и почти тут же забылся сном.
Ночи в сентябре в этих краях уже холодные. Градусник «падает» до нуля, а, бывает, что и за минус. Изба, не протопленная с вечеру, простыла уже давно, но изнеможенный человек почувствовал, что замерзает только к утру.
Петрович проснулся с отвратительным настроением и расположением духа. Это были его первые ощущения. Он еще не вспомнил вчерашние события, не пытался встать и растопить печку. Он только сознавал, что «все плохо». Еще не придя в себя, он вспоминал, было ли когда-нибудь с ним похожее раньше. И здесь память воскресила тот случай, когда его семилетний Сережка заболел тяжелейшим воспалением легких. Их с женой Ирой увезли в городскую больницу, а он остался в поселке. Заснул у единственного телефона в опорном пункте милиции, и проснулся с ужасным, необъяснимым чувством, похожим на теперешний.
Потом мысли и образы постепенно стали обретать реальность, законченность, как-то связываться одни с другими. «Серега – ребенок. Серега – взрослый. Вчера ушел домой. Я остался, чтобы набрать брусники… . Стоп! Медведи! Сразу три! Охотились на меня»!
Он сразу все вспомнил. Холод в избе отступил на второй план. Лежал, не шевелясь, переживая вчерашние события.
Где-то за дверью скулил Алтай, уже давно призывая хозяина выйти.
Петрович медленно поднялся на лежаке и опустил ноги. Он сразу почувствовал, что с ним творится что-то очень нехорошее. За грудиной поселилась жгучая боль. Она пекла и жгла, как будто там застряла большая порция горячей каши. Левая рука почти онемела и плохо слушалась. Язык опух, с трудом поворачивался во рту. То небольшое усилие, которое он сделал, чтобы просто сесть на лежаке вызвало одышку. Во всем теле чувствовалась слабость, которую он заметил еще вчера. Ничего не понимая, старик снова лег на матрац.
«Неужели это то самое, о чем я думаю? Не может быть! У меня ведь никогда не болело сердце. Даже признаков никаких не было. Я не знаю что такое волокардин или нитроглицирин, и когда надо пить то или другое. И так рано! Хотя, почему рано? Шестьдесят семь - уже пора. Знавал я случаи, когда от этого умирали и в пятьдесят, и в сорок. Неужели у меня инфаркт?»
Боль в груди не отпускала. Петрович боялся пошевелиться. И он был в полной растерянности, потому что не знал, что делать. Сердечных лекарств никаких нет. До людей далеко. Очень далеко. Непреодолимо далеко. И никто сюда в ближайшее время не придет. Отлежаться? Может, отпустит? А если это действительно инфаркт? Тогда что? Конец? Он стал вспоминать все, что читал и слышал об инфарктах, и получилось, что по все признакам это он и есть.
Так, не шевелясь, все более утверждаясь в том, что все кончено Петрович пролежал в холодной избе несколько часов. А потом он подумал, что шевелиться-то и не за чем. Все равно он скоро умрет, так зачем вставать и топить избу, кормить Алтая. Надо просто тихо встретить неизбежное. Он настроился на быстрый исход, и мысленно простился с женой, сыном, внуками. Потом стал вспоминать своих родственников и прощаться с ними, хотя точно не знал, кто из них жив, кто нет. Вспомнил давно умерших родителей, и обрадовался, что «там» его ждут свои.
Боль жгла с прежней силой, но ничего не происходило. Он оставался в ясном сознании, видел потолок избы, слышал скулившего Алтая, ощущал холод, который становился все сильнее. Хорошо, что накануне с Сергеем они расправили одеяла, но не укрывались ими, потому, что хорошо протопили избу. Петровичу с трудом удалось натянуть на себя одеяло. Все движения при этом сопровождались усилением боли в груди, но он, в принципе простившись уже с жизнью, особого внимания на это не обращал. Согревшись под толстым ватником, старик забылся сном.
Пробуждение снова было тяжелым. Петровичу снились откровенные кошмары. Очнувшись, он удивился, что еще жив. И эта новость вселила в него какую-то призрачную надежду. Он попытался пошевелиться, и тут же получил резкий укол в сердце. «Нет, видно «это» придет позже», - подумал старик, и оставил попытки встать. Единственное, что его радовало в этой ситуации, так это ясность ума. Она была какой-то очень чистой, как новой, как будто он раньше не видел, что доски в потолке подогнаны не ровно, что пазы между бревнами в избе забиты мхом плохо, окошко светит тускло. Он подумал про двух, лежащих в тайге тушах медведей, и пожалел, что пропадет столько ценного добра. О брошенном рюкзаке. «Кто-нибудь подберет, и обрадуется находке». Но больше всего ему было жаль Алтая, который продолжал скулить за дверью. Петрович прекрасно сознавал, что если умрет он, умрет и Алтай, потому что верный пес ни за что не уйдет от избы, зная, что хозяин его там. Эта мысль вернула его к реальности. «Нет. Надо что-то делать, - подумал старик, - надо хотя бы открыть в избе дверь, чтобы запустить собаку». Если он смог натянуть на себя одеяло, то почему бы, не попытаться открыть дверь.
Старик осторожно скинул с себя тяжелое тряпье. Потом очень медленно поднялся с лежака и свесил ноги. Боль не утихала. Но она пока и не убивала. Просто была жуткая слабость. Тем не менее, ему удалось встать на пол, и, держась за лежак дойти до двери и толкнуть ее. Дверь отворилась всего на несколько сантиметров, но счастливый Алтай мордой открыл ее шире и с радостным визгом ворвался в избу. Он чуть не повалил хозяина от избытка чувств. Петрович, опершись двумя руками о лежак, едва выдержал напор пса. Так он простоял несколько минут, дожидаясь пока тот не успокоился. Потом, держась за все, что можно, очень осторожно вышел наружу. Вышел только для того, чтобы снять с высокой полки кастрюлю с едой для Алтая. Десятилитровая кастрюля была почти полной. Петрович заглянул в нее и увидел, что каша замерзла. «Хорошо, не расплескается», - подумал старик и стащил кастрюлю с полки. Та упала на землю, не перевернувшись. «Алтаю тут на три дня хватит, а потом, может, кто и придет». Тут Петрович вспомнил, что сам ничего не ел со вчерашнего дня. Но мысль о еде вызвала у него отвращение. Хотелось только пить. Он еле доковылял до лежака, по пути прихватив с собой чайник с печки, вода в котором еще не замерзла, хотя сверху уже образовалась корочка льда, напился и лег, сразу заснув.
В этот раз сон его был очень беспокойным. Он постоянно просыпался, долго лежал с открытыми глазами, думая о своей судьбе. Он и раньше предполагал, что жизнь его вот так и закончится. Проводя в тайге большую часть времени, да еще в возрасте, конечно смерть можно встретить скорее здесь, чем в поселке. Сколько таких случаев уже было. Петрович сам пару раз вывозил из лесных изб умерших охотников. Это было естественно. Но думать про себя такого не хотелось.
Чтобы не замерзла в чайнике вода, он взял его с собой под одеяло.
Утро следующего дня не принесло никаких изменений. Боль в груди продолжала жечь, и левая рука от болевой отдачи почти не слушалась. И слабость. Не позволяющая ничего сделать слабость. Но он оставался живым и ясным в сознании. Хорошей новостью оказалось то, что потеплело. «Хоть печку не надо топить», - подумал Петрович. Верный Алтай лежал рядом, но при пробуждении хозяина весело вскочил, скуля и прыгая лапами на лежак, призывая его вставать. То, что он до сих пор был жив, хорошая погода, активность пса заставило человека задуматься о борьбе со смертью. «Надо пробовать отсюда выбираться, - решил Петрович, - здесь-то я точно окочурюсь». И это он понимал, потому что знал, что за ним никто не придет. Каждый раз, уходя в тайгу, он говорил Ире, что придет «дней через пять» или «дней через семь», но эти пять или семь дней могли вылиться и в три, и в пятнадцать. И жена к этому уже привыкла. В этот раз он сказал, «дней через пять». А прошло всего три. Поэтому Ира не будет беспокоиться еще как минимум неделю.
Прежде всего, Петрович решил, что нужно поесть, хотя, вот уже двое суток не принимая ничего, кроме воды, он по-прежнему не чувствовал голода. Он с трудом растопил печку и поставил на нее кастрюлю с водой, которую предусмотрительно набрал еще Сергей. Когда вода закипела, старик бросил в нее несколько кусков сухой оленины. Чистить картошку не было сил. Через два часа он снял с уже потухшей печки кастрюлю. Съел миску бульона с хлебом и куском мяса. Вся эта работа по приготовлению еды его сильно утомила, и сразу после обеда он опять уснул.
Выбираться из леса Петрович решил с рассветом следующего дня. Он прекрасно понимал, что путь в двенадцать километров может для него растянуться на два-три дня, а может быть и на всю жизнь. Поэтому к такому рискованному переходу надо было подготовиться. Прежде всего, старик вырубил две рогатины и смастерил из них костыли. Все-таки четыре точки опоры лучше двух. Потом из старого холщевого мешка сделал некое подобие рюкзака, привязав к нижним углам его толстую веревку. Сварил еще кусок мяса, а бульоном заполнил две полуторалитровые пластиковые бутылки. Взял еще сухарей, кружку и нож. Ружье спрятал. Эта несложная и не трудная работа заняла у него весь день. После каждого действия, сопровождаемого усилением боли в сердце, приходилось подолгу отдыхать. Особенно трудно далась рубка рогатин. Топором этого он сделать не смог: топор оказался слишком тяжелым. Тогда Петрович, лежа у деревцев, охотничьим ножом потихоньку срубил их, потратив на каждое не меньше часа. С костылями передвигаться оказалось значительно легче, и старик вдруг поверил, что сможет дойти до дороги.
На утро Петрович встал и прислушался к своему организму. С момента первого ощущения боль в сердце превратилась из остро жгучей в тупую, давящую как пресс. По-прежнему изводила слабость, которая, казалось, поселилась в каждой мышце. Очень сильно мешала одышка. Аппетит отсутствовал на прочь. Но старик заставил себя поесть приготовленным еще с вечера. Кроме того, он поставил перед Алтаем большую миску с размоченными мясным бульоном сухарями.
Покончив с едой, он надел свой вещмешок, накинул через шею привязанные к костылям тесемочки, чтобы не ронять и не нагибаться за ними, притворил дверь в избу и вступил на тропу, которая должна была привести его к жизни.
Первое и самое тяжелое препятствие ждало его уже через сто метров: ручей. Избу они с сыном построили на дальнем от дома берегу, а берега этого небольшого, глубиной по колено, ручейка были довольно круты. Петрович кое-как спустился со своего берега, перешел воду и надолго прилег на покрытом мхом склоне перед подъемом наверх. Минут через пятнадцать он собрал всю волю в кулак и пополз на четвереньках, хватаясь и помогая себе руками за все, что росло рядом. Склон поднимался вверх метров на десять-двенадцать, но за один прием преодолеть его не удалось. На половине пути у старика потемнело в глазах, руки и ноги отнялись, и он мешком повалился на мох почти без сознания. Его как будто ухватило за левую руку и крутило и мутило в каком-то бешенном черном смерче, то поднимая от земли, то вновь швыряя о нее. Через какое-то время смерч успокоился. Старик приоткрыл глаза, но увидел, что лес еще довольно долго вращался и плясал вокруг него. Он долго наблюдал за верхушками сосен, пока они не остановились в своем танце. Рядом беззвучно сидел Алтай. Пес уже давно понял, что с хозяином творится неладное, и многого от него не требовал. Просто был рядом и охранял от всякой лесной опасности.
Петрович снова пополз наверх. Оставшиеся пять метров он преодолел за два раза. На верху еще долго отдыхал, прежде чем двинуться дальше. Обычно переход через ручей занимал минуты три-четыре. В этот раз старику понадобилось больше часа.
После ручья тропа километра три с половиной шла по сосновому бору без спусков и подъемов. Петрович подумал, что если за сегодняшний день сможет пройти такое расстояние, то это будет очень хорошо. Сильно наваливаясь на костыли, он медленно пошел вперед. Еще раньше он понял, что до последних остатков воли напрягаться не надо. Можно было потерять сознание, а то и вообще помереть. Поэтому Петрович делал переходы до первого желания просто упасть. Длина таких переходов составляла едва ли больше метров ста, ста двадцати. Потом он долго отдыхал, лежа навзничь с закрытыми глазами. К концу четвертого или пятого перехода он уже перестал обращать внимания на боль в сердце. Его занимала только слабость, усталость и одышка. С каждым переходом отдых продолжался все дольше, пока он не обнаружил, что проспал почти целый час. Но самочувствие после сна стало лучше. Петрович оглянулся вокруг, и определил, что отошел от избы всего на километр. Но поскольку он твердо решил вытащить свою несчастную душу из леса, он сказал себе: «Ого! Я перешел через ручей и уже прошел целый километр! Осталось всего-то одиннадцать». Есть он пока не стал, решив пройти еще немного.
В первые часы своего исхода Петрович пытался о чем-то думать. О прожитой жизни, о семье, об Ирине, о том, как она воспримет его болезнь, когда его привезут из леса домой. Если привезут. О том, что он будет делать потом, когда вылечится. Если это «потом» вообще будет. Но постепенно мысли начали путаться и сбиваться. Особенно после коротких моментов забытья во время отдыха. К концу дня он уже ни о чем не думал, а только тупо считал шаги до очередного привала. Наконец бор стал переходить в заболоченную низинку, тянущуюся на протяжении полутора километров до старой лесной дороги, которая уже выходила на лесовозную. Пройти этот участок изможденному, больному старику без хорошего отдыха было невозможно, и Петрович стал готовиться к ночевке. Тем более, что начало уже темнеть. Отдышавшись и немного придя в себя после последнего перехода, он нашел огромный, достаточно сухой вывороченный корень когда-то упавшей сосны. Собрал сушняк, в изобилии валявшийся вокруг, и развел под этим корнем костер. Готовить ложе сил не осталось. Старик попил бульона, с отвращением съел кусок мяса и провалился в сон.
Смолистый пень быстро занялся жарким огнем, согревая спину несчастного человека. С другой стороны вплотную, по давно устоявшемуся правилу спал верный Алтай. А над этим ничтожным источником тепла и света на десятки и сотни километров простиралась Ночь. Где-то далеко в поселке спокойно спала жена Петровича, а еще дальше в городе ни о чем не подозревавший Сергей.
По среди ночи старик проснулся от какого-то дикого, первобытного страха. Он мерзкой змеей заполз в раненое сердце и не оставлял. Боль в груди усилилась, и Петрович вдруг решил, что не доживет до утра. Ему стало так жутко, что он заплакал. «Нет, лучше бы я остался в избе, - думал он, - там умирать не так страшно». Корень уже перестал гореть пламенем, превратившись в пышущие жаром угли, которые давали больше тепла, но почти не давали света. И обступившая человека со всех сторон непроглядная темнота давила и пугала. В этом состоянии, без сна старик пролежал до первых признаков рассвета. Слава Богу, перед утром боль немного отпустила, и несчастный снова заснул.
Утро выдалось ясным и морозным. На траву лег иней. Петрович проснулся от холода, но тот факт, что он все-таки проснулся, прибавило ему настроения. Чувствовал себя он не хуже и не лучше, чем в предыдущие дни, но от ночных страхов не осталось и следа. «Надо идти. Я правильно сделал, что пошел. Я уже прошел три с половиной километра. Осталось восемь с половиной. Я дойду!» Петрович быстро позавтракал и двинулся в путь.
Сложность предстоящего участка заключалась в рыхлом мягком мху, в котором нога утопает выше щиколотки, а также в зарослях багульника и карликовой березы. Продираться сквозь них и здоровому-то человеку не просто, а больному, слабому, идущему на костылях и вовсе убийственно. Пол дня Петрович штурмовал этот труднейший в своей жизни километр. Несколько раз он от изнеможения терял сознание, валясь прямо в сырой мох. Да и когда в сознании ложился отдыхать, сухое место особо не выбирал. Его там просто не было. Он приваливался к стволу какой-нибудь сосенки, оглушая тишину леса тяжелым дыханием, закрывая глаза и проваливаясь в короткий сон. Когда, наконец, он выбрался на твердое место, штаны и низ куртки были абсолютно мокрыми. Петрович хорошо понимал, что мокрым в лесу оставаться нельзя, тем более, что холодало, но сушиться пока не стал. Надо пройти еще немного. И он продолжал ковылять на своих костылях, немного изменив график переходов и привалов. Чтобы не замерзнуть во время отдыха, надо было его сократить. А для этого надо было сократить переходы.
Ближе к вечеру он стал присматривать место ночлега. Но, поскольку маршрут он прекрасно знал, искать его долго не пришлось. Петрович вышел к большому завалу из нескольких сухих елей. Если бы удалось его разжечь, можно было не бояться замерзнуть ночью. Старик больше часа собирал сушняк, складывая его под основание завала. Тяжелый дневной переход и эта последняя работа совершенно обессилили его. Он упал возле собранной кучи, и не было сил даже чиркнуть спичкой. Так он пролежал не менее получаса пока не начал откровенно замерзать. Наконец ему удалось достать коробок, не слушающимися пальцами достать пару спичек, зажечь их и поднести к пучку бересты. Та ярко вспыхнула, и сразу же занялся мелкий еловый сушняк. Костер разгорелся. Петрович заставил себя раздеться до нижнего белья и развесить мокрую одежду и сапоги на ближайших сучьях деревьев. Сам на корточках придвинулся к огню так близко, на сколько мог терпеть жар. В этой позе он на какое-то время заснул. Проснулся от чувства, что горит. Это начал полыхать завал. Старик снял совершенно высохшие вещи, оделся и достал еду. Оставалась еще полная бутылка бульона, большая часть прихваченных сухарей и половина мяса. «Еды хватит. Хватило бы сил». За два дня он уже прошел половину пути, причем самую сложную. До старой лесной дороги рукой подать, а она для ходьбы, даже с костылями, уже не сложна. «Конечно, за целый день шесть километров не одолеть,- думал Петрович,- но можно пройти хотя бы четыре, еще раз заночевать и часам к двенадцати следующего дня выйти на дорогу. Машины там в это время ездят часто, подберут». С этими мыслями он уснул.
Завал горел всю ночь, и утром еще давал много жару. Уходя со стоянки, старик не боялся, что возникнет лесной пожар. Осенью лесных пожаров не бывает: мох сырой.
В этот день он спешил пройти как можно больше. И прошел почти пять километров, но к вечеру устал так, как не уставал за предшествующие дни. Он даже не смог развести достаточно большой костер, которого бы хватило до утра. А с середины ночи пошел дождь. Старик заполз под раскидистую елку и до утра просидел под ней, дрожа от сырости и холода. Под самое утро усталость все-таки сморила его. В тревожном сне он провел не больше часа. Проснулся от холода и от усилившейся боли в сердце. Дождь не прекращался. Надо было идти, но силы Петровича оставили. И воли, на которой он держался всю дорогу, не осталось. Старик снова заплакал. Он почти дошел. Остался какой-нибудь несчастный километр, и моторов проходящих по лесовозке машин не было слышно лишь из-за шума дождя. «Неужели все так и закончится под этой елкой?», - в отчаянии подумал он.
Куда-то подевался Алтай. Петрович вдруг сообразил, что давно уже не видел пса. И он не мог вспомнить, когда же видел его в последний раз. Может вчера, может позавчера. Борьба за жизнь, борьба на последней грани отняла у человека не только заботу о своем четвероногом друге, но даже простое внимание: рядом собака или нет. Но старик все понимал. Давно не кормленный пес мог уйти на поиски пропитания. Алтай вполне был способен сам добыть себе зайца. «Он поест и придет. Он обязательно придет».
Петрович лежал под елью, свернувшись от холода и боли калачиком. Его сознание с утра еще достаточно ясное, теперь путалось. Он опять вспомнил Ирину, причем молодую, что обещал наловить ей куниц на шапку и воротник. «Так я ведь уже наловил, - сам себе сказал старик, - и Ирина уже давно их сносила. Или нет? Что-то последнее время у меня стало плохо с памятью. Надо будет съездить в город и показаться хорошему врачу. Серега давно меня зовет. Ах, да! Серега! Он же собрался завтра ко мне приехать. Звонил же, что проводит внука в школу и приедет. Ну, вот, а я тут в лесу задержался. Уж мы то с ним поохотимся на медведей. Надо будет только сгонять домой за пулевыми патронами. Рюкзак новый возьму, который мне подарили в позапрошлом году на юбилей. … А чего это я старый-то в лесу бросил? … Эх! Памяти совсем не осталось. … И медведей не разделал, - пропадет ведь добро. … А третий ушел. Ходит, наверное, сейчас по тайге и меня ищет». Тут Петрович ясно услышал рычание медведя. Воспаленное сознание подсказало ему, что медведь выследил его в тайге и теперь вот пришел за ним. Рычание все приближалось, а у него не было даже сил открыть глаза и посмотреть смерти в лицо. Потом он почувствовал, что медведь его тащит куда-то к себе. «Вот и конец», - подумал Петрович и провалился в полную темноту.

Алтай убежал от хозяина еще рано утром, при первых признаках рассвета. Он услышал шум машины на дороге, вскочил, заскулил, с тоской глядя на человека. Несколько раз порывался бежать в сторону дороги и несколько раз возвращался. Потом, при очередной проходящей машине, он принял окончательное решение и со всех ног пустился в ту сторону.
С проходящих лесовозов видели собаку, которая лаяла и бросалась под колеса. Видели, но проезжали мимо. Только один из водителей узнал Алтая. Он остановился и вышел. Собака с радостным лаем и визгом бросилась к человеку, но потом вдруг резко повернулась и побежала в лес. Водитель все сразу понял. Они с напарником отцепили прицеп и поехали на боковую отворотку, куда их звала собака. В километре от дороги они и нашли Петровича. Живого, но без сознания. В полузабытьи он принял шум двигателя «Урала» за рев медведя. Его спасли, но врачи не верили, что старик с таким инфарктом прошел по лесу одиннадцать километров.

Дмитрий Кривцов

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #96
СообщениеДобавлено: 12 ноя 2014, 19:51 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Динка
С Динкой, русско-европейской лайкой, Василию не повезло. Опозорила на весь поселок, ввела в приличный расход. Поначалу получалось все ладно, приезжал кинолог из общества охотников, осмотрел щенков, одного из них «выбраковал», пятерых оставил и подписал все необходимые акты. Покупатели ждать не заставили. Два щенка остались в поселке, а трех пришлось распределить в область по заявке кинологов.
Пока щенков ждали, Шурка соглашалась — новое ружье Васе нужно. Покупатели приехали точно в назначенный день, и Шурка, больше всех вдруг полюбившая Динку, помогала Василию получать деньги.
В районном охотничьем магазине Василий заказал «Ижа», новое ружье приходилось ждать. А Шурка не захотела ждать. На другой день, как унесли щенков, в доме появилось новое кресло-кровать. Шурка была довольна. Кресло оказалось точь-в-точь в цвет с обоями.
Вечером жена выставила бутылку и придвинула кресло к столу:
— Садись, Вася, — ворковала она, — не я, Динка тебя угощает!
Василий выпил уже вторую стопку и не замечал, что сидит в новом кресле. Жена тоже пригубила чуть-чуть и чему-то посмеивалась. Она перестала смеяться, когда Василий потянулся за третьей и между прочим заметил:
— Был в «Охотнике», к концу недели привезут ружья.
Слушая жену, Василий выпил третью и поперхнулся.
Он позабыл закусить, удивленно смотрел перед собой, вдруг почувствовал, как ему неудобно сидеть.
— Да-да, Вася! Динка тебя угощает. За кресло отдала двести сорок, и вот — сдача вся на столе.
Бросить бутылку в Шурку Василий не решился. В ней еще оставалось, а достать новую — не кресло купить, наищешься. Что есть силы он оттолкнулся от подлокотников, мягкие пружины словно подбросили его. Поискал глазами нож — располосовать кресло — ножа как назло не оказалось под рукой.
— Да ты понимаешь? Ты понимаешь?! Ружье заказано!
Шурка все понимала. Главное сейчас было не поддаться, не пустить на самотек Васин гнев. Хорошо еще, не всю бутылочку выжрал, думала она, не только вата из кресла, от самой пух да перья полететь могут.
— Васенька! — пыталась она говорить. — У Динки-то еще щенки будут! И ружье купим!
— Что?! — он нашел в себе силы смахнуть пустую стопку на пол, она коротко хрустнула под ботинком. Остаток из бутылки он выплеснул в фарфоровую кружку, выпил и, не закусывая, метнул фарфор мимо Шурки в стену.
— Мне чтобы завтра же! — Уточнить, что следует жене сделать завтра, не оставалось сил. — Поняла?!
От гнева, от выпитой водки перехватило дух, и Василий закашлялся. Кулаком, поднятым над головой, он грозил жене, а кашель сгибал его пополам, не давал сказать веского слова.
Жена не испугалась и не растерялась, быстро налила в чашку воды, на всякий случай все же оставаясь по другую сторону стола, двинула чашку по скользкой клеенке:
— Не ори! Выпей воды! Успокойся! — момент, поняла хозяйка, оказался удачным, можно и постоять за себя, не дать Василию распоясаться. — Соседей позвать, да? Участкового? За фарфор деньги плачены! Поори еще! Заявлю вот — и старое ружье отберут!
Не рассчитала, знала ведь, ни соседями, ни участковым мужа не запугаешь.
— Что-о!? — зверем заревел он. Видимо, одно упоминание об участковом помогло тотчас прокашляться. Голос Василия сделался чистым и понятным. — Да я тебя вместе с участковым и с твоим креслом… — он шагнул к ней, но запутался в ковровой дорожке.
— Вася! Васенька! Успокойся! Зачем так-то? — обеими руками она держалась за край стола, готовая юркнуть вправо или влево. Она знала, гнев у мужа сейчас пройдет, только бы еще чуть-чуть выдержать. — Ты чего взорвался-то? Посиди, говорю! Денег, что ли, на ружье не найдем?
Жена хитрила. Денег у нее больше не было, но она видела, Вася сдается, слишком долго распутывает дорожку, значит, гневу скоро конец.
Шурка оказалась права. Муж поутих быстро. Или ковровая дорожка, или содержимое фарфоровой кружки не дало ему сделать и круга вокруг стола. Так и не справившись с дорожкой, он упал локтями на стол, жалея себя, заговорил трезво:
— Ох, и тварь ты, жена! Ружье ведь… ружье на этой неделе купил бы!
— Успокоился? — Шурка с опаской шагнула к мужу, не сводя с него глаз, нагнулась и отцепила от ноги ковровую дорожку, — вот и хорошо! Полежи! На диванчике тебе постелить?
— Знал бы, к Динкиным деньгам и не подпустил бы! — Вася попытался еще раз стукнуть кулаком по столу, но локти словно приклеились к нему, ни за что не хотели от него оторваться. — У-убью…
— Убей, Васенька! Убей! За то, что для дома старалась?
Шура поторопилась перейти в нападение, снова вызвала на себя гнев. Но она знала, это уже так, остатки его, это слезы по некупленному ружью.
— Знал бы, и тринадцатую тебе не отдал… — Василий позволил жене снять ботинок с одной ноги, подставил вторую, — лучше бы пропил все!
— Обопрись. Тяжело ведь! Еще шажок. Еще… На стекла не наступи. Я тебе завтра фарфор припомню. Ложись, говорю!
Вася сделался совсем послушным, силы у него кончились, но и засыпая, он оставался верен себе:
— Надо было на всю тринадцатую фарфора… и об тебя! Об тебя…
Не купленное из-за Шурки ружье оказалось мелочью по сравнению с тем, что произошло дальше.
Первым взбунтовались охотники из области. Видимо, сговорились, приехали на одной машине, выкинули из нее щенков. Все они оказались пестрыми, один даже получился четырехцветным. Чуть попозднее, когда и поселковые охотники приведут своих ублюдков к Васиному дому, кто-то из них очень обидно скажет: «Всех кобелей поселка сукины дети! Забирай их, Вася, себе! Денежки не забудь вернуть!»
Вася был очень зол на всех. На Динку, нарожавшую ему непородных щенков. На Шурку, которая ни за что не хотела возвращать охотникам деньги, уверявшая всех, что хвосты у щенков все же завьются.
Деньги пришлось все-таки вернуть, а щенков… лучше не вспоминать об этом. Мужики поселка не соглашались умертвить эту непородную свору. Шуркину заначку, две бутылки белого, приготовленные за доставку навоза, пустили на это страшное дело. Потом выяснилось, что во всем виновата сама Шурка. Это она выпустила погулять Динку по поселку как раз накануне того дня, когда из области привозили настоящего породного жениха.
Вася нервы не тратил и с Шуркой не разговаривал второй месяц. После открытки председателя секции кровного собаководства, где сообщалось, что его исключили из секции, Динку он больше не замечал. А Динка не понимала своей вины, радостным лаем встречала хозяина с работы, на всю длину цепи тянулась за ним, прося ласки. После того, как Динка получила пинка, она перестала греметь цепью и разучилась радостно лаять. Из своей конуры она провожала хозяина настороженным взглядом и все-таки ждала: вот сейчас он подойдет к ней, причмокнет языком и хлопнет себя по колену. Она все простит, радостно лизнет руку, даст этой руке потрепать себя по загривку. Проходили дни, недели, а хозяин не подходил…
Динка досталась Василию уже взрослой собакой. Охотником он был тогда еще аховым, хотя и удалось как-то на лету срезать кряковую утку. Утка оказалась необыкновенной: «Царица из всех кряковых! Во-от такая!» Василий широко разводил руки, между ними свободно мог бы поместиться и гусь. Про утку он рассказывал уже несколько лет, так как ничего другого на охоте добыть ему не приходилось.
Настоящим охотником Василия сделала Динка. Прежний ее хозяин много охотился по пушнине, слыл в обществе охотников удачливым промысловиком. Получить от Динки щенка можно было только через секцию лаек, и доставался он далеко не каждому. Прежний хозяин Динки приходился Васе вроде бы двоюродным дядей по линии жены. Шурка и постаралась, чтобы после смерти родственника Динка досталась Васе.
Никогда в жизни Вася не стрелял кабанов, но после удачной охоты, когда гости в первый же день взяли из-под Динки приличного секача, Вася сделался в охотничьем мире человеком заметным. Богатые кабаном места начинались сразу же за его домом, и теперь к нему приезжали из города именитые охотники с записками и без записок. Он больше не вспоминал, как однажды срезал на лету «во-от такую кряковую». Надобность хвастать у него отпала, когда самый известный человек в области попросил протянуть к Васиному дому настоящий телефон. Если телефон теперь звонил длинно, Вася знал — жди завтра гостей, готовься к охоте. И никто-то его послезавтра не спросит: «Почему не приходил на работу?».
Несколько раз Вася с Динкой ездил на полевые испытания лаек. Сам бы Вася никогда не собрался уехать так далеко от дома, но открытки из секции кровного собаководства и специальные нарочные требовали, чтобы Динка в этих состязаниях участвовала обязательно. Вася подчинялся и не обижался, если далеко от дома Динку узнавали раньше его.
В правилах судейства собак для Васи многое было непонятным. Следовало знать арифметику, уметь складывать судейские баллы за чутье собаки, за поиск, за послушание и за всякие другие премудрости, которыми Вася никогда понапрасну не забивал голову. По этому поводу он посмеивался над владельцами-неудачниками, которые не выпускали блокнотов из рук, в уме и на бумаге считали эти пресловутые баллы. Считать на состязаниях Васе было очень просто — до одного, в крайнем случае, до двух. Обычно Динка занимала первое место, очень редко — второе.
Однажды один из неудачных владельцев поинтересовался у Василия, как он сумел добиться идеального послушания собаки. Вася не стал рассказывать, что Динка досталась ему послушной и только один раз ему пришлось заниматься ее воспитанием. Динка разорвала тогда кота у соседа. А ведь предупреждал: «Нельзя, Динка! Кота не трогай!» Как раз перед этим сосед пригнал трактор и собирался пахать Васин огород. Надо же такому случиться!
С соседями Вася никогда не ссорился. Трактор рычал у дома, а разгневанный тракторист показывал на остатки кота, на Динку, тряс над головой кулаками.
Вырванная из плетня палка переломилась на спине у Динки. Вася не успокоился, вырвал еще одну чуть потолще, но и она хрустнула при первом ударе. Третья палчина переломилась в руках у тракториста. Он поверил, что и Вася искренне жалеет кота, не дал дальше бить Динку. Конечно, Вася понимал, от битья Динка умней не станет, но что оставалось делать, если огород отныне придется копать лопатой. Не пришлось.
После такой «учебы» Динка перестала трогать котов и кошек. Сообразительные твари дежурили теперь у ее миски, но она их больше не замечала.
Однажды к Васе явился покупатель и предложил за Динку приличную сумму. У Васи перехватило дух: «Экие деньжищи за суку отваливают! И все мое? Вот тебе, Шурка, — он сложил пальцы сунутой в карман руки в кукиш, — двадцать пять лет живем, и, как нищий, — рубля своего не имею!»
С волнением Василий справился, нашел в себе силы отрицательно покачать головой, с хрипотцой в голосе сказать покупателю:
— Нее. Не продаю. За чемпионку четыреста маловато…
Покупатель тоже покачал головой, и в эти секунды Вася пережил страх, какого еще не испытывал за свои сорок шесть лет жизни. «Отпугнул! Вдруг уйдет? Четыреста ведь!»
Не ушел. Отвернулся от Василия и долго-долго смотрел на Динку, о чем-то думал. Надумал. Резко повернувшись к Васе, прищелкнул пальцами, два раза вопросительно кашлянул:
— Твоя цена? Учти, собака уже возрастная, вряд ли возьмешь от нее потомство!
Вася стойко принял удар: «Знает, выходит, какое потомство у суки было? Ну и пусть. А что, если…»
— Пятьсот! Дешевле не отдам. Чемпионка… — страх отпугнуть покупателя у Васи пропал. Он видел, покупатель снова смотрит на Динку, совсем не злится и не торгуется с ним.
— Динка! Динка! — обращаясь к собаке, заговорил покупатель, — сколько лет-то прошло? Помнишь, как за куницей ходили? Дядя Семен, дядя Семен! И похоронить не пришлось…
Все это Вася слышал и как потом жалел, что не разговорил покупателя. Дядю Семена знает… Сука проклятая, поговорить не дала, что выделывала, юлой крутилась и выла, почти всю цепь на себя намотала. Хуже того, когда покупатель достал деньги и протянул их Васе, позабыл спросить у него даже фамилию.
Несколько дней Вася ходил богатым. Оставаясь дома один, он пересчитывал деньги, перекладывал четвертные к четвертным, десятки к десяткам. Денег не прибывало и не убывало, но Василий, собрав все бумажки в пачку, жмурился и держал ее долго в руке. Слава богу, Шурка и не спрашивала, куда подевалась собака…
Вася носил деньги при себе, и ему нравилось заходить в магазины, сознавать, что и без Шурки он может купить себе, что понравится, может прогулять их, может истратить, как того пожелает душа. Душа пока молчала, и он понял — носить при себе такие деньжищи дело неумное. А потеряешь? А украдут? А Шурка узнает, что Динку продал?
Поначалу Вася избрал место для тайника на чердаке дома, но через день передумал. Высоковато и неудобно. А если Шурка дома, и деньги потребуются? В самом деле, прятать деньги там было опасно… Во! Лучше и не придумаешь! Во дворе! В Динкиной конуре!
Однажды Вася пришел с работы и обомлел. Без какой-либо привязи около конуры лежала Динка и пристально на него смотрела. Он не успел обрадоваться, страх обжег его: «Шурка нашла деньги и выкупила Динку обратно?»
Деньги оказались на месте. Он еще раз приподнял верхнюю доску конуры. Тугой сверток в целлофановом мешочке, перевязанный крест-накрест изоляционной лентой, никто не тревожил. Хотел было его перепрятать, но передумал — лучшего места не отыскать. На всякий случай заколотил в доску еще один гвоздь и, успокоившись, поманил Динку к себе:
— Убежала? Не зря говорили, верная! Ух, ты! Больше сотни километров отмеряла?
Вася так и не заходил в дом, нашлись во дворе дела. Что-то мурлыкая себе под нос, он разговаривал с Динкой:
— Молодец, сучка! — хвалил он собаку. — А если твой хозяин и не объявится? Еще раз тебя продавать? Хе-хе! Не продешевлю. Ладно вот, Шурка ничего про деньги не знает…
Вася был на работе, когда за Динкой приехали на машине. Новый хозяин сердито выговаривал:
— Было бы честней в общество охотников позвонить. С ног сбился, потом уж догадался к вам заглянуть! Я за Динкой!
Пришлось показывать изумленной хозяйке Васину расписку, где значилось, что пятьсот рублей им за Динку получены. Гнев и слезы душили Шурку. И за пятерку, бывало, мылила мужу шею, а тут утаил от нее целых пятьсот рублей!
Собака ластилась к приезжему, а когда хозяйка прикрикнула на нее, забралась в конуру. Она пыталась выманить ее оттуда, но собака не слушалась.
Приезжий сходил к машине, что-то померил там и, вернувшись, чуть скрасил Шуркино горе, отсчитал три пятерки. Она благодарно кивнула, убрала пятерки в карман. Динку вместе с конурой погрузили в машину.
А Вася все не шел и не шел с работы, Шурка перегорела, несколько раз принималась плакать, успокаивалась и на любой шум, как тигрица, бросалась к двери. Она все продумала — как встретить ей мужа, что сказать ему. Никакое оправдание не поможет, ему, неверному, не может быть прощения. Шутка ли! Целых пятьсот рублей!
Все получилось не так, как наметила Шурка. Бледный Вася бурей ворвался в дом. Он о чем-то силился спросить супругу, но вместо слов изо рта вылетали пузыри и какие-то непонятные звуки. Не скоро она поняла — муж сегодня собирался выложить деньги. Поняла, что за три пятерки продала своих кровных пятьсот рублей.
После бурного объяснения она взяла себя в руки первая, вытирая слезы, успокоила Васю:
— Как это не найдем? Найдем! У меня на деньги нюх верный…

Лев Коконин

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #97
СообщениеДобавлено: 16 ноя 2014, 20:05 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Лаечный хват
Лайка – гениальное по смысловой точности и легкости произношения русское слово. И, наверное, я его познал сразу после «мама» и «папа», так как лайка Мурза была по старшинству третьим членом нашей семьи. В таежном уральском поселке, где я учился ходить, она отвечала за мясной рацион в моем питании. С чем и справлялась успешно, ставя копытных под точный батин выстрел. И первой в моей жизни игрушкой была Мурза. И первая шерсть, в которую я запускал свои пальцы, была ее. И в первые мои санки запрягали Мурзу. И первый собачий язык, который облизывал мою зареванную физиономию, тоже был ее. Я помню эту западно-сибирскую умницу в ощущениях, а в морду забыл-таки.
Но зато помню Найду. Они теперь обе у меня на одно лицо – Найдино. Собирательный образ первых настоящих друзей. Найда – тоже западница. И тоже – рыжая. Но если Мурза была моей нянькой, то Найда - уже наставницей. И как я сейчас понимаю, она для того и появилась в моей жизни, чтобы сделать из меня охотника. А началось все со случайности, хотя случайность и есть – язык Бога.
Я сам еще был короче одностволки, когда ястреб-тетеревятник высоко в небе атаковал мою голубиную стаю. И унес белого игрового – того циркача, что умел делать сальто через хвост. Как камнем попадали в картофельную ботву остальные голуби, я помню. И то, как кружились в последнем полете перья – тоже помню. И как колотилось в груди взбешенное сердце, требуя отмщения – не забыть.
Но как оказался в лесу с ружьем и собакой, объяснить отцу толком не смог. За меня это дипломатично сделала Найда. Она, покачивая хвостом-баранкой и улыбаясь прижатыми ушками, подала бате матерого крякаша. Трофей этот я схоронил в саду под кустом смородины, пытаясь проскользнуть в дом незамеченным. Ведь использование оружия не было санкционировано родительской властью, и надо было как-то прятать концы в воду. Но собака – друг человека – рассудила иначе. И оказалась права. Отец, вообще не имевший привычки долго сердиться, при виде богатого улова разом отмяк. «Найдуха, ты не мне, ты ему вон подай, его выстрел-то». Старый охотник всегда рад рождению нового лесовика, тем более если это его сын.
С тех пор зауважала меня Найда. Из школы встречала – в лес звала. В футбол играл – мяч норовила порвать, подавай ей охотничью тропу. Только что ружье со стенки не снимала и на плечи не вешала. А уж берегла меня и мои вещи, как зеницу ока. Сброшу, бывало, майку во время игры, так она ее охраняет – никто подойти не может. И где отец взял такую, я и не спрашивал. Думал: обычное дело – собака, местная, у4ральская. А она из редких была, как сейчас понимаю, и гуляли в ней древние выверенные крови.
Это сейчас мне ясно, что северных остроухих собак ученые-исследователи относят к породам древнего происхождения. «Высокоорганизованные существа с хорошо развитой психической деятельностью». Так о них пишут. Потому лайки и прошли через века, сумев слетать в космос и сохранив при этом близость к своим диким предкам. Оказывается, черепа первых одомашненных собак имеют прямое сходство с черепами лаек. Так что в мозгах и генах моей Найды много имелось узелков на память. И вела она себя в лесу не как заполошная охваченная охотничьим азартом собачонка, а мудро и с оглядкой, как волчий вожак.
Благодаря ей, меня, сопливого, в общем-то нелегального охотничка, егеря в лесу словить только тогда могли, когда Найда за подбитой уткой плавала. А как она меня, словно черная пантера Багира - Маугли, обороняла. Мы с ее сказочным слухом, чутьем и зрением, как невидимки по угодьям шастали. И на все у нее была своя голосовая тональность. На птицу – озорно, звонко, с оттяжкой. На белку – с легкой хрипотцой. На утку – с басовитой степенностью, словно к разговору ее приглашала, дабы не спугнуть.
И была она в тайге моим проводником по всем известным и неизвестным мне озерцам и запрудинам. А таких водоемов у нас на Урале полным-полно после драги осталось. Глубина в них приличная, вода голубая, студеная. И стоят они с небесным отражением в малахитовых окаемах хвойных лесов. Не враз набредешь да не сразу заприметишь. А с Найдой - как по карте. Заслышу ее спокойный размерянный лай в дальнем малахитовом колодце – ага, значит, утки на воде. Она их никогда без дела на крыло не поднимет. Расхаживает по бережку степенной прогулочной походочкой. Даже хвост распустит по-лисьи, помахивает им веерно и безразлично, психолог этакий. И – гав, гав. Нейтрально, не заинтересованно совсем.
Я – на голос. Перебежками. Потом ползком. Сучок не сломаю, ветку не качну, комаров столько на лице накоплю, что аж хрустят под ладошкой. Вот в какую дисциплину меня ввела остроухая моя. На спусковой крючок нажимал лишь тогда, когда на линии огня выцеливал по три-четыре утки. И уж после выстрела Найда торпедой бросалась в воду. И подавала, подавала… вплоть до первого ледка. Не брала ее холодная вода. Приплывет, отпыхиваясь, как паровозик, выйдет на сухое, птицу положит, посмотрит на нее самым внимательным образом, носом ткнет для верности. Тогда только и расслабится, отряхнется. Потом опять характерным лаечным пинцетным хватом возьмет и – ко мне.
Так мы с ней срослись, что везде я ее брал с собой. За грибами-ягодами, за кедровыми шишками, на рыбалку, в дальние классные походы на границу Европы и Азии. И всех она в себя влюбляла веселостью нрава и вежливостью манер. А на показательных шоу по охране моих вещей (не то, что рюкзака, но даже зубной щетки) срывала гром аплодисментов. Утиный суп из наших с ней трофеев – тоже обязательный номер. И ни у кого такой собаки не было. Да и мало кто из деревенских так дружил со своими четвероногими. И не было лучше ее на свете. И…не стало.
Она состарилась и ушла к своим предкам, когда я учился в далекой мурманской мореходке. Как уж ее отец схоронил (закопал, как он в таких случаях говорит), не ведаю. Много позже я узнал, что некоторые охотники без бутылки и взяться за такое дело не могут. Сил нет. А потом сидят у холмика с пустой гильзой и слезы по щекам размазывают. Мне такая глубина переживаний тогда, по молодости, была непонятна. Но собирательный образ остроухих северных таежниц с годами приобретал выразительные черты и не отпускал.
И лет через пятнадцать, проведенных вне природы, я стал казниться неоправданной разлукой с лесом. Моря-океаны бороздил, журналистом по стране мотался. Семью создавал. А охотничье сердце тосковало по хлесткой отдаче верного ствола. Но охотник без собаки – не охотник, а стрелок. Это я сызмальства уразумел. Правда, городская жизнь внесла свои коррективы и в мое мироощущение. Перегруженный информацией о множестве собачьих пород, я, так сказать, потерял нюх. Перебирал спаниелей, дратхаров, борзых.
Да, они были у меня. Я не забыл их имен. Но не помню шершавости их языков. Потому что расцелован был только лайками, только их вдохновенная работа ввергала меня в состояние охотничьего экстаза. Любой спаниель, каким бы хорошим он ни был, обязательно быстрее лайки выбьется из сил в крепях и непролазных камышах. А я неистовый топтатель троп и болот… Любой дратхар, непревзойденный нюхач, уже в конце сентября задрожит от студеной воды и даст сбой в поиске. А северная утка тянет в дождь со снегом… Борзая?.. Если бы я не знал лаек, я бы нашел восторженные эпитеты для всех.
Но угадав мое тайное желание, жена шесть лет назад угодила мне девятимесячным западником. Как когда-то Найда мою, теперь уже я круто изменил жизнь этого волкоподобного серого пса. Прежде всего, заставил забыть дурацкую кличку (клички – для зэков) и дал мужественное имя Лобан. Я подарил ему в подруги волчицу Диану – богиню охоты. Он втянул ноздрями запах дикой кровожадной стаи. Он научился рвать мясо, а не откусывать его. Никогда не отводить глаза от противника, даже во время еды. Идти к добыче чутьем, а взглядом следить за окружающей обстановкой. Дикарка вдохнула в него бесстрашие схватки, запахом своего тела пробудила вековые инстинкты.
В возрасте трех лет он уже волочил за мной по ноябрьскому снегу кабана-сеголетка. При этом успевал и меня прихватывать за валенки: дескать, ты что, мужик, убежит зверюга-то? Он тогда еще не знал, что точный выстрел – это царь охоты, а мы его – верноподданные. И если он прозвучал, этот выстрел, зверь будет лежать. Так тому и быть.
И было у нас с Лобаном много удачных охот. Скрадывание и «работу» по любому зверю и птице (лось, кабан, енот, утка…) парень усваивал слету. И мы на двоих… Да , на двоих, потому что настоящая охота – это поединок. А коллективная, кою предпочитают стрелки – это насилие над природой, террор, если хотите. Так вот, на двоих мы испытали с Лобаном столько охотничьего счастья, что оно пополам не делится. Думаю, он счастливее, чем я. Потому что сейчас я за него отвечаю, как когда-то Найда отвечала за меня. Потому что на этот раз я старше и мудрее. Я – воспитанник Мурзы и Найды – делаю из него, Лобана, охотника. И какого!
Как-то, года три назад, прочел я в журнале «Охота и охотничье хозяйство», что лайка по снегу не может догнать кабана. А вот Лобан, умей он говорить, пролаял бы вам, господа теоретики, абсолютно противоположное. Представьте себе такую картину. Февраль. День на исходе. За спиной десятки километров поиска по звериной многоследице. И вдруг – пронзительный короткий взвизг потревоженных кабанов. Стремительный бросок через поляну трех подсвинков. И тут же - молчаливый серый снаряд, настигший их, как стоячих. Лобан ударил последнего в гачи, на том аж щетина колыхнулась от резкого торможения, как осока от ветра.
Я еще метров пятьдесят пробежал по глубокой канаве в снегу, где кабан проволок осадившего его пса. Мой волчара не отпустил зверя даже после выстрела. И только когда затихающая дрожь пробежала по телу добычи, Лобан разжал челюсти и с глухим рычанием продвинулся к лопатке вепря. Врожденная осторожность. Прислушался. Проверил «на дыхание». Наконец, поставил диагноз. И… улетел вдогонку за другими беглецами. Это было для меня неожиданностью, я даже не успел его поздравить.
Я прошел по следу километра два и вернулся к трофею. Потом еще четыре часа на плечах выносил шестидесятикилограммовую потрошеную тушу. На опушке свалил ее на оставленные мною лыжи. И чуть не взвыл на луну по-волчьи: Лобана все не было. И я рванул назад, проклиная себя за рассудительность, хозяйственность, расчетливость, за все такое, что мешает нам всецело отдаваться страсти, в том числе и охотничьей. Что-то же помешало составить компанию моему бойцу и продолжить погоню.
«Мясник хренов», - ругал я себя последними словами, тараня в темноте сучья. Замирал. Переводил дыхание. Вслушивался. Но ведь он у меня, чертяка пепельный, молчун-поединчик. Ни за что «SOS» не подаст, если чует , что одолеет соперника в одиночку. Бывало, часами крутит какой-нибудь «клыкастый центнер», пока не отчается и не тявкнет пару раз. Дескать, давай, хозяин, подмогни. А у хозяина у самого язык на плече.
А тут еще луна в тучи нырнула. Мушку не видать. Отвоевался, значит. Разжег на гонном следу костер. Ждал долго. Все обдумал, все вспомнил. Мурза, Найда, Лобан и… Запах псины, резкий лаечный, знакомый с детства, ударил в нос. Шершавый, как акулий плавник, язык мазанул по щекам через губы. Лоб, Лобзик, Лобанчик…пришел.
Ему шесть лет. И я когда-то шестилеткой заплутал меж уральскими деревнями в зимнем лесу. А Мурза по заметенным следам отыскала меня. И также обмусолила все лицо, как сейчас его слюнявит Лобан. Он, наверное, думает, что я потерялся, а он меня, ду3рака, нашел. Конечно, он так и думает. А я думаю, что пора ему пару подобрать, чтобы сподручнее лесовать было.
И подобрал. Вот она, двухмесячная таежница из Ухты. Хантейская мордочка. Конечно – западно-сибирская. И конечно – рыжая, чуть иссветла, потому как кровь остроухих северных собак в ней отчетливо играет. И слава Богу. Вот и замкнулся круг. Вначале меня, как Маугли, пестовали взрослые лайки. А теперь я взял на воспитание щенка. Он возвращает меня в детство. И я представляю, как пошатывающейся щенячьей походкой проходят передо мной Мурза, Найда, Лобан.
И только сейчас узнаю всякие милые подробности: например, что ушки у них встают порой к трем месяцам и хвост свернутся в улитку может не сразу, а, как доброе вино – с выдержкой. Но главное, я вижу, какими недюжинными талантами награждает их матушка-природа изначально. Какая пластика движений, цепкий внимательный взгляд, направленный прямо в человеческую душу. В отношениях со своими собратьями – уверенность в поступках, непобедимость характера и обязательно – чувство собственного достоинства.
А еще я открыл в трехмесячной малышке всепоглощающее чувство привязанности к хозяину, ее удивительную эмоциональную зрелость, которая позволяет во всей полноте испытывать радость от наших встреч. Эта божья искорка покорила меня своей душевностью. Я понял, что если я –собачник, то она – человечник. Она - единственная из всех моих собак, которой я буду позволять прыгать мне на грудь всеми четырьмя лапами… в любую погоду и, особенно, в слякоть. Пусть пачкает мою разномастную шерсть. Я поплыл, я растаял, я стал добрее. Лайки окончательно меня очеловечили.
Ученые правы только на половину, говоря об одомашнивании собак. Для полноты картины нашего мира необходимо изучать также процесс очеловечивания нас четвероногими. И если ты посадил дерево, воспитал детей, построил дом, то не спеши с окончательным выводом, что стал человеком. А вырастил ли ты собаку?.. То-то.
И я бесконечно рад, что младший из моих сыновей, Глеб, дал щенку удивительно точное и сердечное имя – Ласка. Значит, процесс очеловечивания не прерван, он продолжается в поколениях. И мне хочется думать, что Ласка станет для него тем же, кем была для меня Найда. И когда-нибудь, через много-много лет, он вспомнит про «ласковые» охотничьи деньки и расскажет своему сыну, а то и внуку. И так из рода в род потомки моего отца будут придумывать собачьи имена. И нежным лаечным хватом будет вечно щемить добрые охотничьи сердца.
P.S. Считаю, что нет таксятника, лайчатника, борзятника, гончатника, ретривериста… Есть просто человек природы. И верю, что именно такой человек прочитал сейчас мой очерк.

Леонид Корнилов

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #98
СообщениеДобавлено: 21 ноя 2014, 20:26 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Верный друг
Последние километры пути пришлось тащить лодку одному: Булька, добросовестная моя помощница, сбежала. Не помогли никакие окрики. Да и как было устоять? Впереди нас, метрах в ста, переходил речку красавец олень. Сильная струя пенилась вокруг него, и он шел, медленно ступая по скользким камням. Голову с переплетом тонких рогов он нес высоко поднятой и вид у него был гордый, спокойный и в то же время настороженный.
Учуяв нас, олень в два прыжка вымахнул из речки, сделал огромный скачок по прибрежным скалам, и густые кусты опушки скрыли его из глаз. Булька отчаянно залаяла, рванулась что есть сил за добычей и умчалась вслед за ней с обрывком шлейки на шее. Только я ее и видел!
Сильно измученный, я достиг, наконец, цели - порогов, перегородивших реку обломками мощных скал, свергаясь с которых, вода образовала омут с бездонными ямами, населенными, по слухам, великанами-тайменями. Из-за них-то и преодолел я около шестидесяти километров по извилистой горной речке и теперь стоял возле потока, слегка оглушенный гулом падающей воды, и жадно вдыхал влажный, насыщенный водяной пылью, воздух. Все суставы ныли, горели огнем распухшие от укусов лицо и шея. Одежда противно липла к телу. И когда из кустов, наконец, появилась Булька, некрупная, ладная лайка, великолепно одетая в черную с серебром, глянцевитую шубу, с породистой тонкой мордой и острыми, стоящими ушами, сейчас виновато опущенными, я не сдержался и проучил ее тем самым ремешком упряжки, что порвала она при своем бегстве. Непривычная к наказаниям, она убежала и спряталась. Как я ее ни звал, она не вернулась. Мне хоть и казалось, что я, наказав ослушницу, поступил правильно, но в душе зашевелилась жалость: уж очень удрученный был у Бульки вид, когда, вся сжавшись, с прилипшими к голове ушами и хвостом между ног, она удрала от меня в кусты.
Освежившись в студеной воде, я принялся потрошить выловленных в пути хариусов и ладить спиннинг. Нескончаемый летний день клонился к вечеру; это можно было заметить, пожалуй, лишь по исчезновению оводов и слепней. Душный зной не спадал, а светлое небо и яркая зелень леса сверкали по-прежнему. Дым от двух разложенных мной небольших костров тихо плыл в сторону, служа надежной, однако по-своему докучной защитой от комаров, этого истинного бича тайги. Я оглядывал незнакомые, дикие, никем не хоженные места, стараясь по разным, известным рыболовным признакам угадать, как вознаградит меня за тяжкие четырехдневные труды этот бурливый омут, стесненный скалами, с торчащими со дна камнями и отливающими, точно нефть, темными струями с клочьями желтоватой пены? И я с увлечением сматывал на катушки надежные сатурновые лески, расправлял помятых искусственных мышей, следил за тихо булькавшим на углях котелком с ухой. И - нет-нет поднимал голову и прислушивался.
Меня уже томило раскаяние - я упрекал себя за свою горячность. Проступок Бульки представлялся все более незначительным, а порка заслуженной, немолодой собаки - непростительной жестокостью. Нужно ли говорить, что одинокий охотник чувствует себя в таежной глуши спокойным, лишь когда рядом с ним находится его надежный четвероногий спутник. И мне не терпелось видеть Бульку возле себя, уютно свернувшейся и чутко спящей с настороженными ушами и глазами, открывающимися при малейшем шорохе, неуловимом для человека. Так, подкарауливая беглянку, я то и дело отрывался от своих занятий и оглядывался вокруг.
Свой лагерь я разбил на крошечной полянке, окаймленной кустами со стороны леса, и с крутым спуском к речке. Вдруг, за тонкими стволами рябинок и олешника, метрах в пятнадцати от себя, я различил темную и неподвижную фигуру медведя. Я обомлел. Из рук выпали баночка с солью и ложка. Зверь стоял на четвереньках, приподняв повернутую в мою сторону голову. Я не мог понять, заметил он меня или нет, но видел, что он торопливо водит носом, напряженно принюхиваясь.Его, конечно, привлек запах рыбьих внутренностей... Что мне было делать? По непростительной оплошности ружье я оставил в лодке, т.е. шагах в сорока, под крутым берегом, заросшим хмелем; бежать за ним нечего было и думать. Рукой, сделавшейся сразу влажной, я перебирал в левом кармане комбинезона всегда лежащие там пулевые заряды. Топор торчал поодаль, в пне срубленной мной сушины. У пояса висел нож - это было все, чем я располагал для защиты. Однако давно миновало время, когда рука моя была достаточно тверда, чтобы поразить зверя с толстой кожей и свалявшейся грубой шерстью.В костре дотлевали угли. В нем, как назло, не было ни одной головешки, чтобы хоть этим ненадежным средством попытаться напугать непрошенного посетителя.Все это вихрем пронеслось в голове.
Я продолжал следить за неподвижным зверем, слыша биение своего сердца. Тут медведь шевельнулся и приблизился на несколько шагов. Теперь его закрывала лишь небольшая елочка. Зверь был не из крупных, однако казался большим из-за черной, клочкастой шерсти, торчавшей во все стороны. Особенно поражала его голова: запутавшиеся в волосах веточки, травы и репья образовали огромную шапку. Из-под этого безобразного колтуна свирепо блестели бусинки черных глаз и торчала острая, длинная морда с поросячьим пятачком. Ноздри медведя вздрагивали: его, очевидно, тревожили и манили незнакомые запахи. Теперь он глядел на меня в упор, еще не вполне догадываясь, с кем имеет дело. Зверь негромко и очень своеобразно сопел, впрочем отнюдь не злобно. Тут медведь сделал движение и, очутившись вовсе рядом со мной, встал на дыбы. Он горбился, а передние, слегка согнутые лапы висели вдоль туловища, как у игрушечного Мишки. Головой на длинной шее он вертел в разные стороны. Мне, сидевшему на корточках в пяти метрах от него, он казался теперь огромным. Я почти с ужасом глядел на облезлое брюхо зверя с черными, морщинистыми сосками. Приближалась решительная минута. Я приготовился. Нож оказался сам собой в правой руке: я, наверно, еще никогда в жизни не сжимал так сильно его широкой рукоятки. На левую руку я кое-как намотал скомканное одеяло.
Медведь и я неотступно наблюдали друг за другом. Несмотря на всю крайность своего положения, я заметил, что медведь прислушивается к чему-то постороннему... И это было непонятно.
Разгадка наступила тут же. Под ноги медведя подкатился мохнатый черный ком, и молчаливую сцену резко нарушил злобный лай. Булька исступленно бросилась на зверя и впилась ему в пах.
Картина мгновенно изменилась.Медведь рявкнул и, отпрыгнув, с невероятным проворством взмахнул передней лапой, пытаясь достать собаку. Булька увернулась, отскочила, но тут же бросилась на медведя снова, уже с другой стороны. Ах, как грозна была в это мгновение моя всегда ласковая и спокойная Булька! Шерсть на ней стояла, образуя на зашейке гриву, оскаленная пасть и сверкавшие глаза олицетворяли неукротимую злобу. Она наскакивала так решительно, с такой быстротой и ловкостью, что медведю оставалось только увертываться от ее укусов. Поняв тщету своих попыток поймать врага, он переменил тактику и лишь отпугивал его и приседал, оберегая самые уязвимые места. При каждой попытке зверя пуститься наутек, Булька пиявкой влеплялась ему в зад. Очень скоро зверь тяжело задышал и сел в траву, привалившись к камню и отмахиваясь передними лапами. От досады, злобы и боли он ревел не своим голосом.
О, бесстрашная моя, верная моя Булька!Я кубарем скатился под яр, выхватил ружье из лодки и, карабкаясь наверх, перезарядил на ходу оба ствола пулями. Куда делся страх! Теперь, стоя в десятке шагов от медведя, я расчетливо выбирал момент для выстрела и ждал, пока успокоится дыхание. Зверь и не смотрел в мою сторону - ему в пору было отбиваться от наскоков Бульки, обезумевшей от злобы и азарта.Однако целился я не в утку! Как ни сдерживал я себя, но нажал спуск не во-время, когда зверь повернулся ко мне спиной. Пуля попала ему в хребет и он ткнулся вперед, натужно рявкнул, точно сразу выпустил из легких весь воздух. Вторым выстрелом в голову я прикончил медведя в упор.
Минут через десять я сидел у потухшего костра и одной рукой обнимал за шею присевшую возле меня Бульку. Другой я скармливал ей куски испеченного на рожне жирного ленка...

О. Волков

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #99
СообщениеДобавлено: 21 ноя 2014, 22:07 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 11 апр 2013, 09:44
Сообщения: 2639
Откуда: Тверская обл. Осташков Селигер
Имя: Надежда
Город: Осташков Селигер
Собаки: РОС. ЗСЛ пока две:), почти 3
Транспорт: УАЗ ХАНТЕР., МЛ Днепр на веслах, пятнашечка
Оружие: ИЖ 27. Browning gold
ООиР: РООиР
Олег, огромное спасибо, тебе, еще раз.

_________________
А характер-то у меня - замечательный!
Это просто у них всех нервы какие-то слабые.

. Я девушка милая, добрая, всем всё прощаю...До тех пор пока не придумаю как отомстить!


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #100
СообщениеДобавлено: 24 ноя 2014, 23:22 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
наденька писал(а):
Олег, огромное спасибо, тебе, еще раз.

Надюш читай на здоровье ;)

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #101
СообщениеДобавлено: 24 ноя 2014, 23:29 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Серый
Серый с рождения отличался от своих рыже-бурых и пятнистых братьев и сестер. Шерсть его была темно-серой, почти черной. С возрастом она посветлела, спина же оставалась украшенной темным "ремнем" - ну волчонок, да и только! Когда щенок открыл глаза, сходство с диким родственником стало еще более разительным. В этом не было ничего удивительного, если вспомнить, что мать Серого наполовину была волком. Такое частенько случается в таежных деревушках, когда молоденькая шустрая сучка находит себе лесного кавалера и осчастливливает своих хозяев незапланированным приплодом. Чаще всего волко-собачьи помеси уничтожают, потому что охранники из них неважные, многие даже не лают, вороваты, загульны - не дозовешься, хотя большая часть их все же любит людей и очень привязчива к хозяевам; из них выходят неплохие охотники. Так как волки в природе охотятся коллективно, то и их полусобачьи потомки составляют в этом деле хороший тандем с хозяином-охотником. Серый был волком всего на одну четверть, а выглядел им на все сто процентов! Бывает ведь такое.
И чем больше проглядывал волк в раскосых глазах щенка, тем недовольнее смотрел на него хозяин. Он вообще не любил волков, и мать Серого попала к нему лишь по просьбе его сына, да и то потому, что она-то как раз на волка ничуть не походила. Мысль, что зря не уничтожен этот "волчонок", свербила у него в голове назойливой мухой и не давала покоя.
Прошел месяц, в доме появлялись и уходили чужие люди, унося с собой понравившихся щенков, остался один лишь Серый. Не то чтобы он никому не понравился, нет! Как раз напротив, на него первого обращали внимание: "Какой крупный, крепкий, а лапы-то, а грудь!", а потом выбирали более обычного братца. Один старик, забравший последнего щенка, сказал хозяину: "Серый-то конечно хорош, но никто его не возьмет, он же чистой воды - волк. Кому нужна такая "головная боль", вдруг пойдет в зверя не только внешне?" На этом разговоре и решилась бы судьба Серого, да вот не решилась! На другой день, со щенком в мешке хозяин отправился к реке. Намерения его не вызывали сомнений. Серый как будто чуял свою беду: он отчаянно скулил, пытался выбраться и шумно барахтался в темноте, чем довел человека буквально до бешенства: "Вот вражонок, чует погибель, обычный щенок и не ворохнулся бы", - ворчал он всю дорогу. А у самой речки события приняли другой оборот. "Эй, сосед, ты никак грех на душу взять решил?"- поинтересовался ранний рыбак. - "Покажи хоть, что за зверь?" Мешок был развязан, и щенок, выбравшись на волю, со всех ног бросился к незнакомому человеку. Инстинкт Зверя подсказал ему верное направление, через минуту он оказался за пазухой у своего нового хозяина. И никакие уговоры не разубедили того в правильности решения. Так у Серого появился надежный дом, любящий хозяин, а что еще надо собаке для счастья!
Рос он очень быстро, лапы становились толще, крепче, грудь и плечи украсили сильные мускулы, он давно обогнал в развитии своих братьев, сестер и сверстников. Настал момент, и щенок-подросток захотел присоединиться к поселковой стае: ему уже не хватало общения с хозяином, хотелось общества себе подобных. Практически во всех таежных деревнях и поселках в неохотничий сезон собаки ведут полустайный образ жизни.
После обеда стая собирается за селом. Собаки охотятся на грызунов, дерутся и мирятся, играют и просто лежат на солнышке. И вот Серый отправился в стаю. Приняли его как-то очень уж настороженно. Не особо храбрые, принюхавшись, поспешили прочь, кобели-забияки, среди которых был и отец Серого, ощетинились и оскалились так, что нечего было и думать о каких-то дружеских отношениях. В следующий миг вспыхнула драка, и если бы не хозяин, неизвестно, было бы о чем рассказывать дальше.
Да, досталось Серому в тот раз! Но он был молод, не труслив, сильнее многих, просто не хватало опыта, и он стал добывать его. Все реже и реже приходилось зализывать раны, все меньше стало желающих померяться силой с молодым псом. Ну, а когда его же отец оказался поверженным и с позором скрылся в собственном дворе, наступил перелом в отношении стаи и Серого.
Закономерно было бы предположить, что он стал лидером, вожаком и т.д., но не тут-то было. Стая не смогла сломать Серого - она стала его игнорировать, отвернулась от него! Происходило примерно то же, что в шумной компании при появлении человека, всем неприятного: замолкает разговор, в воздухе настороженность и напряжение. Так и тут, стоило Серому приблизиться к беспечно играющим сверстникам, веселье их улетучивалось и все расходились как бы по своим делам. И это при том, что Серый вообще никогда не затевал драк, только защищался.
Да и драки стали довольно редки, вспыхивали в отсутствие Серого, а при его появлении все драчуны, попав под холодный, не собачий взгляд, разбегались, кто куда. Вскоре и совсем никто из собак не стал с ним общаться, Серый стал изгоем среди своих сородичей!
Изгнанный таким нетрадиционным способом, Серый сам создал свою стаю. Это был он и его хозяин. Дружба их росла с каждым днем, охотничьи вылазки ее здорово укрепляли. Каждый понимал другого с полуслова, каждый готов был броситься на помощь, не раздумывая. Такие отношения возможны лишь при полном доверии, открытости друг другу и всепрощающей любви. У двоих все это было, и, казалось, никто и ничто им не помешает.
Окончился первый охотничий сезон у Серого и его хозяина. В дни вынужденного безделья пес пролеживал на порожке дома, провожая пристальным взглядом идущих мимо. Вот этот-то стальной, пронизывающий взгляд и сыграл недобрую службу. "Что за пес у тебя, не собака, а волчище! Вон клыки-то какие, а глаза, как глянет -жутко становится, привязывал бы ты его, а то чего доброго набросится на кого'" - частенько приходилось слышать хозяину. Но он лишь отмахивался, он-то знал другие глаза, горящие любовью, добротой, преданностью.
Но пришла беда.
Как-то возвращался Серый с ближайшего поля, удачно помышковав, и вдруг дорогу ему неожиданно преградил огромный рыжий барбос с разорванным ухом и шрамом через всю морду. Был он новичком в здешних местах и горел желанием сразиться и победить. Сначала Серый пытался уйти от драки, свернув в сторону, но рыжий бросился ему наперерез и вонзил свои клыки в упругое плечо. Закипела драка, но не надолго. Нахал быстро понял, что зря связался с таким бойцом. Не долго думая, он решил сдаться и принял позу подчинения. Драка тут же прекратилась. Постояв немного над поверженным врагом, Серый намерился удалиться, повернулся к лежащему спиной, но в эту минуту то ли гордость захлестнула поверженного то ли еще что, но он вскочил и вцепился в ногу победителя.
Это было нарушением закона, и нарушитель должен был быть наказан за дерзость и подлость! Серый стряхнул с себя рыжего пса, изловчившись, схватил его за горло и начал сдавливать все сильней и сильней. Противник уже не сопротивлялся, но стальные челюсти полуволка железным капканом держали уже безжизненное тело. За этим занятием и застали его соседи.
Слава, и добрая и дурная, разносится быстро. Серого с тех пор иначе как "волком'' и не называли. Его зубам приписали много "подвигов", пропажу всех собак за последний год, пару зарезанных овец и даже множество задушенных и украденных кур, хотя это уж могли бы оставить на совести лис. "Подожди, скоро он и на людей перейдет, пристрелить его надо, чтоб не было беды, а то в зоопарк сдать. Все знают: как волка не корми..." Один только хозяин защищал Серого, не верил он страшным подробностям похождений якобы его пса, но боялся соседского гнева, поэтому решил привязать от греха. Так Серый стал изгоем и среди людей.
Удивительная вещь получается! Серый пришел в стаю с открытой душой В нем не было злобы, коварства. того. чего в других более чем предостаточно, он лишь хотел быть среди своих. Но в нем не было и подхалимства, не умел он пресмыкаться, хотел быть на равных со стаей. Упади он при первой драке на спину, не окажи сопротивления - глядишь, было бы все по-другому. Но если ты силен, горд и благороден, то скорее всего будешь обречен на одиночество.
А, люди, чем они оказались лучше стаи его соплеменников?! Они просто нашли себе "козла отпущения". Ведь в драках за год погибает по 2-3 собаки, но для других это не стало криминалом. А Серый - он же волк, убийца! У него не такие глаза, он не лает, подходит неслышно, машет хвостом лишь хозяину, гордо смотрит на все и вся в полной уверенности. Он не такой, как все, а значит- враг!
Но пока есть на свете хоть один, кто тебе верит - жить можно! Рядом был любящий хозяин, а этого достаточно.
Но тучи продолжали сгущаться над Серым. В соседней деревне зарезаны восемь овец, кто виноват? Конечно, опять он. Во двор пришла целая делегация. Долго убеждал хозяин сельчан, что не виноват его пес, сидит он на привязи, не гуляет. Но как же тяжело расстаться с удобным обвиняемым! "Да ему ничего не стоит из ошейника вывернуться, а потом назад влезть, так даже обычные собаки делают, а этот и подавно. Вон уставился! Того и гляди в горло вцепится",- предположения, одно фантастичней другого, сыпались со всех сторон. Люди "накручивали" себя сами, тут же начинали верить в самые неправдоподобные свои высказывания. "Стадное" чувство - великая вещь. Хозяин подошел к Серому, потрепал за загривок, потрогал ошейник: 'Может, и правда ты вредишь, а? Ошейник на тебе свободный". И что-то в его голосе было не так. Какая-то нотка, дрожащая и скользкая. Серый заглянул в глаза хозяина, а тот отвернулся, но доли секунды хватило, чтобы увидеть в них страх. Страх! Хозяин, который верил, любил собаку, который доверял и защищал, поддался проклятому "стадному" чувству недоверия. он сомневался теперь во всем: в преданности Серого, в крепости его привязи, даже в том, что выходя ночью покурить, видел его в будке. Хозяин больше не верил Серому! Мало этого, он его опасался, почти боялся - и это было невыносимо чувствовать псу.
Толпа с угрозами разошлась, и, между прочим, в пылу обвинений никто не обратил внимания на замечание одного охотника о том, что в окрестностях появилась волчья стая Вечером хозяин подтянул ошейник еще на одно деление, постоял рядом, неуверенно как-то потрепал по шее. И опять этот противный запах страха почуял Серый, Все было кончено. У него не было больше хозяина. Там, где поселились недоверие и страх, нет места любви и дружбе.
Гулко захлопнулась дверь дома, как будто дверь сердца, и перед закрытой дверью остались одиночество плоска. Наступила ночь. Огромная луна освещала грустный мир. Отчаяние сковывало тело и душу Серого, никогда ему не было так плохо, - хотелось бежать, а потом упасть и ничего не чувствовать никогда! Пес вспрыгнул на будку, поднял морду вверх и впервые завыл Протяжный холодящий тоскливый вой разнесся над спящим селом. И никто не поддержал его' не взбреха, не визга. Серый в одиночестве оплакивал свою беду: предательство хозяина, обиду на сородичей, жаловался в пустоту, разве что желтой луне, и не ждал понимания ни от кого, никому не верил. И только через два дома мать Серого робко отозвалась, пожалев своего несчастного сына, да и то, испугавшись нахлынувших чувств, поджала хвост, задрожала и спряталась в будку.
Серый замолчал, безнадежно вслушиваясь в тишину. И вдруг он услышал, и сам не поверил сначала! Услышал ответный вой. Пел волк. Сначала один, потом к голосу присоединились еще и еще, и через некоторое время голоса слились в одну сильную песнь. Впервые Серый слышал Стаю. Волки пели о привольных просторах, бескрайних полях и дремучих лесах, о свободе, дороже которой нет ничего на свете. Стая звала одинокого волка. И Серый согласился им стать.
Скинуть ошейник было и впрямь не так уж трудно, и через минуту свободный волк летел к лесу. Он не оглянулся, ни о чем не пожалел, он был Волком.
С тех пор прошло полтора года. Хозяин отчаялся найти и вернуть Серого, хотя по привычке иногда звал его, зайдя в глубь леса. А однажды увидел на взгорке стаю волков. Впереди уверенно и не спеша шел кронам сильный зверь стального цвета с черным "ремнем" по спине, с пушистым серповидным хвостом. Хозяин крикнул раз, другой, стая засеменила прочь. Вожак же долго стоял на пригорке и смотрел на человека, а потом пошел за стаей, все так же не спеша, полным достоинства и, как показалось хозяину, презрения, спокойным шагом.
И волки все наглели и наглели. Окрестности стонали от их набегов. Не помогали ни капканы, ни хитроумные ловушки. Стая была как заговоренная. Опытный вожак уводил ее с опасных мест, налеты совершались непред, угадано и жестоко.
Терпеть такой разбой не стало сил. Было решено устроить большую облаву.
И все было, как в кино: и стаю гнали по флажковому коридору и близок был конец Последним бежал Серый, но он, в отличие от стаи, предчувствовал финал этой смертельной гонки, знал, что можно ждать от людей. Поэтому в середине пути он, коротко рявкнув, прыгнул в сторону, через ненавистные красные тряпки. Oт неожиданности люди не сразу сориентировались, и еще три волка, преодолев страх, ушли из коридора вслед за вожаком. Раздались запоздалые выстрелы, но лишь один достиг цели, переярок не успел укрыться в подлеске. А остальная стая продолжала стремительный бег к своей смерти. Так закончилась эта охота.
Серый ушел из этих мест, и о волках года два не слыхали. Со временем люди по-другому стали отзываться о прошлых событиях. Многие теперь соглашались, что, пожалуй, зря тогда ополчились на Серого, похоже, в большинстве бед он и не виноват был вовсе, в общем, зря травили пса. Потому он и ушел к волкам, что люди оказались хуже них Что ж, оправдание задним числом тоже оправдание, хотя и никчемное.
Однажды к хозяину пришел сосед, попросил лопату. Нашел-де логово, волчицу выследил и убил, а волчат надо достать. Пошли вдвоем. Всю дорогу удивлялись, что вернулась какая-то бедолага на старое место. Дошли, стали копать с двух сторон. Хозяин увидел в глубине логова пять пар испуганных светящихся глаз, услышал писк и поскуливание. Он нагнулся к норе:
"Что, не повезло вам, ребята?" И вдруг на его голос из глубины гнезда. покачиваясь на неокрепших ногах, вышел волчонок. Такого ожидать было трудно! На человека смотрели два мутно-карих, совсем не волчьих глаза, хвостик неуверенно выполз из - под живота и закрутился баранкой на спине. В довершение всего хозяин услышал натуральное "Гав" и застыл в оцепенении. Хотя, чему удивляться. Если предположить, что отцом малыша был Серый, что вполне логично, то ведь у него даже больше четверти собачьей крови получается. Вот и весь фокус.
Человек протянул зверю открытую ладонь и предложил стать собакой, а тот, не долго думая, согласился. Даже быстрей, чем когда-то его отец согласился стать волком. Так у хозяина появилась Собака, а у собаки Хозяин. И все вернулось на круги своя.

Марина Исайкина

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #102
СообщениеДобавлено: 05 дек 2014, 19:40 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Погоня
Старик эвенк Чапогир проснулся от рычания собак. «Наверное, олень к ним близко подошел», — подумал он. Прислушался. Со стороны собак в палатке послышались характерные пощелкивания оленьих копыт. Он успокоился. Жена спала. Сырые дрова из чурбаков лиственницы, заложенные в печку еще с вечера, не успели прогореть, и от печки шло слабое тепло. «Днем уже весной пахнет. Снег уплотняется, ночью встают насты, но днем они не то что оленя, крупную собаку не выдержат. Вчера в затишье курил, чувствуется, как солнце греет. На южной стороне лиственницы смола пробует выступать. Вчера из ельника слышал мелодичный свист самца рябчика — территорию метит. Весна не за горами», — философствовал про себя старый таежник.
Мысли прервала жена. Она проснулась. Оделась и занялась своими делами: растопила печку, поставила на нее котел с тушеной сохатиной и чайник. Когда все было готово, сказала: «Дяна илми». Это была команда — пора вставать.
После завтрака Чапогир стал собираться на охоту. Вышел из палатки. Солнце еще не взошло. Решил взять с собой запасного учуга. Поймал двух оленей, выбирая самых легких, чтобы меньше днем проваливались. Привязал к седлу поводок с собакой по кличке Гирки, что означает — друг.
Сегодня он решил осмотреть распадки по левому берегу реки. Он проехал почти пять километров и лишь у третьей распадки встретил свежий след чипкана — соболя. На его счастье, зверек был недалеко. Вспугнутый собакой, тот не стал искушать судьбу и юркнул в упавший трухлявый ствол. Старик попытался соболя выгнать, постукивая обухом топора, но безрезультатно. Придется выкуривать. Гирки, чуя соболя, метался вдоль ствола, скреб лапами снег, глубоко втягивал воздух из пустотелой сердцевины. Охотник обошел ствол и внимательно осмотрел его. Обнаружил лишь одно дупло, сделанное дятлом: «Гнездо здесь раньше было» — подумал старик. Он забил дыру пробкой из лиственницы. Убедившись, что больше нет выходных отверстий, у комля разжег костерок и бросил сверху мох, чтобы больше было дыма. Соболь заурчал. Гирки продолжал кружиться рядом и на звуки, издаваемые зверьком, отвечал лаем. Старик топором вырубил в стенке бревна небольшое отверстие, чтобы через него мог бы выскочить соболь. Охотник слышал, как зверек, урча, начал перебираться вдоль ствола в направлении отверстия. Старик стоял с «тозовкой» напротив. Из нее пошел дымок, а за ним показался кончик мордочки. Старик выстрелил. Немного подождал. Из ствола никто не урчал и никто не скребся. Тогда он топором расширил отверстие и вытянул соболя. Он был крупным, черным. «Хорош», — решил Чапогир и приторочил добычу к седлу.
После перекура он направился вдоль склона, где росли кедры. Старик надеялся здесь встретить соболя. Он проехал километра четыре, но свежего следа не обнаружил. Тогда решил проехать вдоль ельника. Этот переход не был напрасным. Здесь был свежий след. Охотник освободил Гирки от поводка. Тот сразу же побежал по следу. Вскоре вдали послышался настойчивый лай собаки. «Нашел, молодец Гирки, — подумал он. — Далеко ушел, не меньше, наверное, двух километров». По голосу лайки Чапогир понял, что соболь сделал очередную перебежку. «Пытается запутать собаку», — подумал старик. Он пересел на свежего учуга и погнал его в направлении, где раздавался лай собаки. Вскоре он увидел Гирки около ели. Долго охотник всматривался в крону. Наконец, увидел соболя, прижавшегося к большому сучку. Руки слегка дрожали. Поймав на мушку голову, выстрелил. Задевая ветки, соболь стал падать вниз. Не успев долететь до земли, зацепился за сучок. «Не повезло, — решил старик, — надо жердь рубить и сталкивать зверя. Если не получится, придется рубить ель». Посмотрев на толстый ствол, он подумал: «Хынгды асикта» — большая ель, трудно будет рубить. Пошел к тонкомерному лиственнику. Выбрал дерево нужной длины. Надсек двумя сильными, точными ударами — справа и слева, а затем сильно нажал рукой ствол, и дерево рухнуло. Отрубив ветки, отнес жердь к ели. С третьей попытки столкнул соболя. Этот зверек был меньше первого и светлее. «Все равно хорош», — подумал старый охотник, поглаживая мягкую, шелковистую шкурку соболя.
Старик вернулся к палатке, когда небо уже покрылось звездами. Жена выглянула из палатки и тут же скрылась. Он слез с учуга, снял седло. Оленей пустил пастись. Гирки привязал на свое место и подумал: «Я устал, олени устали, Гирки устал, все устали». Жена уже приготовила ужин: испекла свежий хлеб — колобо, сделала чукин — слегка обжаренная в собственном соку оленина, заварила душистый чай. После еды он ободрал соболей и натянул шкурки на правилки. Жена отнесла корм собакам. Вымыла посуду. Поставила ее на место. Положила в печку три толстых неколотых сырых лиственничных чурбака, чтобы медленно горели.
Утром он проснулся вновь раньше жены и подумал: «Ночью морозец был слабый. Наст становился с каждым днем слабее. На охоту на учуге не стоит ехать. Можно будет на лыжах сходить до обеда и взять с собой Суги (что означает — буран). Улуки (белку) посмотрю».
Жена встала и занялась утренними хлопотами по хозяйству. Позавтракали спокойно, не спеша, без лишних разговоров. Когда за плечами больше сорока лет совместной жизни, то понимаешь друг друга не то что с полуслова — с полувзгляда.
После завтрака Чапогир стал собираться на охоту. В левую руку взял поводок с Суги, в правую лыжную палку (тэскэн) и направился к ельнику, где по склону хребта часто попадаются кедры. Правда, кедры небольшие, но уже лет десять плодоносят. Там Чапогир рассчитывал найти белок. Этот участок он всегда оставлял на конец сезона. Подойдя к ельнику, он спустил Суги с поводка. Минут через двадцать послышался лай собаки. Охотник поспешил туда. Белка, с поднятым кверху хвостом, спокойно сидела на сучке ели и вышелушивала шишку. Когда охотник ближе подошел к дереву, она так же спокойно и уверенно продолжала потрошить шишку, только чешуйки медленно опускались на землю. Чапогир снял «тозовку», оттянул затвор и прицелился в голову. Было слышно, что пуля попала в зверька, по тайге эхом прокатился хлопок выстрела, и белка свалилась к ногам старика. Он поднял мягкий комочек с ушами- кисточками. Подбежала собака. Охотник дал ей лизнуть окровавленную головку белки.
До полудня добыл еще четырех. В сосняке Суги поднял глухаря. Тот уселся на большом сучке старой, с обломленной вершиной сосне. Старик любил этих птиц. Красивая птица и клюв, словно выточенный из мамонтового бивня. Суги спокойно, ненастойчиво лаял. «Знает свое дело», — подумал охотник. Глухарь с любопытством рассматривал зверюгу, которая, как он понимал, ничем ему не угрожает. Когда расстояние между птицей и стрелком составило около пятидесяти метров, охотник решил остановиться. «Ближе подходить нельзя. Улетит. Надо стрелять отсюда, из укрытия». Выстрел еще не успел раскатиться по тайге, а старик уже был уверен, что он попал в цель. Глухарь, реликт тайги, ударился о снег. Старый охотник был рад и доволен. Но не подал виду. «Удачный день оказался», — подумал старик, ощущая тяжесть поняги.
К палатке он подошел с Суги, когда в небе загорались звезды и плыла большая луна над горизонтом. Жена вышла из палатки. Забрала у мужа собаку и привязала ее. Чапогир поставил к лиственнице лыжи и палку. Отвязал от поняги добычу и передал жене. Та глухаря положила на лабаз, а белок занесла в палатку. За ужином жена рассказала, что пока его не было, заезжал Оегир. Рассказала о новостях в оленеводческой бригаде сына Михаила. Приходили волки, зарезали четыре головы. Стадо разогнали. Пришлось пастухам целый день собирать разбежавшихся оленей. Сообщение о волках Чапогир встретил спокойно, волки один-два раза за зиму каждый год нападают на совхозные стада. После ужина Чапогир снял шкуры с белок, а жена повесила их для просушки. После обильной еды, ароматного чая и тепла от печки старика совсем разморило. Жена отнесла корм собакам, вымыла посуду, постелила постель. Чапогир с большим удовольствием укрылся под меховым одеялом. Он вспомнил разговор про волков и подумал: «Оленей у меня немного — двенадцать голов. Запах от них небольшой, не то что от большого стада. Вряд ли волки смогут учуять моих оленей». С этой мыслью он и заснул. Ему снились беспокойные сны.
Утром он выбрался из полога, оделся и вышел на улицу. К нему сразу подбежали олени, которые находились недалеко от палатки. Они стали отталкивать друг друга. Он посмотрел вокруг и увидел, что снег на обзорном пространстве весь перепахан, взрыхлен. «Олени хорошо здесь покопались. Свежего ягеля мало. Завтра надо будет маленько аргишить, чтобы у оленей был свежий корм да чтобы далеко от палатки не уходили. Он посмотрел, сколько оленей крутилось около него — девять. А остальные три были где-то в стороне. «После завтрака надо будет оленей соединить в одном месте, так будет спокойнее». Он прислушался и вдалеке услышал звон ботала. По звуку определил, что это олень по кличке Тэгэр — корень. Далековато ушел. Рядом с ним всегда держится самый крупный олень старика по кличке Моты — лось. Он долго вслушивался в звуки тайги, но малинового звука колокольчика Моты не услышал. «Может, отдыхает». Не было слышно и звука ботала Тэгэ. «Тоже, однако, отдыхает», — подумал старый охотник.
На завтрак жена подавала отварной язык сохатого и мягкий колобо, а также ароматный чай. Трапеза проходила молча. Лишь когда жена убрала все со стола и поставила столик на место, он сказал: «Завтра будем аргишить».
После перекура старик решил посмотреть оленей. Он накинул на себя парку, по привычке прихватил «тозовку», взял маут-аркан, бинокль. Надел лыжи, прихватил тэскэн и направился к тому месту, откуда ранее доносились звуки ботала. Пройдя с километр, он услышал перезвон ботала. Пошел в направлении звуков. Скоро увидел Тэгэра. Тот лежал и изредка мотал головой. Он подошел к оленю почти вплотную, лишь после этого тот поднялся и, прихрамывая, медленно направился в сторону палатки. Чапогир сразу обратил внимание на правую заднюю ногу оленя. На ней виднелась рана: кожа была разорвана, словно разрезана ножом. Правое ухо было разорвано, и голова справа была в засохшей крови. Эти две раны многое рассказали опытному охотнику. «На оленя напал волк, он прыгнул, чтобы разорвать оленю горло. Это его излюбленный прием, но немного не рассчитал и резанул своими клыками по уху животного. Вдогонку он успел цапнуть по задней ноге оленя. Почему волк не стал дальше преследовать оленя?» Он внимательно осмотрел все вокруг. Потом обозрел окрестности в бинокль. Послушал — Моты нигде не было. Сердце у него екнуло.
Чапогир поймал маутом Тэгэра и повел его к месту, где вечером выпасались олени. Придя туда, старик увидел жуткую картину: недалеко от копаницы лежали останки молодого пегого оленя, которому было четыре года. Метрах в тридцати лежал труп второго оленя. Он сразу догадался, что это Моты — его лучший, самый сильный учуг, всегда выручавший его в дальней или трудной дороге. Он давно решил, что никогда не убьет этого оленя и ни на что его не променяет. Он никогда не думал, что жизнь этого оленя может так оборваться, комок обиды подкатил к его горлу. Он беспомощно огляделся вокруг. Он еще раз внимательно осмотрел останки оленей. Мясо с груди, с крупа, бедер было съедено. Чапогир мысленно оценил обстановку. «Нападала не пара матерых, а целая стая». Ясно, что они были очень голодны и пробежали по тайге немало километров, прежде чем наткнулись на его оленей. И на радостях нажрались до отвала. После насыщения они недалеко отсюда расположились на «дневку».
Он быстро понял, куда направились звери: цепочка следов тянулась на северо-восток. «Наверняка направились к ельнику или к рядом расположенному сосняку», — подумал охотник.
Он не стал трогать останки оленей, решив вернуться к ним позже. С оленем направился к палатке. Там он рассказал жене о случившемся несчастье. Вдвоем они обработали рану Тэгэра, зашили ее шелковой ниткой и смазали медвежьим жиром.
Чапогир оценил сложившуюся обстановку: до полудня остается не более часа, наст уже ослаб, волчья стая отдыхает рядом, самое время отомстить им за оленей — устроить погоню. Это единственная возможность рассчитаться с хищниками. У Чапогира опыт есть. Дважды он участвовал в погоне за серыми разбойниками вместе с отцом, лет пять назад один преследовал пару матерых разбойников и добыл их. Конечно, возраст немолодой, силы не те, что раньше, но и сдаваться не следует.
Он стал собираться в дорогу. Жена помогала без лишних слов и вопросов. К поняге он прикрепил топор, кусок тонкого брезента с веревочками, мешочек, в котором лежали кружка, сахар с чаем, сушеную оленину, запасной коробок спичек, завернутый в бересту, запас патронов в упаковке. Подпоясался ремнем, на котором сбоку в ножнах висел охотничий нож. Надел шапку. Заткнул за пояс рукавицы. В один карман куртки положил трубку, табак, спички, в другой — патроны. Старик надел лыжи, понягу, повесил за спину бинокль и карабин, достал из-за пояса рукавицы и уверенно взял в правую руку тэскэн. Собаки жалобно заскулили, но он не собирался их брать с собой. Не их время сейчас. Скоро он вышел на волчий след-тропу и пошел более размашистым, уверенным шагом. И подумал: «Теперь, главное, направлять хищников в сторону глубокого снега. Наст не будет их держать, а как пойдут махом, так быстро выдохнутся. Главное, самому раньше их не свалиться».
Как и предполагал старик-охотник, цепочка волчьих следов потянулась к ельнику. Ельник был редким, прозрачным. Идти по нему было легко. Волчий след тянулся лентой — это позволяло срезать, укорачивать путь.
Старик старался идти широким, с накатом шагом. Он прошел около двух километров и только тогда увидел в сосняке лежки волков. Он сосчитал количество лежек. Их оказалось нюнун — шесть.
Услышали ли волки старика или учуяли его, ему было безразлично. Для него было важно, что они недалеко, они рядом. По следам было видно, что волки пошли друг за другом. Впереди шел матерый зверь, за ним молодняк и замыкает второй матерый зверь.
Время приближалось к полудню. При ходьбе в отдельных местах волки начали проваливаться. И он ускорил шаг. «Теперь важно сократить расстояние до волков, заставить их идти махами, тогда они быстро выдохнутся», — подумал старик. Погоня началась.
Его лыжи скользили и скользили вдоль волчьих следов. Он догадался, что звери идут в сторону озера. На озере хотя снега тоже много, но он там слежавшийся и легче будет зверям отталкиваться, прыжок будет длиннее. Старик с еще большим старанием стал накатывать лыжи, помогая себе сильными толчками лыжной палкой. Когда он подъехал к краю озера, то увидел: волчья стая, тяжело продвигается в противоположную заводь озера. Звери шли, опустив головы. Старик не стал брать карабин в руки, посчитав, что еще далековато. А лыжи его скользили и скользили в направлении хода волков. Подойдя к противоположному берегу озера, волки немного потоптались, как бы совещаясь, что делать дальше. Оставаться на озере нельзя — опасность надвигается, войти в тайгу — снег глубокий. Пошли в тайгу. Их временное колебание позволило старику сократить сотню, а может, больше метров.
Старик вслед за хищниками пересек озеро и вошел в тайгу. Он хотел еще прибавить скорости, но чувствовал, что это уже невозможно. Он и так шел на пределе своих возможностей. Пот, заливавший лицо, стал проступать на лопатках и между ними. Время давно перевалило за полдень. «Быстрее, быстрее», — продолжал про себя твердить. Хотя и эта настойчивая команда не прибавляла ему скорости. Все имеет предел. Он продолжал требовать от своего организма невозможного. И вдруг, совершенно неожиданно, его нос уловил волчий запах.
И вот он увидел своих врагов. Он увидел тех, которые беспощадно уничтожили ему дорогих оленей. И волки увидели его. Они впервые за все время погони посмотрели друг на друга с близкого расстояния. Волки барахтались в глубоком снегу. Старик сдернул с плеча карабин. Мушка ходила. Как мог, он удерживал свое прерывистое дыхание. И вот раздался выстрел, за ним другой. Спустя несколько секунд грянул третий и вскоре четвертый. Выстрелы вызвали у волков панику. Они нарушили свой стройный ряд и бросились врассыпную. Три зверя остались лежать на снегу.
«Надо крайнего не упустить», — подумал старик. Не надевая карабин на плечо, он пробежал метров сто, тем самым сократил расстояние до пытающегося уйти в сторону волка. Чтобы надежнее выцелить, охотник руку с карабином прижал к лиственнице. И, поймав на мушку лопатку зверя, выстрелил. Волк лязгнул зубами. Дернулся и ткнулся мордой в снег. «Готов дыги иргичи (четвертый волк)», — подвел итог про себя старик. Надо продолжать погоню.
«Осталось дюри иргичи (два волка)», — подумал старик. Теперь вместо одной вспаханной полосы тянулось два отдельных следа. Наст животных не держал. Примерно через триста метров он догнал первого волка. После выстрела зверь пытался ползти. Тогда старик выстрелил вторично. Он подошел к хищнику. Это был самый крупный, матерый самец. Килограммов семьдесят будет, прикинул в уме старый охотник.
Солнце уже клонилось к горизонту. Следует скорее возвращаться назад — к следу ушедшего последнего зверя. Теперь охотнику стало ясно, что ушедший волк — это волчица. Усталость навалилась на все тело. Карабин представлялся ему двухпудовой гирей. Ноги словно свинцом налили, но он их продолжал переставлять и что было сил отталкивался палкой. Вот и последний след. Теперь только вперед и вперед. Пред глазами он видел только след одинокой волчицы. Голова кружилась, сердце сильно колотилось, стучало в висках. Он почувствовал, что может упасть. Он понимал, что это будет конец — не сможет подняться, не сможет продолжить погоню. Старик понял, что надо на какое-то мгновение передохнуть у первого попавшегося дерева. Он так и сделал. Здесь он наконец оторвал глаза от следа и посмотрел перед собой. В пятнадцати метрах от него сидела волчица. Все произошло мгновенно. По изменившейся позе волчицы старик понял, она готова к прыжку. И когда зверь сделал первое движение — выстрелил в грудь. Волчица поползла в сторону, и тогда он выстрелил второй раз.
Волчица была очень крупной, раньше такой величины самок он не видел, и шерсть у нее была не светло-серой с темным ремнем на спине, как у остальных, а темно-песочной.
Силы окончательно покинули его. Он прислонил к дереву карабин, снял лыжи, сел на них и закурил трубку. Курил и думал: «Погоня окончена». Однако далеко от палатки ушел. Километров двадцать пять будет. Вон уже и берег Таймуры просматривается. Его клонило в сон. Но он почувствовал, что холод подбирается к его сырой от пота одежде. Он решил еще раз себя пересилить. На лыжах пошел за дровами. Срубил две сухие лесины. Нарубил кедрового лапника. Разжег костер. Закрепил кусок брезента, чтобы его экран отражал тепло, затем свернулся клубком и с мыслью, что завтра будет дома, где его ждут жена, друзья собаки, родные олени, уснул.

Анатолий Мухачев

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #103
СообщениеДобавлено: 05 дек 2014, 20:56 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Ланка
И опять нужно было время, чтобы воспитать надежного друга. Подросла Ланка. Она была не так умна и менее красива, в ее жилах не было Айкиной крови, но также верна хозяину и настоящий «электровеник» в лесу. Дома она обычно ложилась у моих ног и выжидательно поглядывала, когда я кончу шуршать бумагой, достану, наконец, полевое снаряжение, запахи которого приводили ее в неописуемый восторг, и скажу: «Ну что, подружка? Поехали!»
Натаскивал я Ланку так же, как и предыдущих собак. Собственно, натаскивал – не то слово. Мы просто работали в паре, пока она не поняла, что от нее требуется. Как и все щенки, она бестолково бросалась по любому следу, не разбираясь, в какую сторону прошел зверь, не могла отождествлять с ним запах, путаясь, сбиваясь в прерывистых потоках, доносимых ветром от животных. В таких случаях я сам шел по следу, пока собака не поняла, что там, в конце этой цепочки вмятин на снегу.
Очень важно научить собаку понимать, что такое капкан. В противном случае промысловик рискует сделать ее калекой, а если все обойдется не так страшно, нажить в лице помощника настоящего грабителя. Окончила соответствующий курс обучения и Ланка.
Наглядное пособие – «дворик» для отлова соболя – по всем правилам был сооружен у зимовья. Учебным был только капкан, пружина которого была связана так, чтобы не сжимать дуги полностью. Учуяв колбасу, собака смело полезла за ней и тут же закричала от страха и боли – ногу схватила железяка!
После выговора и легкого телесного наказания ловушка была насторожена вновь, и все повторилось. На третий раз Ланка отскочила в сторону, подняла лапу с капканом выше головы, показывая нахальную ловушку и уже зная, что за этим последует, жалобно закричала: «Ай, ай, ай, не бей больно, я все поняла!»
Ничего она не поняла. И только на четвертый раз, после хорошей взбучки, окончательно и на всю жизнь запомнила, что ловушка – это и больно, и стыдно. И обнаруживала капканы, даже поставленные под след, поэтому за нее уже можно было не бояться.
Охоту на белок она освоила быстро. Находила и с удовольствием, вроде подсмеиваясь над глупым грызуном, облаивала. Случайно столкнувшись с изюбрем, не испугалась, а больше удивилась. Зверь оказался чрезмерно смелым и не уходил, а брезгливо отгонял шумную неожиданность. А Ланка носилась то за ним, то от него, и голос ее словно говорил: «Ой, какой большой! Ой, какой страшный! Ой, держи его, уйдет!»
Быка мы с ней свалили, и она убедилась, что не так страшен черт...
Успела она столкнуться и с тигром. И осталась жива только потому, что хищник бросился на изюбрей, которых она преследовала и пригнала прямо в лапы. Могучий рев зверя, промазавшего при нападении, словно громом поразил собаку. Она резко остановилась, а затем, что есть духу, понеслась ко мне, прижав уши и оглядываясь. Долго после этого лайка шарахалась даже от чурок, срез которых цветом напоминал страшного зверя. Я смеялся над ней, а она сильно смущалась и виновато отводила глаза в сторону.
Потом ее съел тигр, о чем даже был составлен акт. Она исчезла ночью на базе хозяйства, а утром здесь обнаружили свежие следы хищника. Это было ранней весной, и за лето я смирился с очередной потерей. Было только обидно: тигры словно мстили мне за то, что и по долгу службы, и по убеждению приходилось говорить слова в их защиту. Не обрекать же вид на уничтожение только за то, что он убивает собак. И что поделаешь, мы сами пришли в его дом, и нам думать, как избежать неприятных встреч и происшествий. Да кроме того, не будет тигра – его место немедленно займет волк, которого не изведешь так просто. И неизвестно еще, от кого будет больше жертв: волк – носитель опасных заболеваний. Ведь даже от укусов заболевших бешенством енотовидных собак гибнут люди...
Так утешал я себя, с тоской ожидая первую порошу, которую придется встретить без надежного помощника. И вдруг – неожиданность. Нашлась Ланка. Оказывается, ее просто украли, воспользовавшись темнотой и доверчивостью, потом у этих воров украли другие и, не зная того, продали на пасеку рядом с базой, на которой она жила...
Спасательную бригаду Ланка встретила с заливистым лаем, но, зайдя из-под ветра, вдруг учуяла знакомый запах. С воплем бросилась она на мою грудь, что-то приговаривая, ткнулась в лицо и завертелась веретеном вокруг, визжа от радости. Пасечник понял все без слов и отдал собаку без возмущения:
– Жалко, конечно, хорошая собачка. Я ее Боярыней звал. Не знал, что ворованная, чужого мне не нужно!
Так воскресла Ланка и, с корабля на бал, полетела со мной в Аяно-Майский район, подальше от полосатых убийц. Хватит испытывать судьбу!
С северной тайгой собака освоилась в несколько дней. Здесь для лайки раздолье! Нет таких зарослей и буреломов, хребты укрыты сосновыми борами или лиственницей. Не нужно путаться в лианах, оставлять клочья шерсти на шипах аралии, пробираться по густым вейникам. Хлопоты доставляют только большие, сильно закочкаренные мари. Они нагоняли тоску не только на собаку.

Я занимался работой, Ланка – своими заботами. А заботами ее были белки. За короткое время она вдоль моих маршрутов утихомирила хлопотливых грызунов и стала все больше и больше интересоваться соболем. Но хищники кормились только ночью. Причем они не обращали внимания на мышевидных грызунов, поедая ягоды брусники и голубики. Следы в местах кормежки встречались так густо, что и опытному псу не разобраться. Поэтому хвастаться было нечем, порош, облегчивших бы эту задачу, не было.
К лосиным следам собака вначале относилась с недоверчивым интересом, пока не удалось добыть крупную самку. Меня самого удивили размеры северных лосей – здесь они огромны. Но каково было удивление Ланки! Она обходила зверя стороной, с жадной опаской приглядывалась и как бы говорила: «Вот это туша! Вот это да!»
А потом, учуяв знакомый запах оленя и крови, вдруг бросилась и стала азартно и злобно рвать шерсть, отбрасывая ее в стороны большими пучками. С этих пор она стала бегать за лосями, но длинноногие великаны легко отрывались от собаки, пока она путалась в высоких кочках, взвизгивая от досады.
Когда выпал снег, достаточный для тропления, у меня выкроилось несколько дней.
– Ну, Ланка, настал твой час, пошли мстить соболям за все твои неудачи!
В ответ собака радостно заметалась по зимовью, подскочила к двери и больше уже от нее не отходила, нетерпеливо поскуливая, пока шли сборы. Собака пошла по первому же следу. Видимо, все-таки сказалось то, что с запахом соболя она была знакома. В свое время я не однажды давал ей нюхать тампон, смоченный секретом прианальных желез хищника, потом прятал его и предлагал найти: «Ланка, ищи соболя! Где соболь?»
В игре она делала это с удовольствием, и, когда находила, радости не было предела. Но вначале собака долго нюхала вату, потом лизала, прикусывала зубами, и нижняя челюсть ее после этих манипуляций начинала непроизвольно выбивать мелкую дробь – верный признак будущей соболятницы. В первую осень мне не удалось ее натаскать как следует – выпал большой снег. Но все же одного соболя, ушедшего с капканом, она нашла. Учуяла его через двадцатисантиметровую толщу промерзшей почвы вдалеке от места, где он ушел в расщелину, и мне пришлось выдолбить целый шурф, пока добрался до закоченевшей тушки.
Я шел по следу собаки, распутывавшей собольи лабиринты, и анализировал ее работу. Видно было, что старания больше, чем опыта. Она вырисовывала все петли, как нитка за иголкой и уверенности в том, что настигнет, не было. Соболь за длинную ночь может отмахать и добрый десяток километров, когда мало харчей!
Через час добрался до побоища. Соболь спрятался под корни наклоненного дерева, и Ланка накопала нор со всех сторон. Видно было, что старалась она вовсю, но безрезультатно. Во всяком случае, бросила это занятие и ушла дальше, обнаружив неподалеку свежий след. Но это был другой соболь!
– Ну, подружка, так мы с тобой долго будем снег топтать! – подумал я и сбросил рюкзак, собираясь продолжить собачью работу. И вдруг почувствовал на себе взгляд. Было такое ощущение, что кто-то смотрит внимательно и неотрывно. Смотрел на меня соболь, который прилип к стволу дерева, словно белка-летяга, в нескольких шагах. Выскочил он, видимо, когда Ланка влезла в очередную нору и не услышала хищника. Звать ее было бесполезно, она не вернулась даже на выстрел.
Не по зубам молодой собаке оказался и следующий соболь. Он так намудрил при кормежке, что Ланка, пока я шел, успела натоптать целые тропы. Пришлось помогать, делать большой круг в поисках выходного следа. Он нашелся быстро, и в надежде, что собака догонит, я пошел рядом с соболиной строчкой. Но буквально через минуту увидел хищника, который вскочил на лиственницу, чтобы посмотреть, кто и зачем шумит сзади. Задерживаться он там вовсе не собирался, поэтому пришлось быстро вскинуть винтовку...
Я позвал собаку, но она, видимо, все обследовала пустые выворотни и не показывалась. Пришлось пожалеть, что не успел приучить ее к беспрекословному подчинению при сигналах, потому что очень скоро наткнулся на свежий след и быстро заставил зверька скрыться в корнях. Вырубил гибкий шест, сунул в отверстие, что сильно не понравилось соболю. Он с ворчанием стал приближаться к выходу. Проход, занятый шестом, был узким, и когда зверек показал голову, я прижал его, не давая ни вылезти, ни скрыться. Хищник стрекотал и пытался освободиться, я тянулся к винтовке, так как не приготовился к визитеру заранее, и все получилось у нас одновременно. Соболь выскочил, я лихорадочно выстрелил, но разве так можно попасть? Зверек несся по лесу, пули свистели по кустам, но все напрасно. Это при виде собаки он спасается на дереве, а здесь, видимо, сообразил, что у человека всего две ноги.
Ланка пришла не скоро, обнюхала мою добычу, обиженно выслушала выговор, и с тем для нее закончился день. Но, вопреки опасениям, следующим утром она лихо понеслась по следу крупного самца и посадила его на вершину лиственницы. Трепала добычу долго, с удовольствием и не отдавала, пока не решила, что все обиды отомщены. Потом намертво привязалась к следу самки, а когда я услышал ее лай и подошел к дереву, на нем никого не оказалось. Пришлось опять пожурить собаку, но она не приняла критику и все продолжала тявкать. Желая доказать свою правоту, я стукнул топором по лиственнице. Удар прозвучал грохотом барабана – дерево было дуплистым. И сразу же в дупле заворчал соболь, который попал в него через корни, и вход этот был затоптан Ланкой. Добыли мы его быстро, а перед собачкой пришлось извиниться.
К зимовью собака бежала вприпрыжку, с геройски закрученным хвостом. И уже неподалеку от него загнала на могучую ель еще одного соболя. Зверек затаился в непроглядной хвое и не показывался, пока у меня не осталась одна обойма патронов. Пришлось разводить у комля большой дымокур. Такого подвоха хищник не ожидал, забегал по веткам и перепрыгнул на березу, стоявшую рядом. В этот вечер собака сильно важничала, как должное приняла большущий кусок мяса и все норовила улечься спать на моей постели.
Мы много времени провели с Ланкой в северной тайге. Так случилось, что я остался без надежного товарища, и она скрашивала одиночество. Мы вместе радовались и огорчались, делили и холод, и голод. Не могу не вспомнить случай, когда мы, не рассчитав силы, шли тяжелым пятидесятикилометровым маршрутом, имея за пазухой один сухарь на крайнюю нужду. За месяц скитаний форма наша и без того была «легкой спортивной». У собачки уже четко обозначились все ребра, да и хозяина покачивало и заносило на поворотах.
Сухарь был извлечен только тогда, когда без него уже было не обойтись. Извинился перед собакой, пояснив, что, если не дойду, погибнет и она. Ланка отошла на несколько шагов и села ко мне спиной. Она не оборачивалась, только уши ее вздрагивали при неосторожном хрусте. Сцена была настолько человеческой, что не разломить сухарь пополам было просто невозможно.
Свою долю собака взяла как-то по-особому бережно. Затем легла, положила хлеб на лапы и стала грызть его, растягивая удовольствие. Покончив с сухарем, тщательно, не вставая, собрала крошки, облизала место на лапах, где он лежал, и посмотрела на меня благодарно и стыдливо...
Ланка с честью выдержала все испытания, выпавшие на ее долю. На юге она не стала жертвой тигра, на севере – пощадили волки. Вместе со мной она летала на вертолетах и самолетах, каталась на машинах и снегоходах и много чего увидела на своем веку. Это была первая моя собака, которая дожила до глубокой старости.

Юрий Дунишенко

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #104
СообщениеДобавлено: 17 дек 2014, 18:17 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
Из опыта старого лаечника
Многие любители охоты с лайкой не придают значения ее чистопородности. Им все равно — какая бы ни была собака, лишь бы работала. По-видимому, они никогда не видели работу хорошей чистопородной лайки и не представляют разницы в стиле и манере поиска, а равно и в продуктивности охоты с кровной или беспородной собакой. Иначе бы они так не думали!
Охотничьи качества чистопородных лаек складывались на протяжении веков. Они стойко передаются по наследству. Для породной лайки характерен энергичный, «звериный» поиск, слежка зверя и птицы на высоких аллюрах.
Если от вязки породной лайки с беспородной собакой отдельные щенки, возможно, и наследуют рабочие качества лайки, то уж последующим поколениям эти качества по наследству, как правило, не передадутся. Беспородная лайка обычно обладает медлительным и коротким поиском, вялым гоном; охота с ней малопродуктивна.
Чистопородная лайка наделена от природы острым чутьем и широким поиском. Однако на первых порах охота с ней может оказаться малодобычливой. Ведь ее хозяин, особенно горожанин, охотится с ней мало, в лесу бывает редко, а когда бывает, то часто довольствуется пустыми угодьями. В таких условиях молодая лайка не в состоянии проявить свои наследственные задатки. Если же собака, хотя она и достигла физической зрелости, не отходит от охотника, путается в его ногах, не ищет, если ее не будоражат встречаемые запахи дичи,— не стоит тратить на нее время: хорошего работника из такого флегматика не получится. Поиск — это эталон рабочих качеств лайки.
Бывает, что охотник излишне груб с собакой, бьет ее. Такое обращение совершенно затормаживает охотничий иистинкт лайки, отбивает у нее стремление искать, делает ее к охоте совершенно непригодной. Мне известно немало таких случаев.
Недавно я приобрел Чайку — породную лайку, которая еще щенком, в первый свой выход в лес, оказалась жертвой дикой жестокости ее владельца. Сам он щенка не воспитывал, а отправил его к отцу в деревню, куда наезжал охотиться. На первой же охоте он убил из-под молодой собаки тетерева. Но когда хотел поднять птицу — Чайка схватила его за руку! За эту дерзость он избил ее и тем самым погасил в ней охотничий инстинкт. Теперь все, что было связано с охотой, вызывало у Чайки чувство страха. Ведь за что ее били, понять она не могла, так как защитная реакция всякой породной лайки — схватить за руку малознакомого человека — была естественной. С тех пор собака побывала у многих хозяев. На первой же пробе Чайки в лесу я убедился, что она совершенно лишена поиска. Обычно веселая и шустрая, она понуро трусила рядом со мной, опустив голову. Порой она останавливалась, трусливо озираясь по сторонам. Ни ласковое поглаживание, ни подбадривание — ничто не могло вывести ее из подавленного состояния. А ведь Чайке было уже три года!
Постепенными, кропотливыми тренировками мне удалось восстановить охотничьи качества Чайки. Она стала вполне пригодной для охоты. Но перевоспитать ее было нелегко.
Прежде всего я добился полного доверия Чайки, беспрекословного выполнения ею всех приемов обычной дрессировки. Я сам ее кормил, в свободное время играл с ней, гулял с ней на соседнем лугу. Здесь, играя, я направлял ее искать в хвощах и камышах ближайшего озерка. Поиск поощрял словами «хорошо» и лакомством — кусочком вареного мяса. Потом мы пошли с ней на озера, где держались утки. Вот первая цепочка озер. Чайка охотно пошла в поиск. Заслышав на другой стороне уток, она заметно оживилась, переплыла на тот берег и, подпрыгивая свечкой в зарослях болотных трав, подняла на крыло пару кряковых. Вновь одобрение: «хорошо, хорошо!» и по возвращении ко мне — лакомство. Следующие два выхода также заканчивались встречей с утками. При таком нахаживании очень важно вовремя дать вкусопоощрение: ведь если такой момент будет упущен,— поощрение не достигнет цели.
Наконец, первый выезд с Чайкой в лес, с ружьем. Теперь Чайку не узнать. Она энергично ищет, вся во власти охотничьего инстинкта. Но ей еще немного страшно: ходит на небольших кругах, часто меня проверяет. Вот она на больших махах, высоко подняв голову, скрывается в густой чаще леса. Вскоре там слышно хлопанье глухариных крыльев и задорный лай. Мне это была награда за долгий терпеливый труд. С каждым выходом в лес поиск Чайки становился шире, она проверяла меня все реже и реже.
Некогда нанесенная Чайке психическая травма подавила не только охотничий инстинкт, но и нарушила рефлекс хватки. При первых выходах в луга она боялась закусить даже найденного мышонка. Рефлекс хватки удалось восстановить позднее, на охоте по боровой дичи и белке.
Очевидно, следствием той же травмы был и еще один серьезный недостаток Чайки. Встретив в поле незнакомых людей, она бросалась на них так злобно, что становилось жутко не только незнакомцам, но и мне. Каждый раз ее приходилось отзывать свистком или командой «ко мне», успокаивать, корить: «нельзя, нельзя». Во время самой атаки команда «нельзя» на Чайку не действовала (возможно потому, что давалась в повышенном тоне); по команде же «ко мне» у нее возникали радостные эмоции, рефлекс злобы подавлялся и собака отбегала, не причинив неприятностей незнакомцу. В дальнейшем она на посторонних людей перестала обращать внимание и ходить с ней стало безопасно.
Бывает, что собака перестает вдруг работать по какой-либо дичи. Скорей всего это вызвано тем, что владелец своим неправильным поведением или грубостью (которую сам мог и не заметить) погасил в собаке охотничий инстинкт к данному объекту охоты.
Лет тридцать тому назад мой Бойко славился в районе хорошими рабочими качествами. Некий горе-охотник, воспользовавшись моим отсутствием в поселке, задумал пойти с Бойком на охоту. Пес идти с чужим человеком, естественно, отказался. Как мне потом рассказывали очевидцы, сей «охотник» холостым зарядом выстрелил в Бойка в упор. После этого Бойко стал бояться не только ружья, но и всего, что было связано с охотой. Достаточно было мне взять в руки болотные сапоги, как Бойко в ужасе мчался на улицу, прятался в темный угол комнаты и его начинала бить нервная лихорадка. О совместной охоте с ним не могло быть и речи.
Вернуть работоспособность собаке помог выдающийся исследователь и практик дрессировки животных, покойный Владимир Леонидович Дуров. Я воспользовался методом, описанным им в брошюре «Научная дрессировка промыслово-охотничьих собак». Он выправил континентальную легавую Ярда, а я по аналогии распространил его систему на лечение Бойка.
Путем постоянного общения с собакой, ласки, одобрения и вкусопоощрения, т. е. целого комплекса, направленного на создание у собаки радостных эмоций, мне удалось затормозить рефлекс страха и вернуть Бойко к охоте. Тренировались мы около трех месяцев в комнате, не торопясь, переходя от простого к сложному. Сначала я надевал домашний костюм и болотные сапоги. Когда с сапогами он свыкся и перестал их бояться, я сменил обычный костюм на охотничий. Но достаточно было взять ружье, как пса охватывала дрожь, он поджимал хвост и ложился. Приходилось возвращаться к прежним упражнениям и отрабатывать заново. Поэтому упражнение с ружьем пришлось расчленить по-эле- ментно: ружье на вешалке, ружье рядом на полу, и, наконец, ружье в руках. И вот последняя тренировка: в охотничьем костюме, с ружьем в руках. Начали занятия в апреле, а первого августа пошли с Бойком на охоту. От прежнего страха у него не осталось и следа.
В приведенных примерах применялся метод исправления, основанный на ласке и вкусопоощрении. Однако в практике охотников бывают такие случаи порчи, когда собаку можно исправить, лишь применяя метод болевого воздействия. Многие лайки страдают тяжелым пороком — уносят и поедают отстрелянную белку. Для белковья такая лайка, конечно, совершенно непригодна. По действующим правилам испытаний собака с этим пороком лишается права на диплом. Однако и этот порок поддается исправлению. В старое, дореволюционное время знакомые мне охотники одного из промысловых районов Севера успешно избавляли своих собак от «белкоедетва». Во время полайки на белку охотник срубал небольшую (длиной около метра) елочку и привязывал к ней бечевку. Бечевку заправлял между ног собаки и крепил к ее ошейнику. Потом из подручного материала вырубал плеть, а затем отстреливал зверька. Собака, схватив белку, не успевала сделать и двух- трех шагов, как сверху на нее обрушивались удары и окрик: «нельзя, нельзя». Такой учебы оказывалось вполне достаточно, чтобы собака навсегда забыла скверную привычку — уносить и пожирать убитую белку.
Был и такой случай в моей охотничьей практике. Один знакомый охотник посоветовал для притравки молодой лайки к боровой птице скормить горячие потроха первого же битого тетерева или глухаря. Не имея в то время достаточного опыта, я скормил по анальгии своему молодому Воину теплую тушку белки. После этого эксперимента кобелек быстро пристрастился битых белок утаскивать и пожирать. Были использованы все гуманные средства, чтобы отучить его от этой скверной привычки, но безрезультатно. Оставалось либо отказаться от собаки, либо испробовать дедовский северный метод «лечения». Испытал. И собака была возвращена в строй.
Что касается скармливания молодой лайке горячих птичьих потрохов, то вряд ли такая мера полезна и повысит ее охотничий азарт. Наибольшее удовлетворение лайка получает отнюдь не от утоления голода потрохами, а от возможности давнуть и прикусить отстрелянную птицу. Мой совет неискушенным молодым охотникам — не скармливайте своим питомцам ни горячие тушки, ни потроха: тем самым вы рискуете привить лайке скверную привычку мять и поедать зверьков и пернатую дичь.
В заключение следует сказать, что успешная работа породной лайки зависит не только от ее наследственных задатков, но во многом и от самого охотника, от практической работы лайки в лесу, От охотника требуется ровное, спокойное поведение, особенно по отношению к молодой собаке. На охоте с ней нельзя проявлять нервозность, кричать и тем более бить собаку. Своим неправильным поведением легко испортить даже отличную помощницу, сделать ее непригодной для охоты.

Худяков П.

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Литературные страницы. #105
СообщениеДобавлено: 21 дек 2014, 19:54 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 24 дек 2013, 19:38
Сообщения: 2169
Имя: олег
Город: моск обл
Собаки: РЕЛ 2
Транспорт: шеви нива
Оружие: мц
ООиР: пока мооир
По Арбатскому Увалу
Дики и сумрачны еловые леса Северного Урала: хаос из сваленных и сломанных ветром деревьев, громадных щитов выворотков, буйных папоротников и мягких мхов, скрадывающих шаги человека и зверя. Величайшие тёмносерые колонны трёхсотлетних кедров на фоне ельников – тоже не веселит пейзаж. Тихо и жутко в лесах непривычному человеку даже весной, когда всё живёт и ликует.
На дне многочисленных крутых логов, как в тёмных подземельях, жуть чувствуются ещё сильнее. Невольно поддаёшься настроению какой-то подавленности, говоришь тихо, как бы боясь нарушить мёртвую тишину… С удовольствием уходишь отсюда в весёлые березники на старых гарях и куренях или забираешься на увенчанную скалами вершину горы и подолгу любуешься морем беспредельных лесов уральских гор, где хребты, покрытые тёмнозелёным лесом - как громадные волны, а белые березники – морская пена.
Летом картина оживляется розовыми пятнами цветущих кипрейников и яркой зеленью одевшихся лиственных лесов, и только осень, наиболее красивое время года на Урале, разукрашивает хмурые леса желтыми, красными и оранжевыми красками. Хороша уральская осень, и жаль, что она так кратковременна…
Зима одевает еловые леса Уральского хребта снежным саваном настолько, что деревьев почти не видно. Молодые ели и пихты стоят, как сахарные головы. Гибкие берёзы, осины и рябины под непосильной тяжестью облепившего их снега и инея согнулись в дугу, и припали своими вершинами к мощному снежному покрову, одевшему мёрзлую землю. Каждая тончайшая веточка и былинка одета инеем, по-уральски «куржаком», в палец толщиной. Таинственной тишиной могильного склепа веет от этого, по-своему красивого в зимнем уборе леса, и только печатные документы птичьих и звериных следов говорят, что кто-то живёт и борется за своё существование в необъятных снегах с суровой природой.
Громада снегов давит и глушит все звуки, и даже гром ружейного выстрела многоголосым перекликающимся эхом перекатывающийся по горам и долинам Урала в другие времена года, - зимой в этом лесу производит жалкое впечатление хлопка от раскупоренной бутылки с квасом.
Только немногочисленные промышленники и редкие охотники-любители в погоне за добычей и впечатлениями не страшатся в зимнее время измерить глубину этих лесов в условиях суровой обстановки ночёвок в стужу под открытым небом.
Второй уже день в поисках зверя брожу я по этим лесам. Ходить по полуаршинному снегу в горной местности, поминутно обходя колодник или перелезая через него, утомительно и для меня, и для собак. Следов лосей не видно, и наша добыча – случайно подвернувшиеся две пары рябчиков и три белки, найденные собаками. Кончается короткий ноябрьский день, и мы спешим выбраться на гору в старые лесосеки, где сохранился годный для ночёвки балаган.
Погода начала меняться, подул южный ветер, загудел в вершинах елей и кедров, срывая с них большие лепёшки снега. При особенно сильных порывах ветра сплошная пелена падающего с деревьев снега заслоняет путь и заставляет на миг остановиться. Меня всего забросало снегом, когда мы выбрались наконец, на лесосеку. Не доходя метров двести до балагана, услыхал и стук топора, а мои лайки – Серко и Купчик чуя ночлег, весело понеслись вперёд и вскоре залаяли.
На небольшой полянке, среди молодого березника, зачернела низенькая куренная избушка, около которой мои кобели, лихо завернув хвосты, галантно ухаживали за крупной серой сукой, видимо растерявшейся от приятной встречи и не решившей ещё, какому из кавалеров отдать предпочтение. Кокетничая, она припадала на снег, прижимала уши, быстро вскакивала и, помахивая хвостом, обнюхивалась с кобелями.
Показался с охапкой дров и владелец суки – небольшой сухонький охотник, наш кушвинец – Семён Гурьянов, маляр по профессии, хороший мастер своего дела и заядлый зверовой охотник. С Гурьяновым мы были знакомы, и встреча оказалась приятной для обоих.
Сняв охотничьи доспехи, я принял участие в заготовке дров на долгую ночь, затем мы сложили их под нары, и затыкали кое-какие дыры в избушке. Вскоре запылал в очаге огонь, и мы расположились, можно сказать, комфортабельно. Когда Гурьянов разделся, то оказался в таком забавном и необычном для охотника костюме, что на него нельзя было смотреть без смеха. Поверх рубахи на нём была красная шерстяная женская кофточка, сшитая в талию, с буфами на плечах, очень остроумно наставленными «голяшками» от чёрных женских чулок.
Когда вдоволь нахохотавшись, Семён объяснил, что костюм этот сочиняла ему любимая супруга из разных обносков из экономии, в виду того, что он пережёг всю свою охотничью одежду, ночуя в лесу у нодьи. Охотник Гурьян был настойчивый, физически не особенно крепок и сил своих на охоте не берёг. Находившись за день, спал как убитый, и обычно при каждой ночёвке у нодьи страдала какая-нибудь часть его костюма. Были случаи, что обгорала у него обувь, и возвращаться домой приходилось чуть не босиком. Зная свою слабость, он избегал ночевать у нодьи, делая иногда лишний десяток километров до балагана.
Нодья – простое, но очень остроумное и важное изобретение промышленников, без которой промысел зимой был бы, пожалуй, и невозможен. Устройство её требует небольшой затраты сил, но спать у нодьи нужно чутко, в особенности под утро, т.к. с постепенным стаиванием снега, мох и подстилка высыхают и начинают загораться. Имея ввиду, что ложиться к нодье приходится близко – не далее метра, вполне понятна та опасность, которой подвергается недостаточно чуткий во сне охотник.
Пока сушились, ужинали и пили чай, обменялись впечатлениями и порешили охоту продолжить уже совместно, тем более что Семён не особенно надеялся на свою Дамку, ввиду её щенности. Он также вторые сутки на охоте, обходил много места, но свежих лосиных следов не видел. По счастливой случайности мы обследовали разные участки леса. Это помогло нам быстро наметить тот район, где надо искать зверя назавтра. Местность эта носила название Арбатского Увала; со скалистыми сопками, массой рябинника она представляла одно из любопытнейших мест стойбища лосей.
Покормили собак и завалились спать. В течение долгой ночи много раз я просыпался подбросить дров и, за одним, покурить: Гурьянов же за двенадцать часов не проснулся ни разу. Чуть светало, когда мы покинули гостеприимный балаган и стали спускаться под гору с Берёзового Увала, держа направление к Арбатскому. За ночь ветер стих, выпала маленькая переновка, и значительно потеплело. Кое-где по открытым местам снег уже огрубел, в еловом же лесу его было меньше, часть задержалась на деревьях, и идти было не так удобно. Перешли речку Мостовку и вышли на большой курень, за которым уже начинался подъём на Арбатский Увал.
На курене собаки залаяли глухаря, кормившегося на одном из кедров, Заложил патрон с картечью, на всякий случай по совершенно открытому месту держу направление мимо кедра, далеко не допустив, глухарь срывается, но летит по направлению к нам в расстоянии ружейного выстрела. Стреляю, и большая птица грузно падает в снег. Собаки довольны, а Семён ругается: «Идём за делом, а ты пустяками занимаешься! На какой он тебе прах? Потаскаешь день, - к вечеру всё равно выбросишь!»… сознаю, что Семён прав, пожалуй говорит дело, но глухаря молча увязываю в крошни. Зверя убьём – не убьём, а глухарь всё-таки есть, а там видно будет, может, и верно, что бросить придётся.
Тронулись дальше, перешли курень и стали подниматься на Увал, как вдали чуть слышно полаяли собаки и смолкли. Сдёрнули шапки и напряжённо минут десять прислушиваемся. Тишина… Через несколько десятков шагов упёрлись в свежие следы лосей на прыжках, очевидно, спугнутых с жировки лаем собак или моим выстрелом. Семён останавливается, бегло осматривает следы лосей и собак на прогоне и укоризненно глядя на меня, говорит: «Теперь они вымотают и нас и собак», - безнадёжно машет рукой и быстро направляется следом. Прогоном идти легче, снег на голову не валится, т.к. пробежавшие звери пообили его с деревьев.
С Арбатского Увала звери увели нас на Высокий Увал, а с него на Пихтовую гору, и на всём этом пути – ни одного постанова. Часа через два выбежали к нам, высунув язык, Дамка и поплелась за нами. Не теряя надежды, упорно шагаем вперёд, хотя чувствуем огромное желание посидеть и покурить, да и желудок начинает тосковать. Обильный пот катится по лицу и чувствуется, что рубаха вся мокрая. Ещё два часа хода. Выбиваемся из последних сил. Неожиданно выпрыгнул из чащи Серко, а вслед за ним, минут через пять – Купчик.
Смотрю на часы, они показывают час. Садимся на колодину, предварительно сбросив с неё ногой снег, и закуриваем с наслаждением. День потерян, собаки вымотались, нужно думать о ночлеге или возвращаться домой. Хлеба осталось немного, снег огрубел, и собакам работать тяжело, поэтому решили идти на станцию Азиатскую и поездом ехать домой. Развязали котомки, достали хлеб и, бросив по куску собакам, отрезали по доброму ломтю себе и, не торопясь зашагали, закусывая на ходу, так как, несмотря на сравнительно тёплую погоду, в лёгкой одежде стали мёрзнуть. Шли с прохладцем, по временам отдыхая. Выбрались на широкую просеку, по которой идти было легче, а затем – на старую, заброшенную лесовозную дорогу. Постепенно подсохли, да и собаки стали веселее. Они уже опередили нас и кое-где забегают в стороны от дороги. До станции осталось километров пять. Крупный еловый лес – позади, идём березниками, наполовину перемешанными с елью и пихтой. Недалеко уже до торной, наезженной дороги.
Неожиданно раздавшийся дружный знакомый лай по зверю, в четверти километра, приковал нас на мгновение к месту, а в следующее – мы уже чуть не бежим на лай наших собак. Забыты жажда и усталость, от волнения перехватывает дыхание, но движения легки, уверенны и строго рассчитаны. Через несколько минут мы различаем силу этих зверей – их несколько. Крадёмся ближе и ближе, и вот мы не далее пятидесяти шагов. Один бык – с рогами на семь отростков, другой – молодой – двух лет, две крупных матки и три телёнка передвигаются между деревьями, повернув головы к собакам. Взрослые звери держатся уверенно и сравнительно спокойно, молодёжь нервничает, жмётся к матери. Молодой бычок суетится больше всех, накидывается на собак, но сейчас же возвращается к остальным.
«Бей молодого бычка!» - шепчу Гурьянову и, встав за дерево, чтобы не затоптали бросившиеся после выстрела звери, тщательно выцеливаю под лопатку большого быка. Один за другим выстрелы разорвали воздух, выбросив сноп огня и дыма, застлавшего на несколько секунд глаза, смолкли собаки, послышался треск ветвей, щорох убегающих зверей и собак, снова выстрел, - это Семён достреливает молодого быка, не упавшего с первого выстрела. Большой бык лежит, подогнув под себя передние ноги, зарывшись головой в снег, молодой – в двадцати метрах ещё бьётся, разбрасывая снег ногами. Гурьян ликует, он стал очень разговорчивым. Настроение бодрое, не чувствуется голода, но пить хочется ужасно.
Сняв котомки, сначала заготавливаем дров, т.к. через полтора часа будет уже темно, а потом принимаемся свежевать большого быка. Вскоре вернулись собаки, обнюхали добычу и улеглись около нас. С одним зверем управились засветло, со вторым же при свете двух костров.
Тихая, задумчивая ночь спустилась незаметно. Подул лёгкий тёплый ветерок, суливший оттепель. Деревья тихо зашептались между собой. Где-то во тьме скрипела сухара. Неожиданно пошёл снег. Большие мягкие хлопья тихо кружились в воздухе и, попадая в свет костров, производили впечатления роя порхающих белых бабочек. Путаясь в потёмках по чаще, выбрались на наезженную дорогу, по которой весело зашагали свежими ногами. Наевшиеся до отказа собаки лениво бежали сзади. Через полтора часа - мы на станции у знакомого стрелочника-охотника, в ожидании поезда, доканчиваем ведёрный самовар… и только потом начинаем закусывать.
Тяжёлые лишения на охоте, нередко в бурю, снег и дождь, ночёвки в лесу в суровую зиму с риском для здоровья – у истинного охотника не убивают энергии, а освежают, обновляют силы и будят бодрость для жизни.
Счастлив тот, кто родился охотником! Охота освещает ему не только мрак тёмного леса, но и хмурых житейских будней, пробуждает любовь и интерес к природе, закаливает тело и укрепляет здоровье, даёт столько ярких картин и переживаний, что они скрашивают его старость, т.к. старость не имеет будущего и живёт только воспоминаниями о прошлом…

Ф.Ф.Крестников

_________________
"veritas vas liberabit"


Создаем НКП
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 128 ]  На страницу Пред.  1 ... 4, 5, 6, 7, 8, 9  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 4


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Перейти:  
Наши друзья

Объединенный пчеловодческий форум Яндекс.Метрика


Создано на основе phpBB® Forum Software © phpBB Group
Русская поддержка phpBB